От Матфея 1 глава

Евангелие от Матфея
Аверинцев: отдельные книги → Толкование Далласской семинарии

Аверинцев: отдельные книги

1  [1] Книга происхождения Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова.
2 Авраам породил Исаака; Исаак породил Иакова; Иаков породил Иуду и братьев его;
3 Иуда породил Фареса и Зару от Фамари; Фарес породил Эсрома; Эсром породил Арама;
4 Арам породил Аминадава; Аминадав породил Наасона; Наасон породил Салмона;
5 Салмон породил Вооза от Раав; Вооз породил Овида от Руфи; Овид породил Иессея;
6 Иессей породил царя Давида;
Давид породил Соломона от той, что была замужем за Урией;
7 Соломон породил Ровоама; Ровоам породил Авию; Авия породил Асу;
8 Аса породил Иосафата; Иосафат породил Иорама; Иорам породил Озию;
9 Озия породил Иоафама; Иоафам породил Ахаза; Ахаз породил Езекию;
10 Езекия породил Манассию; Манассия породил Амона; Амон породил Иосию;
11 Иосия породил Иехонию и братьев его, во время выселения в Вавилон;
12 после же выселения в Вавилон Иехония породил Салафиила; Салафиил породил Зоровавеля;
13 Зоровавель породил Авиуда; Авиуд породил Элиакима; Элиаким породил Азора;
14 Азор породил Садока; Садок породил Ахима; Ахим породил Элиуда;
15 Элиуд породил Элеазара; Элеазар породил Матфана; Матфан породил Иакова;
16 Иаков породил Иосифа, супруга Марии, от которой родился Иисус, что именуется Христос.
17 Итого всех поколений: от Авраама до Давида — четырнадцать поколений; и от Давида до выселения в Вавилон — четырнадцать поколений; и от выселения в Вавилон до Христа — четырнадцать поколений. [2]
18 Что до Иисуса Христа, происхождение Его совершилось так: матерь Его Мария была обручена Иосифу; однако прежде, чем стали они жить совместно, обнаружилось, что она ожидает дитя от Духа Святого.
19 Меж тем Иосиф, муж ее, был человек праведный и не хотел ее ославить, а потому вознамерился расторгнуть помолвку тайно.
20 Когда, однако, он был в таких мыслях, — вот, Ангел Господень явился ему в сновидении, говоря:
«Иосиф, сын Давидов! Не страшись принять Мариам, жену твою; ибо то, что зачалось внутри Нее, от Духа Святого.
21 Сына родит Она, и ты наречешь Ему имя — Иисус; ибо Он спасет народ Свой от грехов их». [3]
22 Было же все это во исполнение предреченного от Господа через пророка, сказавшего:
23 «Се, Дева зачнет во чреве, и родит Сына,
и нарекут имя Ему — Эммануил»,
что в переводе означает: «С нами Бог».
24 Иосиф, пробудившись от сна, сделал, как велел ему ангел Господень, и принял жену свою;
25 и не познал ее, и вот она родила Сына, и он нарек Ему имя — Иисус.

Толкование Далласской семинарии

I. Представление Царя (1:1 — 4:11)

А. Его родословие (1:1−17) (Лк 3:23−28)

Мф 1:1. С первых слов своего Евангелия Матфей заявляет о центральной его теме и главном действующем лице. Это — Иисус Христос, и уже при начале повествования евангелист прослеживает Его прямую связь с двумя основными заветами, заключенными Богом с Израилем: Его заветом с Давидом (2Цар 7) и заветом с Авраамом (Быт 12:15). Исполнились ли эти заветы в Иисусе из Назарета, и является ли Он обещанным «семенем?» Эти вопросы должны были возникать у иудеев прежде всего, и потому так подробно рассматривает Матфей Его родословную.

