2е Коринфянам 10 глава

2е письмо Коринфянам
Открытый перевод → Толкование Иоанна Златоуста

Открытый перевод

1 Я же, Павел, сам призываю вас кротостью и снисходительностью Христа, — я, который кроток, когда лицом к лицу с вами, но смел по отношению к вам, когда отсутствую!
2 Я прошу, чтобы, присутствуя, мне не пришлось быть смелым с той решительностью, с которой я намереваюсь употребить смелость против некоторых, которые относятся к нам так, как если бы мы поступали по плоти.
3 Ибо хотя мы и ходим во плоти, мы не по плоти воюем,
4 ведь оружие нашего воинствования не плотское, но сильное Богом на разрушение твердынь.
5 Мы разрушаем замыслы и всякое высокомерие, восстающее против познания Бога, и мы пленяем всякую мысль в послушание Христу,
6 и мы готовы наказать всякое непослушание, как только ваше послушание исполнится.
7 Вы смотрите на вещи, каковы они снаружи. Если кто уверен в себе, что он Христов, пусть он судит об этом опять же в себе самом, что, как он Христов, то точно так же и мы.
8 Ибо если я и немного больше похвалюсь нашей властью, которую Господь дал для вашего созидания, а не для вашего разрушения, то я не буду посрамлен,
9 ведь я не хочу, чтобы показалось, будто я запугиваю вас своими посланиями.
10 А то ведь говорят: «Его послания вески и сильны, но его личное присутствие не впечатляет, и речь его жалка».
11 Пусть такой человек учтет, что каковы мы на словах в посланиях, отсутствуя, таковыми мы являемся и на деле, присутствуя.
12 Ибо мы не смеем сопоставлять или сравнивать себя с некоторыми из тех, которые сами себя выставляют; но когда они измеряют себя самими собой и сравнивают себя с самими собой, они неразумны.
13 Мы же не будем хвалиться сверх нашей меры, но по мере того удела, какой Бог выделил нам как меру: чтобы дойти и до вас.
14 Ведь мы не перенапрягаем себя, как будто не достигшие до вас, ибо мы первыми достигли и до вас Евангелием Христовым;
15 не хвалясь сверх своей меры, то есть, чужими трудами, но имея надежду на то, что, с возрастанием веры вашей, мы будем, в отведенном нам уделе, возвеличены вами еще больше,
16 так чтобы проповедовать Евангелие в странах и дальше вас, и не хвалиться тем, что уже совершено в чужом уделе.
17 Но хвалящийся должен хвалиться в Господе.
18 Ибо не тот, кто хвалит себя сам, достоин одобрения, а тот, кого Господь хвалит.

Толкование Иоанна Златоуста

БЕСЕДА 21

«Я же, Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым. Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти» (2Кор 10:1, 2).

Долг учителя. — Нужно подражать Павлу. — Ересь Маркиона и Манихея.

