От Матфея 1 глава — Аверинцев: отдельные книги → Толкования Августина

От Матфея 1 глава

Евангелие от Матфея
Аверинцев: отдельные книги → Толкования Августина

Аверинцев: отдельные книги

¹ [1] Книга происхождения Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова.

² Авраам породил Исаака; Исаак породил Иакова; Иаков породил Иуду и братьев его;

³ Иуда породил Фареса и Зару от Фамари; Фарес породил Эсрома; Эсром породил Арама;

⁴ Арам породил Аминадава; Аминадав породил Наасона; Наасон породил Салмона;

⁵ Салмон породил Вооза от Раав; Вооз породил Овида от Руфи; Овид породил Иессея;

⁶ Иессей породил царя Давида;
Давид породил Соломона от той, что была замужем за Урией;

⁷ Соломон породил Ровоама; Ровоам породил Авию; Авия породил Асу;

⁸ Аса породил Иосафата; Иосафат породил Иорама; Иорам породил Озию;

⁹ Озия породил Иоафама; Иоафам породил Ахаза; Ахаз породил Езекию;

¹⁰ Езекия породил Манассию; Манассия породил Амона; Амон породил Иосию;

¹¹ Иосия породил Иехонию и братьев его, во время выселения в Вавилон;

¹² после же выселения в Вавилон Иехония породил Салафиила; Салафиил породил Зоровавеля;

¹³ Зоровавель породил Авиуда; Авиуд породил Элиакима; Элиаким породил Азора;

¹⁴ Азор породил Садока; Садок породил Ахима; Ахим породил Элиуда;

¹⁵ Элиуд породил Элеазара; Элеазар породил Матфана; Матфан породил Иакова;

¹⁶ Иаков породил Иосифа, супруга Марии, от которой родился Иисус, что именуется Христос.

¹⁷ Итого всех поколений: от Авраама до Давида — четырнадцать поколений; и от Давида до выселения в Вавилон — четырнадцать поколений; и от выселения в Вавилон до Христа — четырнадцать поколений. [2]

¹⁸ Что до Иисуса Христа, происхождение Его совершилось так: матерь Его Мария была обручена Иосифу; однако прежде, чем стали они жить совместно, обнаружилось, что она ожидает дитя от Духа Святого.

¹⁹ Меж тем Иосиф, муж ее, был человек праведный и не хотел ее ославить, а потому вознамерился расторгнуть помолвку тайно.

²⁰ Когда, однако, он был в таких мыслях, — вот, Ангел Господень явился ему в сновидении, говоря:
«Иосиф, сын Давидов! Не страшись принять Мариам, жену твою; ибо то, что зачалось внутри Нее, от Духа Святого.

²¹ Сына родит Она, и ты наречешь Ему имя — Иисус; ибо Он спасет народ Свой от грехов их». [3]

²² Было же все это во исполнение предреченного от Господа через пророка, сказавшего:

²³ «Се, Дева зачнет во чреве, и родит Сына,
и нарекут имя Ему — Эммануил»,
что в переводе означает: «С нами Бог».

²⁴ Иосиф, пробудившись от сна, сделал, как велел ему ангел Господень, и принял жену свою;

²⁵ и не познал ее, и вот она родила Сына, и он нарек Ему имя — Иисус.

Толкования Августина

Стих 1

Некоторых смущает, что Матфей перечисляет одних прародителей, нисходя от Давида до Иосифа, а Лука — других, восходя от Иосифа к Давиду. Вполне возможно, что Иосиф мог иметь двух отцов: одного — которым рожден, а другого — которым усыновлен. Ведь древняя традиция усыновления есть также и у этого народа Божьего, чтобы они приобретали себе сыновей, которых не рождали. Ибо, помимо того, что дочь фараона усыновила Моисея (она-то была чужестранкой), и сам Иаков самым очевидным образом усыновил своих внуков, рожденных Иосифом, говоря: И ныне два сына твои, родившиеся тебе до моего прибытия к тебе, мои они; Ефрем и Манассия, как Рувим и Симеон будут мои; дети же твои, которые родятся от тебя после них, будут твои (5 И ныне два сына твои, родившиеся тебе в земле Египетской, до моего прибытия к тебе в Египет, мои они; Ефрем и Манассия, как Рувим и Симеон, будут мои; 6 дети же твои, которые родятся от тебя после них, будут твои; они под именем братьев своих будут именоваться в их уделе. Быт 48:5−6). Поэтому получилось так, что стало двенадцать колен Израиля, за исключением колена Левия, которое служило при Храме; а с ним было тринадцать [колен], хотя у Иакова было двенадцать сыновей. Из этого становится ясно, что Лука поместил в своем Евангелии отца Иосифа, не от которого тот был рожден, но которым был усыновлен и прародителей которого он упомянул выше, пока не дошел до Давида.