Мф 1:2−17. Матфей дает родословную Иисуса по официальному Его отцу, т. е. по Иосифу (стих 16). Ею обуславливается право Его на трон царя Давида через Соломона и его потомков (стих 6). Особый интерес представляет включение в родословную царя Иехонии (стих 11), о котором у Иеремии сказано: «Запишите человека сего лишенным детей» (Иер 22:30). Пророчество Иеремии относилось однако к занятию Иехонией трона (и благословения Божия на царствование) в его дни. Хотя сыновья Иехонии так и не заняли царского престола, «царская линия» продолжалась сквозь них.

Однако, если бы Иисус был физическим потомком Иехонии, Он не смог бы занять престола Давида. Но из родословной, приведенной Лукою, следует, что физически Иисус происходил от другого сына Давида, а именно — от Нафана (Лк 3:31). Опять-таки, поскольку Иосиф, официальный отец Иисуса, был потомком Соломона, то Иисус имел право на престол Давида и по линии Иосифа.

Матфей прослеживает родословную Иосифа от Иехонии через его сына Салафииля и внука Зоровавеля (Мф 1:12). Лука (3:27) также упоминает Салафииля, отца Зоровавеля, но уже в родословной Марии. Свидетельствует ли в таком случае родословная, предлагаемая Лукой, что Иисус все-таки был физическим потомком Иехонии? — Нет, поскольку, по всей видимости, Лука имеет в виду других людей, носивших те же имена. Ибо Салафииль у Луки — сын Нирия, а Салафииль у Матфея — сын Иехонии.

Другим любопытным фактом в генеалогическом экскурсе Матфея является включение им в него четырех ветхозаветных женских имен: Фамари (Мф 1:3), Рахавы (стих 5), Руфи (стих 5) и Вирсавии, матери Соломона (последняя названа по имени своего мужа — Урии). Право на включение этих женщин, как и ряда мужчин, в родословную Христа в каком-то смысле — сомнительно.

Ведь Фамарь и Рахава (Раав) были блудницами (Быт 38:24; Нав 2:1), Руфь была язычницей-моавитянкой (Руфь 1:4), а Вирсавия была повинна в прелюбодеянии (2Цар 11:2−5). Возможно, Матфей включил этих женщин в родословную с той целью, чтобы подчеркнуть, что Бог избирает людей по воле и милости Своей. Но, может быть, евангелист хотел напомнить иудеям вещи, которые поубавили бы их гордость.

Когда в родословной появляется имя пятой женщины, Марии (Мф 1:16), происходит некая существенная перемена. До 16-го стиха во всех случаях повторяется, что такой-то родил такого-то. Когда же речь заходит о Марии, то говорится: от которой родился Иисус. Этим ясно указывается, что Иисус был физическим ребенком Марии, но не Иосифа. Чудесное зачатие и рождение описано в 1:18−25.

Матфей очевидно не перечисляет все звенья в родословной цепи между Авраамом и Давидом (стихи 2−6), между Давидом и переселением в Вавилон (стихи 6−11) и между переселением и рождением Иисуса (стихи 12−16). Он называет лишь по 14 поколений в каждом из этих периодов времени (стих 17). По иудейской традиции и не требовалось перечисления каждого имени в родословной. Но почему Матфей называет именно по 14 имен в каждом периоде?

Пожалуй, наилучшее объяснение кроется в том, что согласно еврейскому значению чисел имя «Давид» сводится к числу «14». Нужно отметить, что в промежутке времени от переселения в Вавилон до рождения Иисуса (стихи 12−16) мы видим только 13 новых имен. Многие богословы полагают в этой связи, что имя Иехонии, будучи повторено дважды (стих 11 и 12), как раз и «дополняет» имена, перечисленные в этом периоде, до «14».

Родословная, предлагаемая Матфеем, отвечает на важный вопрос, который по праву могли бы задать иудеи в отношении Того, Кто претендовал бы на престол царя иудейского: «Действительно ли Он является законным потомком и наследником царя Давида?» — Матфей отвечает: «Да!»