1. Кончив все, что надлежало сказать о милостыне, показав, что он более любит коринфян, чем они его любят, и вспомянув о своем терпении и искушениях, (апостол) благовременно переходит теперь к обличительной речи, в которой указывает на лжеапостолов, обращается (к коринфянам) с угрозами, и говорит в защиту себя самого. То же делает он и во всем послании, и, сознавая это, часто сам себя поправляет, как, например в словах: «Неужели нам снова знакомиться с вами?» (зачинаем ли паки нас самех извещавати вам) (3:1); далее: «Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами» (не паки себе хвалим пред вами, но вину даем вам к похвалению) (5:12), затем: «Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня [к сему] принудили» (бых несмыслен хваляся, вы меня понудисте) (12:11), и многие другие в том же роде употребляет оговорки. И не погрешит тот, кто назовет это послание похвальным словом Павла: так пространно рассуждает он и о дарах благодати (Божией) и о своем терпении! Так как среди коринфян были такие, которые много думали о себе, и, ставя себя выше апостола, говорили о нем, что он только величается, а ничего не значит и ничему здравому не учит (что и было особенным признаком их развращения), то смотри, как он начинает обличать их. «Я же, Павел» (Сам же аз Павел). Замечаешь ли, сколько тут веса, сколько достоинства? Хочет же сказать он следующее: «Прошу вас, не заставьте и не допустите меня употребить власть мою против тех, которые унижают нас и думают, что мы живем по плоти». Это выражено здесь сильнее, нежели сказанное в угрозу им в первом его послании: «Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?»; (с палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости?) «Как я не иду к вам, то некоторые [у вас] возгордились»; (Яко не грядущу ми к вам разгордешася нецыи); «приду к вам … и испытаю не слова возгордившихся, а силу» (Прииду же, и разумею не слово разгордевшихся, но силу) (4:21, 18, 19). И здесь выражает он то и другое: и власть свою, и любомудрие, и терпение, когда с такою заботливостью просит не доводить его до необходимости придти и показать над ними грозную власть свою, т. е., поразить их, истязать и подвергнуть крайнему наказанию. Это именно дает он понять словами: «Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти» (молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Но обратимся опять к первым словам: «Я же, Павел» (сам же аз Павел). Много силы и веса в этих словах. Подобные выражения употребляет он и в других местах, например: «Вот, я, Павел, говорю вам» (Гал 5:2); или еще: «как я, Павел старец» (якоже Павел старец) (Филим. ст. 9); или в другом месте: «ибо и она была помощницею многим и мне самому» (сия заступница многим бысть, и самому мне) (Рим 16:2). Так и здесь: «Я же, Павел». Важно уже и то, что он сам просит; но гораздо важнее присовокупляемое: «кротостью и снисхождением Христовым» (кротостию и тихостию Христовою). Желая сильнее пристыдить их, но упоминает о кротости и снисходительности, и тем придает своему прошению еще большую силу. Он говорит как бы так: «Устыдитесь самой кротости Христовой, которою умоляю вас». Сказал же это с намерением вместе показать, что, хотя они и тысячекратно вынуждают его к строгости, но сам он более склонен к кротости, и не наказывает их не потому, чтобы не имел силы, но потому, что кроток, и потому, что так делал Христос. «Который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен» (Иже в лице убо смирен в вас, не сый же дерзаю в вас). Что он хочет сказать этим? Или говорит иронически собственными их словами, так как они говорили о Павле, что когда он лично присутствует, то не заслуживает никакого уважения, ничтожен и достоин презрения, а в отсутствии гордится, ведет себя величаво, нападает на нас и угрожает. На это намекает он и далее, говоря: «Так как [некто] говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна» (яко послания убо, рече, тяжки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено) (ст. 10). Итак, или говорит иронически, показывая великое огорчение: «Я человек смиренный и ничего не значащий при личном свидании, как они говорят, а в отсутствии высокий», — или, если и говорит о себе с важностью, то не по высокоумию, а по доверию к ним. «Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти» (Молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Замечаешь ли, какое негодование выражается в этих словах, и какое ясное обличение? «Прошу вас, — говорит, — не заставляйте меня доказывать, что я, и лично находясь у вас, силен и имею власть. Так как некоторые у вас говорили, что я, не находясь у вас, — выражаясь их же словами, — дерзок и величав, то прошу, не заставьте меня употребить мою силу». Такой именно смысл имеют слова: «твердой смелости». И не сказал: «которую я приготовил», но — «которую думаю употребить». «Я еще не решился на это, а вы сами подаете мне повод; но, несмотря и на это, я не желаю». А так поступал он, не себя только защищая, но и Евангелие. Если же и тогда, когда нужно защитить проповедь (евангельскую), он не является строгим, но уступает, выжидает, и просит не доводить его до такой необходимости, то тем более никогда не поступил бы строго, защищая себя самого.