О согласии евангелистов. 2.3.5 Сl. 0273, 2.3.5.84.19; PL 34:1072−73.

Стих 16

Итак, Матфей излагает человеческое родословие Христа, упоминая предков, начиная от Авраама, которых он доводит до Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус (16 Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос. Мф 1:16). И не позволительно думать, что Иосифа следует отделять от этого брака с Марией, потому что она произвела Христа не от сожительства с ним, но оставаясь Девой. Ведь этим возвышенным примером показано, что верующие супруги могут также сохранять по обоюдному согласию воздержание, и потому брак называется не плотским смешением полов, но сохранением состояния духа, особенно потому, что от них смог родиться Сын без всякого плотского соития, которое допустимо только ради рождения сыновей. И Иосиф не был назван отцом Христа не по той причине, что родил Его не через плотскую связь (ибо в этом случае он считался бы отцом того, кого усыновил, хотя и рожденного не от его брака), а потому что иначе Христос справедливо считался бы сыном Иосифа, словно Он полностью произошел от его плоти. Так полагали те, кому было неизвестно о девстве Марии. Ведь и Лука говорит: Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов (23 Иисус, начиная Своё служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов, Илиев, Лк 3:23). Однако Лука нисколько не сомневался, называя родительницей Иисуса не только Марию, но обоих Его родителей, когда говорит: Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем. Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи (40 Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем. 41 Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. Лк 2:40−41). И пусть никто не думает, что под родителями здесь следует понимать [только] единокровных родственников Марии с самой Его Матерью, что согласно с тем, что также и сам Лука сказал прежде: И отец Его и Матерь дивились сказанному о Нем. (33 Иосиф же и Матерь Его дивились сказанному о Нем. Лк 2:33)

О согласии евангелистов. 2.1.2−3 Сl. 0273, 2.1.2.82.11; PL 34:1071−72.

***

Итак, когда Матфей сам рассказал, что Христос был рожден не от сожительства с Иосифом, но от Девы Марии, для чего он называет Иосифа Его отцом, как не для того, чтобы мы правильно поняли, что он был мужем Марии без смешения плоти в соединении с супругой и потому гораздо в большей степени отцом Христа, Который был рожден от его супруги, чем если бы Он был им откуда-то усыновлен? Из этого видно, что слова: «как думали, Сын Иосифов (23 Иисус, начиная Своё служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов, Илиев, Лк 3:23)» были сказаны из-за тех, кто полагал, что Христос был рожден от Иосифа так же, как рождаются другие люди.

О согласии евангелистов. 2.1.3 Сl. 0273,2.1.2.82.11; PL 34:1072.

Стих 17

Итак, это число [сорок] того тяжкого времени есть таинство, благодаря которому с помощью учения Царя Христа мы боремся с дьяволом; оно также свидетельствует о том, что сорокадневный пост, то есть смирение души, почитался и в законе, и пророками — через Моисея и Илию1 , которые постились по сорок дней, и в Евангелии — через пост Самого Господа, Который в течение сорока дней был искушаем дьяволом2. Что иное это предобразует, как не искушение на протяжение всей Его земной жизни в Своей плоти, которую Он удостоил принять от нашей смертности? Также и после Воскресения Он пожелал пребывать на этой земле с учениками не более сорока дней3 , в течение которых Он пребывал [с ними] в человеческом общении этой жизни и принимал с ними пищу смертных, хотя Ему уже не предстояло умереть. Таким образом, в продолжение этих сорока дней Своим скрытым присутствием Он показал, что то, что обещал, будет исполнено, говоря: И се, Я с вами во все дни до скончания века (20 уча их соблюдать всё, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь. Мф 28:20). Почему же это число обозначает эту земную преходящую жизнь? Наиболее очевидной причиной представляется та (хотя, возможно, была и другая, более сокровенная), что и времена года сменяются, разделенные на четыре чередования, и сам мир ограничен четырьмя частями, которые Писание иногда упоминает под именем ветров: с востока на запад, с севера на юг4. С другой стороны, число сорок состоит из четырех десяток. Десять же, в свою очередь, составляется сложением чисел от одного до четырех.