Б. Его пришествие (1:18 — 2:23) (Лк 2:1−7)

1. ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИЕ (1:18−23)

Мф 1:18−23. Тот факт, что Иисус был сыном только Марии, как это следует из родословной (стих 16), требует дальнейшего объяснения. Для того, чтобы лучше понять сказанное Матфеем, нужно обратиться к древнееврейским брачным обычаям. Браки заключались в той среде путем оформления брачного контракта родителями жениха и невесты. По достижению ими взаимного соглашения жених и невеста становились в глазах общества мужем и женою. Но они не жили вместе. Девушка продолжала жить у своих родителей, а ее «муж» — у своих, в продолжение целого года.

Целью такого «периода выжидания» было доказать верность обету непорочности со стороны невесты. Окажись она в этот период времени беременной, доказательство ее нечистоты и возможной физической неверности мужу было бы налицо. В таком случае брак мог быть расторгнут. Если же годичное ожидание подтверждало чистоту невесты, жених приходил за нею в дом ее родителей и в торжественной процессии уводил ее в свой дом. Только тогда начинали они совместную жизнь, и брак их становился физической реальностью. Читая повествование Матфея, все это и нужно иметь в виду.

Мария и Иосиф как раз находились в таком годичном периоде ожидания, когда оказалось, что она имеет во чреве. Между тем, физической близости между ними не было, и Мария хранила верность Иосифу (стихи 20, 23). Хотя о чувствах Иосифа в этой связи не сказано, не трудно себе представить, как сильно он был огорчен.

Ведь он любил Марию, и вдруг оказалось, что она беременна не от него. Свою любовь к ней Иосиф явил на деле. Он решил не поднимать скандала и не вести свою невесту на суд перед старейшинами у городских ворот. Если бы он это сделал, то Марию скорее всего побили бы насмерть камнями (Втор 22:23−24). Вместо этого, Иосиф решил тайно отпустить ее.

И вот тогда Ангел Господень явился ему во сне (сравните Мф 2:13, 19, 22) и сообщил ему, что родившееся в ней есть от Духа Святого (1:20 сравните с 1:18).

Ребенок, находившийся во чреве Марии, был совершенно необычным Ребенком; Сыну, которого она родит, Ангел повелел Иосифу дать имя Иисус, ибо Он спасет людей Своих от грехов их. Эти слова должны были напомнить Иосифу Божие обещание о спасении народа посредством Нового Завета (Иер 31:31−37). Ангел, не названный тут по имени, дал также понять Иосифу, что все это произойдет в соответствии с Писанием, поскольку еще за 700 лет до того пророк Исаия провозгласил: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына…» (Мф 1:23; Ис 7:14).

Хотя ученые, исследующие Ветхий Завет, до сих пор спорят о том, следует ли еврейское слово «алма», употребленное пророком Исаией, переводить как «дева» или как «молодая женщина», Бог ясно показал, что речь там шла именно о «деве». Дух Святой внушил переводчикам Ветхого Завета на греческий язык (Септуагинта) употребить тут слово партенос, которое означает «дева», «девственница». Чудесное зачатие Марией Иисуса совершилось во исполнение пророчества Исаии, и ее Сын явился как истинный Еммануил (что значит: с нами Бог).

Получив откровение, Иосиф избавился от чувства неуверенности и страха и взял Марию в свой дом (Мф 1:20). Возможно, среди соседей пошли тогда кривотолки и сплетни, но Иосиф знал, что произошло на самом деле, и в чем воля Божия по отношению лично к нему.

2. ЕГО РОЖДЕНИЕ (1:24−25)

Мф 1:24−25. Итак, проснувшись после этого сновидения, Иосиф повиновался тому, что ему было сказано. В нарушение традиции он тут же принял Марию в свой дом, не ожидая, пока окончится годичный срок «обручения». Вероятно, он исходил из того, что будет лучше для нее в ее положении. Он принял ее как жену свою, стал заботиться о ней. Однако в супружеские отношения с нею не вступал, пока она не родила Сына Своего первенца.