2. «Итак, сделайте мне милость, — говорит, — не вынуждайте меня показать вам, что и при личном свидании могу поступить смело, с кем должно, т. е., подвергнуть истязанию и наказанию». Видишь ли, как он был не честолюбив, не делал ничего из тщеславия, как, и при необходимости (поступать строго), называет строгость смелостью? «Прошу, — говорит, — чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых» (Молю же да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети на некия). Главный долг учителя — не тотчас наказывать, но исправлять, и всегда выжидать и быть медленному в наказаниях. Кто же эти «некоторые» (некия), которым он угрожает? «Помышляющие о нас, — говорит, — что мы поступаем по плоти (Непщующия нас яко по плоти ходящих). Они клеветали (на Павла), будто бы он лицемерен, лукав и горд. «Ибо мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем» (Во плоти бо ходяще, не по плоти воинствуем) (ст. 3). Здесь уже и устрашает наказанием. «Правда, что мы облечены плотию, — говорит он, — не отвергаю этого; но не по плоти живем». Впрочем, и этого не сказал, но скрывает до времени, потому что это относится к похвале его жизни, а рассуждает о проповеди, показывая, что она не человеческое дело и не имеет нужды в земной помощи. Потому не сказал: «не по плоти живем», но (говорит): «не по плоти воинствуем», т. е., «мы ведем войну и вступили в брань, но сражаемся не плотским оружием, не с помощью человеческих сил». «Оружия воинствования нашего не плотские» (Оружия бо наша не плотская) (ст. 4). А какое плотское оружие? Богатство, слава, власть, красноречие, важность, происки, ласкательства, лицемерие, и тому подобное. «Но наши оружия не таковы». Каковы же? «Сильные Богом». Не сказал: «мы не плотские», но: «оружия наши», потому что, как я заметил, он рассуждает пока о проповеди, и всю силу ее приписывает Богу. И не говорит: «(оружия наши) духовные», хотя бы и так надлежало сказать в противоположность плотскому, — но «сильные», давая чрез это разуметь и то, (что они духовны), а вместе с тем показывая, что оружия его противников слабы и бессильны. Смотри же, как он чужд гордости. Не сказал: «мы сильны», но: «оружия наша сильны Богом», — «не мы сделали их такими, а сам Бог». Так как они были мучимы, изгоняемы, претерпевали бесчисленные и жесточайшие бедствия, а все это обнаруживало их слабость, то, желая показать силу Божию, говорит: «но сильны Богом». «Сила Его в том особенно и открывается, что Он побеждает ими. Таким образом, если и мы носим эти оружия, то сражается и действует ими сам (Бог)». Далее (апостол) распространяется в похвалах этому оружию, говоря: «на разрушение твердынь» (на разорение твердем). И чтобы кто-нибудь, слыша о твердынях, не вообразил чего-либо чувственного, присовокупляет: «[ими] ниспровергаем замыслы» (помышления низлагающе). Иносказанием он придает силу речи, а изъяснением его показывает, что брань их духовна. Твердыни эти поражают души, а не тела. И так как они гораздо крепче твердынь вещественных, то и оружие требуется лучшее. Твердынями же называет он гордость эллинов, и силу их софизмов и силлогизмов. И, однако, все это орудия, употребляемые против них, (Бог) низложил. «[Ими] ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (Помышления низлагающе, и всяко возношение взимающееся на разум Божий) (ст. 5). Держится иносказания, чтобы придать большую силу речи. Хотя бы то были твердыни, или башни, или что другое, говорит он, — все уступает этому оружию. «И пленяем всякое помышление в послушание Христу» (И пленяюще всяк разум в послушание Христово). Слово «пленение» имеет невыгодный смысл, потому что пленение есть отнятие свободы. Почему же (апостол) употребил это слово? Он употребил его в другом значении. Слово «пленение» имеет двоякое значение: оно означает и потерю свободы, и такое отнятие силы, после которого нельзя уже восстать. В этом последнем значении употребил его (апостол). Подобно тому как, когда говорит: «Другим церквам я причинял издержки» (от иных церквей уях) (11:8), он не разумеет, что взял тайно, но что явно отнял, все взял, так и здесь говорит: «пленяем», — поскольку борьба не равна, но весьма легка. Не сказал: «ниспровергаем (низлагаем) одно или два», но — «всякое превозношение» (всяко возношение); равным образом не сказал только: «мы побеждаем и одерживаем верх», но — «пленяем», подобно тому, как и прежде не сказал: «выдвигаем орудия против твердынь», но — «разоряем (твердыни), потому что у нас великое изобилие орудий; мы сражаемся не словами, но делами против слов, не мудростью плотскою, но духом кротости и силы». «Поэтому, какая мне нужда, — продолжает он, — превозноситься, величаться на словах и угрожать посланиями, — как они клеветали, говоря, что «в посланиях он строг и силен» (послания тяжки), — когда сила наша состоит вовсе не в этом?»

3. Так как в выражении: «и пленяем всякое помышление в послушание Христу» (пленяюще всяк разум в послушание Христово) слово «пленяем» тяжело, то иносказание он тотчас объяснил словами: «в послушание Христу», то есть, от рабства к свободе, от смерти к жизни, от погибели к спасению. «Мы пришли, — говорит он, — не для того только, чтобы низложить противников, но чтобы привести их к истине. «И готовы наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится» (И в готовности имуще отмстити всяко преслушание, егда исполнится ваше послушание) (ст. 6). Здесь (апостол) устрашает не только тех (клеветавших на него), но и их (коринфян). «Мы, — говорит он, — ожидаем вас, чтобы, когда вы по нашим наставлениям и угрозам исправитесь, очиститесь и прекратите общение с ними (клеветниками), тогда, отделивши их одних, подвергнуть наказанию только неисцельно страждущих, как скоро совершенно узнаем, что вы от них отстали, потому что хотя и теперь повинуетесь, но не вполне. Скажешь: «Если бы ты это сделал теперь, то больше бы принес пользы?» Нисколько; если бы теперь я сделал это, то и вас подверг бы наказанию. «Должно было, — (скажете), — наказать их, а нас пощадить?» Но если бы я пощадил вас, то могли бы подумать, что я поступил так с вами только по снисхождению. Теперь же не того желаю, а прежде — исправить вас, и потом уже приступить к наказанию тех». Что можно представить снисходительнее этой милости? Так как видит, что близкие ему вошли в общение с противниками, то хочет нанести удар, но щадит и удерживает гнев, доколе они не отделятся от противников, чтобы этих только и наказать, или лучше — и их не наказывать. Для того он угрожает и близким, для того и говорит, что одних их желает возвратить себе, чтобы и те, исправленные страхом, переменились, и, таким образом, ни на кого не излился бы гнев его. Во всем он поступал как искусный врач, как общий всем отец, покровитель и защитник: столько заботился обо всех! Повсюду устранял препятствия, усмирял (людей) зловредных, везде бывал сам. И не борьбою достигал своей цели, но, как бы идя на легкую и готовую победу, воздвигал победные памятники, ниспровергал, разрушал, рассыпал твердыни диавола и козни демонов, и всех пленных переводил в воинство Христово. Даже и на малое время не давал себе покоя, быстро переходил от одних к другим, а от этих опять к иным, и, как опытный вождь, ежедневно, или, лучше, — ежечасно, воздвигал победные памятники. В одном только хитоне вступив в воинские ряды, он брал города противников вместе с их жителями. Луком, копьем, стрелами и всем был язык Павлов. Он говорил только, и речи его поражали противников сильнее всякого огня; он изгонял демонов, а людей, ими одержимых, приводил к себе. Когда изгнал он злого духа (в Ефесе), собралось пятьдесят тысяч человек, занимавшихся тайными знаниями, сожгли волшебные книги и обратились к истине. И как на брани, когда падают стены крепости или низложен тиран, все находящиеся при нем бросают оружие и переходят к вождю противной стороны, так было и тогда. Как только изгнан был злой дух, все содержимые им в осаде, бросивши книги, или, лучше сказать, истребивши их, прибегли к ногам Павловым. А он, сражаясь с целою вселенной, как бы с одним воинством, нигде не останавливался, но, точно носимый на крыльях, делал все: то исцелял хромого, то воскрешал мертвого, то наказывал слепотою, — я разумею волхва (Деян 13). Даже и будучи заключен в темницу, не оставался в бездействии, но и там привлек к себе стража темницы, продолжая захватывать людей в этот прекрасный плен.

