— Эта болезнь не смертельна, она дана ради Божьей славы — для прославления Сына Божьего.
— Давайте вернёмся в Иудею!
— Рабби, только что евреи собирались побить Тебя камнями, а Ты хочешь пойти к ним снова.
— Не двенадцать ли часов длится день? Кто ходит днем, тот не спотыкается, ибо видит при свете этого мира,
— Наш друг Лазарь уснул, но Я пойду его разбужу.
— Господин наш, если он уснул, значит выздоровеет.
— Лазарь умер,
— Пойдем и мы, чтобы умереть вместе с Ним!
— Господин мой, если бы Ты был здесь, не умер бы брат.
— Твой брат воскреснет.
— Я знаю, что он воскреснет в последний день, при воскрешении мертвых.
— Я — воскресение и жизнь.
— Да, господин мой, я верю, что Ты — Помазанник, Сын Божий, который должен придти в мир.
— Господин мой, если бы Ты был здесь, не умер бы брат.
— Где вы его погребли?
Они ответили:
— Идем, господин, мы покажем.
— Смотрите, как Он любил его.
— Неужели этот Человек, открывший глаза слепому, не мог что-нибудь сделать, чтобы Лазарь не умер!
— Уберите камень.
Марта, сестра умершего, говорит ему:
— Господин мой, уже смердит, — ведь пошёл четвертый день.
— Разве не говорил я тебе: «Если будешь верить, увидишь Божью славу»?
— Благодарю тебя, Отец, за то, что ты услышал Меня.
— Лазарь, выходи!
— Распеленайте его, пусть идёт.
— Вы ничего не понимаете!
11:1−57 Смерть и воскрешение Лазаря
11:1−44 Иисус — победитель смерти
Подлинность рассказа о воскрешении Лазаря подвергалась сомнению по двум причинам: из-за необычайного характера этой истории и молчания остальных Евангелий. Возражение по поводу необычайного характера может исходить только из предположения, что чудес не бывает. Кроме того, признавая факт воскресения Иисуса, невозможно говорить о том, что воскрешение Лазаря неправдоподобно. В синоптических Евангелиях действительно не описывается это чудо, зато в Евангелии от Луки есть рассказ о воскрешении сына вдовы (7:11−15). Некоторые полагают, что этот рассказ представляет собой продолжение притчи о богаче и Лазаре из Евангелия от Луки, но есть несколько параллелей, не связанных с этим именем. Все это свидетельствует, что серьезных оснований оспаривать историчность этого рассказа нет.
Иоанн кратко характеризует Лазаря, подчеркивая его родство с Марией, которая помазала Иисуса, хотя этот эпизод будет описан позднее (гл. 12). Иоанн исходит из того, что его читатели либо уже наслышаны об этом, либо обращаются к Евангелию не впервые. Описывая просьбу сестер, Иоанн употребляет слово phileo, «любишь», но в ст. 5 использовано более емкое слово — agapao. Некоторые исследователи делают на этом основании вывод, что Лазарь — это и есть «ученик, которого любил Иисус», т. е. автор этого Евангелия. В таком случае Лазарь должен был находиться в горнице вместе с апостолами, что весьма маловероятно. Слова Иисуса эта болезнь не к смерти (4) означают, что этой болезни было суждено кончиться не смертью, а прославлением Сына Божьего. Это позволяет сопоставить данный эпизод с другими знамениями, описанными в этом Евангелии (ср.: 2:11; 9:3). Слава Божья важнее болезни.
Послание, переданное Иисусу, и последовавшая за ним дискуссия между Иисусом и учениками поднимает важную богословскую проблему. В ст. 6 говорится, что Иисус задержался на два дня. Почему? Из контекста видно, что между этой задержкой и любовью Иисуса к семейству из Вифании есть несомненная связь. Следовательно, промедление нельзя истолковать как проявление равнодушия. Ответ дает продолжение рассказа, ибо Иисус знал, что происшествие с Лазарем прославит Бога (4) и приведет учеников к вере (15). Больше всего ученики были обеспокоены безопасностью Иисуса в случае возвращения в Иудею (7−8). Ст. 8 перекликается с 10:31, отражая тесную связь между гл. 10 и 11. В свете 10:39 опасения учеников вполне объяснимы. Местность, в которой они находились в то время, была более безопасна, чем Иудея. Не вызывает сомнения, что промедление успокоило учеников, и они понадеялись, что Иисус откажется от похода. На первый взгляд, замечание Иисуса о двенадцати часах в дне не является ответом на возражение в ст. 8. Между тем, связующая мысль заключается в том, что внешние обстоятельства не влияют на часы дня. Они существуют, чтобы ими пользовались. Час Иисуса еще не наступил (т. е. двенадцатый час), и до тех пор пока Бог не пожелает, чтобы это произошло, единственной линией поведения Иисуса будет исполнение Своей миссии.