Матфей ограничивается лишь сообщением о рождении Младенца и о том, что дали Ему имя Иисус. У Луки, врача по профессии (Кол 4:14), о рождении Сына говорится чуть подробнее (Лк 2:1−17).

Примечания:

 
Аверинцев: отдельные книги

1  [1] — О своих общих переводческих принципах я имел случай объясниться с читателем в № 2 журнала «Альфа и Омега», 1994 г. (с. 11–12).

Дилемму: либо «сакральный язык», либо «современный язык», мыслящийся в каждый момент как язык расхожий и раскованный, от которого требуется в основном гладкость и бойкость, — я считаю в применении к проблеме перевода Писания ложной.

Понятие сакрального языка, встречаемое во многих языческих религиях, весьма логично и неизбежно в системах иудаизма и ислама. Я не вижу возможности отстаивать его как категорию христианского богословия. Равным образом, непрерывный, равный себе «высокий штиль» в чисто риторическом смысле чужд облику греческого текста Нового Завета, и это, как вправе подумать верующий христианин, само по себе, что называется, промыслительно: «возвышенное» в риторическом и эстетическом смысле не совсем соответствует серьезности кеносиса, нисхождения Бога к нам, в наш мир. Замечательный христианский писатель Франции Бернанос сказал как-то: «La saintetfi n'est pas sublime» («Святость не возвышенна»). Святость смиренна.

С другой стороны, текст Писания — это все время «знак» и «знамение». Его знаковость, его притчеобразность (и потому определенная, все время меняющаяся степень загадочности) обращены к вере читателя и только верой могут быть восприняты, так сказать, по назначению; но они могут быть совершенно объективно отмечены также на уровне мирского знания, как литературная функция. Эта функция определяет слог, который не может не быть несколько угловатым. Слог стремится обратить внимание на «особенные», маркированные слова-знаки, отобранные, усвоенные и переосмысленные библейской традицией. Когда перед нашими глазами — дорожный знак, он ведь тоже должен резко отличаться от всего, что вокруг него, должен быть угловатым, должен иметь специфическую форму, чтобы прохожий или проезжий сразу понял, что возникает перед его глазами.

Перевод на «современный» язык? Будучи человеком своего времени, еще уже, своего поколения, я мог бы попытаться выполнять перевод на язык «несовременный», т. е. на язык какой-то минувшей поры русской истории, лишь в качестве очень трудной, изысканной, честолюбивой филологической игры. С задачей перевода Писания такие суетные игры несовместны. С другой стороны, мне кажется странным понимать современность современного языка в духе, так сказать, хронологического изоляционизма; как если бы до современного городского говорка вообще ничего не было. Полноценная, неурезанная современность включает в себя ретроспективу — при условии, что это ее собственная оглядка на прошлое, из того места, где обретается она; и те славянизмы, которые продолжают еще быть понятными, звучат нынче все равно не так, как во времена Ломоносова (а во времена Ломоносова звучали совсем не так, как до Петра, и уж подавно не так, как в начальные времена древнерусской словесности). При переводе любых, в том числе и светских, текстов из других эпох я привык избегать такой языковой стратегии, которая внушала бы читателю иллюзию отсутствия дистанции во времени. (Не у всех моих коллег такие взгляды; многоуважаемый питерский филолог переводит византийское слово, означающее «монеты», словосочетанием «денежные знаки». Для меня дело не в том, что «денежные знаки», так сказать, презренная проза. Нет, просто по контексту описывается, чем монета была для монархического восприятия византийца; разве человек, для коего монеты суть денежные знаки, способен естественно относиться к ним, как византиец?) Что сказать о переводе Писания? Конечно, Влад. Соловьев сказал, что Бог для христианина — «не в уснувшей памяти веков»; на это можно сказать лишь «аминь». Мистически Страсти и Воскресение Христа совершаются для нас сегодня. Но недаром Церковь обязывает нас читать в Символе Веры: «Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате»: историческая, хронологическая локализация Священной Истории (без которой она не была бы историей) тоже важна, не только фактически, но и вероучительно. То, о чем повествует Евангелие, произошло не в пространстве современности (и особенно не в пространстве изоляционистского представления современности о самой себе), — но среди несколько иных людей, отношений, нравов. Мне трудно отказаться от мысли, что язык перевода должен обо всем этом непрерывно сигнализировать. Определенные евангельские ситуации, будучи пересказаны равным себе современным языком, становятся не более, а менее понятными читателю, более озадачивающими, просто потому, что их событийная сторона предполагает несколько иной «семиотический код».