4. Итак, будем и мы по возможности подражать ему. Но что говорю — «по возможности»? Всякому, кто только пожелает, можно приблизиться к нему, высмотреть его искусство и перенять его мужество. Ведь и доселе еще делает он то же: «ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (помышления низлагающе, и всяко возношение, взимающееся на разум Божий). И хотя многие из еретиков задавались намерением терзать его, но, и расторгнутый по членам, являет он великую силу. Пользовались им и Маркион и Манихей, но — рассекши на части; однако и самыми этими частями они обличаются. Так, и одна рука доблестного этого мужа, находясь у них, гонит их с величайшею силою, и одна нога, находясь у других, преследует их и низлагает, чтобы ты познал богатство силы его, равно как и то, что, и на части рассеченный, он силен истребить всех противящихся ему. «Но это, — скажешь, — показывает неискренность, если препирающиеся между собою все пользуются тем же (Павлом)». Да, неискренность, но не Павлову, а тех, кто пользуется им. У самого (Павла) нет запутанности и неопределенности; он прост и ясен; напротив они перетолковали слова его по своим понятиям. Но для чего же он говорил так, что подал повод любящим споры? Не он подал, а собственное их безумие, потому что они употребили слова его не так, как должно. Так, и весь этот мир дивен и велик, и явно открывает в себе Божию премудрость, и «небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь; день дню передает речь, и ночь ночи открывает знание» (небеса поведают славу Божию, и день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум) (Пс 18:1, 2), и, однако, многие преткнулись и об это, и имели противные одно другому (заблуждения). Иные дивились ему сверх меры до того, что почли его за Бога; а другие так мало признавали в нем красоты, что не почитали его делом достойным Божия творения, и приписывали большую часть его какой-то злой материи. Между тем Бог и тех и других предохранял (от заблуждения), создав мир с одной стороны прекрасным и великим, чтобы не могли почитать его несоответствующим Его премудрости, с другой — и имеющим недостатки, и не самодовлеющим, чтобы не почитали его за Бога. И, однако, люди, ослепившись своими помышлениями, впали в противные мнения; обличая и порицая друг друга, они защищают и Божию премудрость, и те умствования свои, которые увлекли их в заблуждения. Но что говорю о солнце и небе? Сколько чудес видели у себя пред глазами иудеи, и вскоре поклонились тельцу! Или — видели они, что Христос изгонял бесов, и, однако, называли Его бесноватым (Ин 8:48). Но это служит не в предосуждение Изгонявшему (бесов), а в обвинение ослепленных умом. Поэтому не осуждай и Павла за мнения тех, которые во зло употребляли слова его, но постарайся вполне узнать его сокровище и раскрыть его богатство; и тогда, огражденный его оружием, ты мужественно противостанешь всем, сможешь заградить уста и эллинам и иудеям. «Чем же, — спросишь, — когда они не верят ему?» Указанием на то, что он совершил для них, и для исправления целой вселенной. В самом деле, не человеческая сила могла произвести столь великие дела, но сила Распятого, одушевлявшая (Павла), соделала его таким, что он стал сильнее и риторов, и философов, и тиранов, и царей, и всех властителей. И он мог не только облекаться в оружие и низлагать противников, но и других делать победителями. Итак, чтобы стать полезными и для себя самих и для других, будем непрестанно иметь его в руках и услаждаться его писаниями, как бы прекрасным лугом или садом. Таким образом сможем и избавиться порока, и возлюбить добродетель, и получить обещанные блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 22

«На личность ли смотрите? Кто уверен в себе, что он Христов, тот сам по себе суди, что, как он Христов, так и мы Христовы» (2Кор 10:7).