И римляне, и иудеи делили дневное время суток на двенадцать частей. Поэтому продолжительность часа составляла не шестьдесят минут, а изменялась в зависимости от времени года. Образы дня и ночи, идущих и спотыкающихся, символизируют неуклонное продвижение Иисуса и неуклюжие попытки иудеев остановить его (9−10).
В ст. 11 мы сталкиваемся с уже знакомым по этому Евангелию примером непонимания, обусловленного слишком буквальным восприятием метафорического высказывания. Представление о смерти как о сне (12−13) встречается и в эллинистических источниках, и в Ветхом Завете. Буквальное понимание учениками слов Иисуса не вызывает удивления, так как в известии о Лазаре говорилось о его болезни, а не о смерти. Когда Иисус заявил, что разбудит его, казалось бы, не было никакой причины думать о воскрешении из мертвых. После отступления, в котором Иоанн объясняет это недоразумение (13), Иисус прямо говорит, что Лазарь умер. На первый взгляд, слова Иисуса, что Он радуется (15), должны были удивить учеников. Но у Иисуса была особая причина радоваться, несмотря на то что Лазарь не выздоровел. В соответствии с задачами своего Евангелия Иоанн указывает на возможность укрепления веры учеников. Можно сказать, что Иисус сосредоточен не столько на проблеме Лазаря и его сестер, сколько на воспитании двенадцати апостолов. Его миссия была связана с приведением учеников к вере. Надо полагать, Иисус ожидал от учеников веры более высокого порядка, нежели та, какую они до сих пор выказывали. Реакция Фомы, неверие которого проявится позднее, на этот раз вызвана не сомнениями, а покорностью (16).
Ст. 17−27, посвященные беседе Иисуса и Марфы, имеют ярко выраженный богословский характер. По-видимому, Марфа встретила Иисуса на окраине Вифании (ср.: ст. 30) и сообщила Ему, что Лазарь умер четыре дня назад. Это не противоречит тому, что Иисус уже знал о смерти Лазаря (как видно из ст. 14). Соседство Вифании с Иерусалимом упоминается здесь для того, чтобы объяснить присутствие множества иудеев, пришедших поддержать сестер (18−19). Выход Марфы навстречу Иисусу согласуется с изображением ее как человека действия в Лк 10:38−42. В Марии, оставшейся дома, мы узнаем ту же не столько пассивную, сколько задумчивую особу, что и в рассказе Луки. Слова Марфы в ст. 21 идентичны словам Марии в ст. 32, из чего следует, что сестры пришли к этому заключению в результате обсуждения. Вера в способность Иисуса исцелять, несомненно, была велика, но, как явствует из ст. 22, вера Марфы простиралась еще дальше. Утверждая, что Бог исполнит любую просьбу Иисуса, Марфа доказывает, что не потеряла надежду. Слова Иисуса воскреснет брат твой (23) Марфа восприняла как традиционное заверение в воскресении в конце времен, но Иисус имел в виду не только это. Едва ли следует удивляться тому, что Марфа не догадалась о подразумеваемом немедленном воскрешении.
Кульминационным пунктом повествования является ст. 25, в котором Иисус отождествляет Себя с воскресением и жизнью. Миссия Иисуса заключалась в даровании жизни во всей полноте. Воскресение предшествует жизни, ибо новая жизнь есть результат воскресения. Путь к этой жизни лежит через веру, и потому Иисус спрашивает Марфу, верует ли она. Ответ Марфы (27) обладает столь поразительным сходством с формулировкой цели Евангелия от Иоанна (20:31), словно все Евангелие было задумано для подкрепления этого тезиса. Трудно сказать, в какой мере Марфа понимала мессианство Иисуса. Но содержание ее высказывания, несомненно, имело для Иоанна величайшее значение.