Примечания

1 — См. 28 И пробыл там [Моисей] у Господа сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел и воды не пил; и написал [Моисей] на скрижалях слова завета, десятословие. Исх 34:28; 18 Моисей вступил в средину облака и взошел на гору; и был Моисей на горе сорок дней и сорок ночей. Исх 24:18; 8 И встал он, поел и напился, и, подкрепившись тою пищею, шел сорок дней и сорок ночей до горы Божией Хорива. 3Цар 19:8.
2 — См. 1 Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, 2 и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. Мф 4:1−2.
3 — См. 3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием. Деян 1:3.
4 — Ср. 4 И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, которая перед лицем Иерусалима к востоку; и раздвоится гора Елеонская от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдет к северу, а половина ее — к югу. Зах 14:4

О согласии евангелистов. 2.4.9. С1. 0273, 2.4.9.90.1; PL 34:1075.

Примечания:

Аверинцев: отдельные книги

1 [1] — О своих общих переводческих принципах я имел случай объясниться с читателем в № 2 журнала «Альфа и Омега», 1994 г. (с. 11–12).

Дилемму: либо «сакральный язык», либо «современный язык», мыслящийся в каждый момент как язык расхожий и раскованный, от которого требуется в основном гладкость и бойкость, — я считаю в применении к проблеме перевода Писания ложной.

Понятие сакрального языка, встречаемое во многих языческих религиях, весьма логично и неизбежно в системах иудаизма и ислама. Я не вижу возможности отстаивать его как категорию христианского богословия. Равным образом, непрерывный, равный себе «высокий штиль» в чисто риторическом смысле чужд облику греческого текста Нового Завета, и это, как вправе подумать верующий христианин, само по себе, что называется, промыслительно: «возвышенное» в риторическом и эстетическом смысле не совсем соответствует серьезности кеносиса, нисхождения Бога к нам, в наш мир. Замечательный христианский писатель Франции Бернанос сказал как-то: «La saintetfi n'est pas sublime» («Святость не возвышенна»). Святость смиренна.

С другой стороны, текст Писания — это все время «знак» и «знамение». Его знаковость, его притчеобразность (и потому определенная, все время меняющаяся степень загадочности) обращены к вере читателя и только верой могут быть восприняты, так сказать, по назначению; но они могут быть совершенно объективно отмечены также на уровне мирского знания, как литературная функция. Эта функция определяет слог, который не может не быть несколько угловатым. Слог стремится обратить внимание на «особенные», маркированные слова-знаки, отобранные, усвоенные и переосмысленные библейской традицией. Когда перед нашими глазами — дорожный знак, он ведь тоже должен резко отличаться от всего, что вокруг него, должен быть угловатым, должен иметь специфическую форму, чтобы прохожий или проезжий сразу понял, что возникает перед его глазами.

Перевод на «современный» язык? Будучи человеком своего времени, еще уже, своего поколения, я мог бы попытаться выполнять перевод на язык «несовременный», т. е. на язык какой-то минувшей поры русской истории, лишь в качестве очень трудной, изысканной, честолюбивой филологической игры. С задачей перевода Писания такие суетные игры несовместны. С другой стороны, мне кажется странным понимать современность современного языка в духе, так сказать, хронологического изоляционизма; как если бы до современного городского говорка вообще ничего не было. Полноценная, неурезанная современность включает в себя ретроспективу — при условии, что это ее собственная оглядка на прошлое, из того места, где обретается она; и те славянизмы, которые продолжают еще быть понятными, звучат нынче все равно не так, как во времена Ломоносова (а во времена Ломоносова звучали совсем не так, как до Петра, и уж подавно не так, как в начальные времена древнерусской словесности). При переводе любых, в том числе и светских, текстов из других эпох я привык избегать такой языковой стратегии, которая внушала бы читателю иллюзию отсутствия дистанции во времени. (Не у всех моих коллег такие взгляды; многоуважаемый питерский филолог переводит византийское слово, означающее «монеты», словосочетанием «денежные знаки». Для меня дело не в том, что «денежные знаки», так сказать, презренная проза. Нет, просто по контексту описывается, чем монета была для монархического восприятия византийца; разве человек, для коего монеты суть денежные знаки, способен естественно относиться к ним, как византиец?) Что сказать о переводе Писания? Конечно, Влад. Соловьев сказал, что Бог для христианина — «не в уснувшей памяти веков»; на это можно сказать лишь «аминь». Мистически Страсти и Воскресение Христа совершаются для нас сегодня. Но недаром Церковь обязывает нас читать в Символе Веры: «Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате»: историческая, хронологическая локализация Священной Истории (без которой она не была бы историей) тоже важна, не только фактически, но и вероучительно. То, о чем повествует Евангелие, произошло не в пространстве современности (и особенно не в пространстве изоляционистского представления современности о самой себе), — но среди несколько иных людей, отношений, нравов. Мне трудно отказаться от мысли, что язык перевода должен обо всем этом непрерывно сигнализировать. Определенные евангельские ситуации, будучи пересказаны равным себе современным языком, становятся не более, а менее понятными читателю, более озадачивающими, просто потому, что их событийная сторона предполагает несколько иной «семиотический код».