Ничего нет противнее, как если кто хвалит себя самого. — Как некоторые порицали Павла, и как он оправдывался.

1. Что особенно достойно удивления в Павле при всем другом — это то, что, будучи поставлен в большую необходимость хвалить себя, он достигает двоякой цели: т. е., и себя хвалит, и вместе такою похвалою самому себе не делается обременителен для других. Это можно видеть особенно в послании к Галатам. И там, коснувшись того же предмета, он заботится, — что особенно трудно, и требует большого благоразумия, — о том и о другом, т. е., и скромность соблюдает, и говорит о себе нечто великое. Но смотри, с каким величием и здесь делает это: «На личность ли смотрите?» (яже пред лицем зрите?). Замечай и здесь благоразумие. Обличивши тех, кто обольстил их (коринфян), он не останавливает на них своего слова, но переходит от обольстивших и к обольстившимся. Так поступает он и всегда — обличает не только виновников заблуждения, но и введенных в заблуждение. Если бы он не подверг ответственности и этих последних, то их не так бы легко исправило сказанное другим; они даже возгордились бы, как не подвергшиеся обвинению. Поэтому и их обличает. И не это только достойно удивления (в Павле), но и то, что он употребляет обличения, какие приличны тем и другим. Послушай, что говорит (вдавшимся в обман): «На личность ли смотрите?» (яже пред лицем зрите?). Не малое, но очень большое обвинение! Почему? Потому что род человеческий очень легко впадает в обман. Смысл же слов его таков: «Вы судите по наружности, по плотским, по телесным (отношениям)». Что значит «по наружности»? Если кто богат, если кто надмевается, если кого окружает толпа льстецов, если кто хвалит сам себя, ищет пустой славы, если кто лицемерно притворяется добродетельным, не имея в себе добродетели — это и означают слова: «На личность ли смотрите?» (яже пред лицем зрите?). «Кто уверен в себе, что он Христов, тот сам по себе суди, что, как он Христов, так и мы Христовы» (Аще кто надеется себе Христова быти, да помышляет паки от себе, зане якоже он Христов, такоже и мы). (Апостол) не хочет вдруг показать себя строгим, но мало-помалу усиливает и возвышает (речь). И смотри, какая здесь резкость в выражении и многознаменательность. Выражением: «сам по себе» (от себе) он хочет сказать следующее: Пусть не ожидает узнать от нас, т. е. из нашего ему выговора, но пусть судит о том сам по себе, что как он Христов, так и мы, — не потому, чтобы он был так Христов, как и тот, но «что, как он Христов, так и я Христов. В этом мы одинаковы, и нельзя сказать, что он Христов, а я принадлежу кому-то другому». Но, показав это равенство, выставляет на вид и преимущество, говоря: «Ибо если бы я и более стал хвалиться нашею властью, которую Господь дал мне к созиданию, а не к расстройству вашему, то не остался бы в стыде» (аще бо и лишше что похвалюся о власти, юже даде … Господь в создание, а не на разорение, не постыжуся) (ст. 8). Посмотри, как он смягчает речь свою, намереваясь сказать о себе нечто великое.

Действительно, ничто так не противно для многих из слушателей, как похвала самому себе. Поэтому, устраняя неприятность, (апостол) и говорит: «если бы я и более стал хвалиться» (аще бо и лишше что похвалюся). Не сказал: «если кто уверен в себе, что он Христов, пусть рассудит, что он далеко еще отстоит от нас, потому что я получил от Господа столь великую власть, что могу наказать и предать смерти, кого хочу». А что сказал? «Если бы я и более стал» (Аще и лишше что). Хотя и выразить нельзя, сколь великую имел он (власть), но в словах своих он уменьшает ее. Не сказал также: «хвалюсь», но: «если бы стал хвалиться» (аще похвалюся), — «если захочу (похвалиться)». А таким образом соблюдает вместе и скромность, и показывает свое преимущество. «Ибо если бы я и более стал, — говорит, — хвалиться властью, которую Господь дал» мне (Аще бо похвалюся о власти, юже дадеГосподь). Опять все приписывает Богу, и дар делает общим, говоря: «к созиданию, а не к расстройству» (в создание, а не на разорение). Видишь ли, как он опять успокаивает зависть, какую мог бы возбудить похвалою себе, и привлекает к себе слушателя, указывая на пользу, для которой получил он власть? А как же он говорит: «ниспровергаем замыслы» (помышления низлагающе)? Это особенно является одним из видов созидания — уничтожать препятствия, обличать гнилое, и утверждать одно истинное. «К созиданию» (В созидание). «Итак, для того получили мы власть, чтобы созидать. Если же кто будет упорствовать, сопротивляться и не подавать никакой надежды на исправление, то употребим и другую силу: низложим и ниспровергнем его». Поэтому и присовокупляет: «не остался бы в стыде» (не постыжуся), т. е., «не оказался бы ни лжецом, ни тщеславным». «Впрочем, да не покажется, что я устрашаю вас [только] посланиями. Так как [некто] говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна, — такой пусть знает, что, каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично» (Но да не явлюся, яко страша вас, яко послания убо, рече, тяжки и крепки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено: сие да помышляет таковый, яко яцы же есмы словом посланий отстояще, таковии и ту суще делом) (ст. 9, 10). Смысл этих слов такой: «Я мог бы похвалиться; но чтобы не стали опять говорить, будто в посланиях я величаюсь, а при личном свидании ничего не значу, то не буду говорить о себе ничего великого». Правда, впоследствии он говорил, но не о силе, по которой он был страшен, а об откровениях, и еще более об искушениях. «Итак, чтобы не показалось, что я устрашаю вас, такой пусть знает, что, каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично» (сие да помышляет таковый, яко яцы же есмы словом посланий отстояще, таковии и ту суще делом). Так как о нем говорили, что в посланиях своих он пишет о себе много великого, а при личном свидании не стоит никакого внимания, то он и говорит эти (приведенные выше слова), но, впрочем, опять с большою скромностью. Не сказал: «Как пишем к вам о великих делах, так и находясь лично с вами, делаем великие дела», но выразился гораздо скромнее. Когда обращал речь к тем, (которые почитали его человеком плотским), тогда употребил сильные выражения: «Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых» (молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети на некия) (ст. 2). А обращаясь к этим, поступает снисходительнее, почему и говорит: «каковы мы лично с вами, таковы и заочно, т. е., мы смиренны, скромны, ничем не тщеславимся». И это видно из последующих слов: «Ибо мы не смеем сопоставлять или сравнивать себя с теми, которые сами себя выставляют» (не смеем бо присовокупляти или прикладовати себе иным хвалящим себе самех) (ст. 12).