В ст. 28−37 описывается реакция Марии и иудеев, пришедших утешать сестер. Роль Марии в этом рассказе такова: Иисус посылает за ней Марфу (28); Мария немедленно откликается (29); она падает к ногам Иисуса и повторяет слова, произнесенные Марфой; ее слезы причиняют страдание Иисусу, и Он тоже плачет (33−35). Даже иудейские плакальщики придают трагизм этой сцене. Они утешают Марию и идут за ней к гробу (31); их волнует вид плачущего Иисуса (36); они строят догадки, почему Иисус не предотвратил это ужасное событие. Вершина эпизода — ст. 33, в котором говорится, что Иисус восскорбел духом и возмутился. В чем причина этого взрыва чувств? Некоторые считают, что объектом негодования Иисуса был грех, вызывающий смерть и горе. Но, вероятно, это негодование постоянно жило в душе Иисуса, тогда как здесь, по-видимому, был особый повод для подобных чувств. Было ли это вызвано состраданием к сестрам? Но использованный глагол представляется для этого чересчур энергичным. Или причина заключалась в неискренности изъявления скорби иудеями? Во всяком случае, это не исключено, поскольку лицемерие вполне могло вызвать Его гнев. А может быть, эта трагическая ситуация напомнила Иисусу, что очень скоро Ему самому предстоит испить чашу страданий. Возмущение Его духа шло из глубины души. Вероятно, Он слишком хорошо осознавал степень неверия тех, кто будет противостоять Ему даже после совершенного на их глазах воскрешения Лазаря. Вопрос в ст. 37 связывает этот эпизод с исцелением слепорожденного в гл. 9. Иудеи допускают возможность отведения угрозы смерти, но даже не помышляют о воскрешении из мертвых.
В сравнительно кратком описании чуда многое опущено, но все его детали окружены ореолом подлинности. Вопрос в ст. 40 относится к тому, что Иисус говорил ученикам, а не Марфе. Но Его разговор с Марфой имел тот же смысл. Впрочем, эти слова можно истолковать как обращение к ученикам, а не как ответ на восклицание Марфы. Молитва Иисуса (41−42) — важное подтверждение первостепенной роли веры в Его служении. Недосказанность особенно сильно ощущается в рассказе о выходе Лазаря из гроба.
11:45−57 Последствия чуда
Согласно повествованию Иоанна, знамение было воспринято по-разному. Одни уверовали (45), другие сообщили о происшествии властям (46); фарисеи обсудили этот вопрос в синедрионе и решили убить Иисуса (47−53), а сам Иисус удалился в пустыню. Даже такое поразительное знамение не убедило тех, кто упорствовал в неверии. Обсуждение в синедрионе было посвящено чудесным знамениям. Первосвященники и фарисеи не сомневались, что Иисус способен творить чудеса; их опасения были связаны с тем, что все (кроме них) уверуют в Иисуса. Что нам делать? (47) — риторический вопрос, ответом на который могло быть только «ничего». Но они слишком боялись римлян (48). Перспектива признания Иисуса народом виделась им сквозь призму политических соображений. Под местом подразумевается либо храм, либо город, а понятие народ означает не что иное, как рычаги управления, часть которых по-прежнему находилась в руках иудеев. Иоанн придает большое значение тому обстоятельству, что первосвященником в тот год был Каиафа, так как упоминает об этом дважды (49, 51). Подобное внимание объясняется важностью заявления Каиафы в ст. 50. То, что смерть одного человека предпочтительней, чем гибель всего народа, звучит как благоразумный совет. Но для Иоанна это прежде всего принцип замещения целого народа одним человеком, лежащий в основе новозаветного учения об искуплении. Тем более знаменательно, что он был высказан религиозным деятелем, способствовавшим его проведению в жизнь. Из замечания Иоанна (51) следует, что для него это заявление намного значительнее ограниченного понимания Каиафы, ибо этому принципу было суждено иметь универсальное применение. Иоанн видит высшую цель смерти Христа в собирании чад Божьих, то есть всех, кто уверует в Иисуса (52).
Коварные планы иудеев зрели в атмосфере приготовлений к Пасхе, состоявших в совершении обрядов очищения. Слухи о знамениях Иисуса и заговоре фарисеев передавались из уст в уста. Все строили предположения о возможных передвижениях Иисуса. Иоанн упоминает о замыслах властей убить Иисуса, чтобы перейти к рассказу о помазании и въезде в Иерусалим.