Я не хочу быть ни «традиционалистом», ни «модернистом», ни еще каким-либо «-истом». Вопрос не допускает идеологизации в духе какого бы то ни было «-изма». Христианская вера — это не эмиграция из своего времени в какое-то благочестивое прошедшее, не «выход из истории», но это и не замыкание себя в своем времени, не потакание самодовольной «современности» (которая, по правде говоря, настолько уверена в себе, что абсолютно не нуждается в наших поддакиваниях); это единение с поколениями людей, которые верили прежде нас. Такое единение предполагает одновременно и дистанцию, и победу над дистанцией. Как написаны Евангелия в греческом оригинале? Не на сакральном (семитском) языке, но на греческом наречии, на котором они становились доступны максимальному числу тогдашних жителей культурной «субэкумены»; да, конечно, — но с каким множеством оборотов, восходивших к языку Септуагинты, то есть маркированных библеизмов внутри самого греческого! Одновременно отход от семитической языковой традиции ради миссионерского приближения к слушателю и читателю, — и явственная, непрерывная оглядка на эту самую традицию, восстанавливающая связи в истории и в вере.

17 [2] — Итого всех поколений: от Авраама до Давида — четырнадцать поколений; и от Давида до выселения в Вавилон — четырнадцать поколений; и от выселения в Вавилон до Христа — четырнадцать поколений. Такое подчеркивание числа 14 едва ли может быть случайным: именно таково в сумме числовое значение еврейских букв. составляющих имя Давида, родоначальника династии, которой предстоит быть увенчанной рождением Мессии: (4)+(6)+(4). Тот же буквенный состав имеет в пространном варианте еврейское слово «жених» (??? [дод], наравне с написанием??? [дод]); значение лексемы «жених» в мессианской символике хорошо известно каждому читателю Евангелий (ср. Мт 9:15; 25:1-10 и др.), причем евангельское употребление этого символа укоренено в древней традиции. Мессианское число 14 получает, как это обычно в общечеловеческом обиходе, окончательную непререкаемость от троекратного повторения. Аналогичное использование числового значения букв мы находим в загадочном сообщении Апокалипсиса (Откр 13:18): «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число это шестьсот шестьдесят шесть». В еврейском обиходе такая практика обозначалась словом «гематрия», восходящим к греческой лексеме «геометрия» (в расширенном значении математики вообще). У современного человека она понятным, но довольно несправедливым образом ассоциируется с т. н. каббалистической традицией, т. е. с мистико-оккультистским направлением иудаистической мысли; на самом деле явление, о котором мы говорим, не укладывается в границы феномена каббалы (если мы понимаем термин «каббала» в том смысле, в котором он употребляется в научном и общеупотребительном обиходе, а не в этимологическом смысле ветхозаветного «Предания» вообще, что, собственно, означает еврейская лексема [каббала]). Βο-1-х, символика, основанная на числовом значении букв, несравнимо древнее самых старых каббалистических трактатов и не раз встречается уже в пророческих книгах ВЗ. Во-2-х, числовое значение букв в условиях, когда никаких иных цифровых обозначений просто не существует, само по себе не имеет ни малейшего привкуса секретного занятия для посвященных в специфической атмосфере оккультных кругов; оно принадлежит культуре в целом.

Использование в Мт «гематрии» — довод против «эллинистического» происхождения этого текста; оно свидетельствует о семитическом (еврейском или арамейском) пратексте.

Весьма важно семиотически и то обстоятельство, что первый четырнадцатичастный ряд знаменательно завершается царствованием Давида, второй — концом Давидова царства, третий — его мистическим, метаисторическим восстановлением в Лице Христа (Мессии). Перед нами триадический цикл: земное царство как прообраз Царства Божия — гибель земного царства — приход к людям Царства Божия. В контексте еврейского лунного календаря автор и его предполагаемый иудейский читатель едва ли могли не подумать о символике лунных фаз: 14 дней от новолуния до полнолуния, еще 14 дней, когда луна идет на убыль, и снова 14 дней от нового новолуния до нового полнолуния.

21 [3] — Ты наречешь Ему имя — Иисус; ибо Он спасет народ Свой от грехов их. Имя «Иисус» (греч. Ίησοϋς, евр. [йешуа] из более старой формы [йеhошуа]) этимологически означает «Господь спасает». У Филона Александрийского (de mut. nom. 121, p. 597) мы читаем: «Иисус — это ""спасение Господне"" (σωτηρία Κυρίου), имя самого превосходного свойства».