2. Здесь (апостол) показывает, что они и тщеславны, и много говорят о себе, и укоряет их за то, что сами себя хвалят. «А мы, — говорит, — ничего такого (не делаем), а если что великое и сделали, то все приписываем Богу, и равняем себя друг с другом». Поэтому и присовокупляет: «они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно» (но сами в себе себе измеряюще, и прилагающе себе самим себе, не разумевают). Смысл этих слов такой: «Мы не с ними равняем себя, но друг с другом». Так он и ниже говорит о себе: «у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов» (ничимже лишихся первейших апостол) (12:11); равно как и в первом послании: «я более всех их потрудился» (паче всех их потрудихся) (15:10); и еще: «признаки Апостола оказались перед вами всяким терпением» (знамения апостолова содеяшася в вас во всяком терпении) (12:12). «Так, мы сравниваем себя сами с собою, а не с ними, которые ничего не имеют. А такое высокоумие их свойственно только безумию». Итак, он говорит это или о себе, или о них, т. е., что «мы не смеем сравнивать себя с теми, которые друг с другом препираются, тщеславятся, и между тем не разумеют (что делают), т. е. не видят, как они смешны, когда так тщеславятся и превозносятся друг пред другом. «А мы не без меры хвалиться будем» (Мы же не в безмерная похвалимся) (ст. 13), как они». Вероятно, в похвалу свою они говорили: «Мы обратили вселенную, мы доходили до пределов земли», и много другого подобного разглашали о себе. «Но мы, — говорит (апостол), — не так, но по мере удела, какой назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас» (но по мере правила, егоже раздели нам Бог меру, достизати даже и до вас). И, таким образом, с двух сторон открывается его смиренномудрие, с одной — в том, что он не говорит о себе ничего более того, что сделал, с другой — в том, что и это (сделанное им) приписывает Богу: «По мере удела (правила), — говорит, — какой назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас» (егоже раздели нам Бог меру, достизати даже и до вас). «Как земледельцам разделяет (Бог) виноградные сады, так и каждому из нас назначил свой удел. А потому мы и хвалимся не большим чем-либо, но тем, чего дано нам достигнуть». «Ибо мы не напрягаем себя, как не достигшие до вас, потому что достигли и до вас благовествованием Христовым» (Не яко бы не досяжуще до вас, паче простираем себе: даже и до вас достигохом благовестием Христовым) (ст. 14). «Не только были мы у вас, но и благовествовали, проповедовали, убеждали, исправляли». Вероятно, порицавшие Павла просто только приходили к ученикам апостольским, и вследствие этого одного прихода весь успех дела приписывали себе. «Но мы, — говорит (апостол), — не так поступили: никто не может сказать нам, что мы не могли придти к вам, и что только на словах распространяем похвалу свою и до вас, потому что мы и вам проповедовали слово (веры)». «Мы не без меры хвалимся, не чужими трудами, но надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш, так чтобы и далее вас проповедывать Евангелие, а не хвалиться готовым в чужом уделе» (Не в безмерная хвалящеся, не в чуждих трудех, упование же имуще, растущей вере, в вас величатися по правилу нашему изобильно, во еже и в дальших вас благовестити, не чужим правилом в готовых похвалитися) (ст. 15, 16). В этих словах (апостол) высказывает сильное обвинение (своим порицателям), что они и хвалились без меры, и хвалились чужим, и что, хотя весь труд принадлежал апостолам, они хвалились их трудами. «Но мы, — говорит (апостол), — доказали это делами. Итак, не будем подражать им; а станем напротив говорить то, о чем свидетельствуют самые дела. И что говорю: «достигли и до вас» (достигохом до вас)? Имею надежду, что с возрастанием веры вашей, — не прямо утверждает, но, следуя своему обыкновению, говорит, — надеюсь, что, когда вы возрастете в вере, — удел наш и далее распространится, и будем проповедовать Евангелие дальним. Мы пойдем и далее, — говорит он, — чтобы проповедовать и потрудиться, а не тщеславиться тем, над чем трудились другие». Прилично назвал он труд свой правилом (уделом) и мерою, как вступивший в обладание вселенною, и получивший прекрасное наследие, показывая тем, что все это есть дело Божие. «Итак, — говорит, — имея таковые дела и ожидая еще больших, мы не тщеславимся, подобно тем, которые ничего не имеют, и ничего не приписываем себе, но все (приписываем) Богу». Поэтому и присовокупляет: «Хвалящийся хвались о Господе» (хваляйся же, о Господе да хвалится) (ст. 17). «И то (чтобы хвалиться), — говорит он, — дается нам от Бога: «Ибо не тот достоин, кто сам себя хвалит, но кого хвалит Господь» (не хваляй бо себе, сей искусен, но егоже Господь восхваляет) (ст. 18). Не сказал: «мы (достойны похвалы)», но — «кого хвалит Господь». Видишь ли, с каким смирением говорит он? А если далее он начинает говорить о себе возвышеннее — не удивляйся. И в этом видно благоразумие Павлово. Если бы он всегда стал говорить о себе со смирением, то так не устрашил бы их, и не освободил бы учеников своих от заблуждения. Бывает, что и тот, кто не во время скромен, причиняет вред; и напротив, тот, кто во время говорит о себе нечто удивительное, приносит пользу. Так поступал и он. Действительно, опасность была немалая, если бы ученики поверили какому-нибудь дурному слуху о Павле. И не потому это, чтобы Павел искал славы человеческой; если бы он ее искал, то не стал бы молчать столь долгое время о великих и дивных событиях, случившихся с ним за четырнадцать лет; равно как не стал бы так медлить и неохотно говорить об этом, когда была даже нужда. Очевидно, что и тогда он не сказал бы этого, если бы не видел крайней нужды.

Итак, не славы человеческой искал он, когда говорил это, но заботился об учениках. Так как на него клеветали, что он самохвал, величается только на словах, а делами ничего не может доказать, то он находит необходимым наконец сказать о бывших ему откровениях. Хотя он мог бы убедить их и самыми делами, когда говорил это, однако ограничивается одними словесными угрозами, так как он особенно был чужд тщеславия, что показывает вся его жизнь, и прежняя и последующая. Потому-то он так внезапно и обратился к вере во Христа, и своим обращением изумил иудеев, и презрел все почести, какими пользовался у них, хотя был главою и представителем их. Но ни о чем этом он не подумал, как скоро нашел истину, а (всю славу) променял на обиды и бесчестие от них. Он имел в виду спасение многих (людей), и предпочитал это всему. Да и мог ли гоняться за славою человеческою тот, кто и геенну и царство, и бесчисленные миры считал ни за что в сравнении с любовью ко Христу? Без сомнения, не мог. Напротив, он весьма смиренен, когда только можно; и сам выставляет на показ прежнюю свою жизнь, называя себя хулителем, гонителем и обидчиком (1Тим 1:13). Ученик его Лука многое о нем повествует, очевидно, узнав от него самого, рассказывавшего о прежней своей жизни не меньше, чем и о последующей.

3. Говорю же это не для того только, чтобы слышали, но и чтобы назидались. Если Павел помнил грехи свои, соделанные до крещения, хотя они и совершенно были изглажены, то какое можем получить прощение мы, которые не помним грехов и по крещении сделанных? Что ты говоришь, человек? Ты оскорбил Бога, и забываешь его? Это новое оскорбление, новая вражда! В каких же грехах просишь себе прощения? В тех ли, которых не знаешь и сам? Истинно так. Ты, конечно, не заботишься и не помышляешь о том, как дать отчет во грехах, когда не стараешься даже и помнить о них, но шутишь тем, над чем не должно шутить. Но придет время, когда не пойдут уже нам на мысль шутки. Ведь нам непременно должно умереть (в виду крайней бесчувственности многих приходится говорить и об известном), непременно должно и воскреснуть, непременно должно и на суд предстать, должно и мучению подвергнуться. Впрочем, последнее не непременно, если захотим. В первом, т. е., в смерти нашей, в воскресении и в суде, властны не мы, но Владыка наш; а чтобы подвергнуться наказанию, или нет, зависит от нас, потому что это принадлежит к области возможного. Если захотим, сделаем и невозможным, как сделали Павел, Петр и все святые, поскольку им невозможно уже подвергнуться мучению. Так вот, если захотим, и нам равным образом невозможно будет пострадать что-нибудь. Хотя бы мы обременены были бесчисленными грехами, можно еще исправиться, пока живем здесь. Итак, постараемся исправить себя. И кто достиг старости, пусть представляет себе, что скоро переселится отсюда, и что довольно уже насладился приятностями жизни (хотя какое удовольствие проводить жизнь в грехе? но я говорю так, соображаясь с его образом мыслей), пусть затем помыслит, что и в короткое время можно ему омыть все свои скверны. Пусть и юноша опять представит себе неизвестность смертного часа, и что, когда часто многие из старцев пребывают еще здесь, юноши прежде их похищаются смертью. Чтобы мы не злоупотребляли временем нашей кончины, оно оставлено для нас неизвестным. Потому и один премудрый в увещание наше говорит: «Не медли обратиться к Господу и не откладывай со дня на день» (не медли обратитися ко Господу, и не отлагай день от дне) (Сир. 6:8): «потому что не знаешь, что родит тот день» (не веси бо что породит находяй день) (Притч 27:1). Отлагательство производит опасение и страх, а немедленно обращение (к Богу) — верное и надежное спасение. Итак, держись добродетели; в таком случае, хотя бы ты в юности переселился отсюда, переселишься безопасно; хотя бы ты достиг старости, переселишься обогащенный, и во всю жизнь будешь иметь сугубый праздник, и как воздержавшийся от порока, и как возлюбивший добродетель. Не говори: «Будет еще время, когда должно обратиться»; такие слова весьма прогневляют Бога. Почему? Потому что Он обещал тебе бесконечные веки, а ты не хочешь потрудиться и в продолжение настоящей жизни, краткой и скоропреходящей, и оказываешься так нерадив и малодушен, что ищешь даже этой кратчайшей жизни. Не те же ли самые у тебя ежедневно пиршества? Не те же ли столы? Не те же ли блудницы? Не те же ли зрелища? Не те же ли деньги? Долго ли будешь любить это, как нечто вечное? Долго ли будешь иметь ненасытную похоть ко греху? Помысли, что сколько раз ты соблудил, столько же раз осудил сам себя, потому что таково именно свойство греха: едва он совершен, как судия произносит уже приговор. Ты упивался, предавался пресыщению, похищал чужое? Остановись же, наконец, обратись на противный путь, воздай благодарение Богу, что не восхитил тебя из среды живых при самом совершении грехов, и не желай, чтобы дано было тебе еще время делать зло. Многие лишились жизни в то самое время, как предавались корыстолюбию, и отошли на явное мучение. Бойся, чтобы и тебе не подвергнуться тому же без всякой надежды на оправдание. Но многим, скажешь, Бог дал время и в самой глубокой старости раскаяться. Что же? Разве и тебе даст? «Может быть, даст», — говоришь ты. Что за слова: «может быть, когда-то, часто»? Подумай только, что дело идет о душе твоей; представь же себе и противное, размысли и скажи: «А что, если не даст?» Но ты опять говоришь: «А что, если даст?» Положим, что и дал бы (Бог); но немедленное обращение и безопаснее и полезнее позднего. В самом деле, если ты уже начал его, то во всяком случае для тебя это полезно, получишь ли, или не получишь отсрочку. Если же ты всегда откладываешь, то, может быть, за это самое не получишь (отсрочки). Отправляясь на войну, ты не говоришь: «Не нужно делать духовного завещания — может быть, возвращусь»; собираясь жениться, не говоришь: «Возьму жену бедную — многие, несмотря и на это, сверх чаяния сделались богатыми»; намереваясь строить дом, не говоришь: «Построю на гнилом основании — многие дома стояли и так». А когда идет дело о душе, утверждаешься на чем-то гнилом: на «может быть», «часто», «когда-то», и вверяешь себя неизвестному. «Не неизвестному, — скажешь ты, — но Божию человеколюбию, потому что Бог человеколюбив». Знаю это и я; но и при человеколюбии Своем Он изъял (из среды живых) тех, о ком я сказал. А что, если ты, и долго проживши, останешься таким же? Ведь кто беспечен теперь, тот и в старости будет таков же. Нет, говоришь ты. Но рассуждающий так, прожив до восьмидесяти лет, отложит до девяноста, а прожив до девяноста, отложит до ста, а после ста лет будет еще беспечнее. И таким образом вся жизнь твоя истрачена будет попусту, и на тебе исполнится то, что сказано было об иудеях: «И погубил дни их в суете» (исчезоша в суете дние их) (Пс 77:33). И хорошо еще, если только в суете, а не во зле. Если же отойдем туда с тяжким бременем грехов (а это и значит — во зле), то доставим пищу огню и обильную трапезу червю. Поэтому прошу и молю вас — стать, наконец, мужественно, и отстать от греха, чтобы получить нам обетованные блага, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому со Отцем и Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.



2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.