Я не хочу быть ни «традиционалистом», ни «модернистом», ни еще каким-либо «-истом». Вопрос не допускает идеологизации в духе какого бы то ни было «-изма». Христианская вера — это не эмиграция из своего времени в какое-то благочестивое прошедшее, не «выход из истории», но это и не замыкание себя в своем времени, не потакание самодовольной «современности» (которая, по правде говоря, настолько уверена в себе, что абсолютно не нуждается в наших поддакиваниях); это единение с поколениями людей, которые верили прежде нас. Такое единение предполагает одновременно и дистанцию, и победу над дистанцией. Как написаны Евангелия в греческом оригинале? Не на сакральном (семитском) языке, но на греческом наречии, на котором они становились доступны максимальному числу тогдашних жителей культурной «субэкумены»; да, конечно, — но с каким множеством оборотов, восходивших к языку Септуагинты, то есть маркированных библеизмов внутри самого греческого! Одновременно отход от семитической языковой традиции ради миссионерского приближения к слушателю и читателю, — и явственная, непрерывная оглядка на эту самую традицию, восстанавливающая связи в истории и в вере.

17  [2] — Итого всех поколений: от Авраама до Давида — четырнадцать поколений; и от Давида до выселения в Вавилон — четырнадцать поколений; и от выселения в Вавилон до Христа — четырнадцать поколений. Такое подчеркивание числа 14 едва ли может быть случайным: именно таково в сумме числовое значение еврейских букв. составляющих имя Давида, родоначальника династии, которой предстоит быть увенчанной рождением Мессии: (4)+(6)+(4). Тот же буквенный состав имеет в пространном варианте еврейское слово «жених» (??? [дод], наравне с написанием??? [дод]); значение лексемы «жених» в мессианской символике хорошо известно каждому читателю Евангелий (ср. Мт 9:15; 25:1-10 и др.), причем евангельское употребление этого символа укоренено в древней традиции. Мессианское число 14 получает, как это обычно в общечеловеческом обиходе, окончательную непререкаемость от троекратного повторения. Аналогичное использование числового значения букв мы находим в загадочном сообщении Апокалипсиса (Откр 13:18): «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число это шестьсот шестьдесят шесть». В еврейском обиходе такая практика обозначалась словом «гематрия», восходящим к греческой лексеме «геометрия» (в расширенном значении математики вообще). У современного человека она понятным, но довольно несправедливым образом ассоциируется с т. н. каббалистической традицией, т. е. с мистико-оккультистским направлением иудаистической мысли; на самом деле явление, о котором мы говорим, не укладывается в границы феномена каббалы (если мы понимаем термин «каббала» в том смысле, в котором он употребляется в научном и общеупотребительном обиходе, а не в этимологическом смысле ветхозаветного «Предания» вообще, что, собственно, означает еврейская лексема [каббала]). Βο-1-х, символика, основанная на числовом значении букв, несравнимо древнее самых старых каббалистических трактатов и не раз встречается уже в пророческих книгах ВЗ. Во-2-х, числовое значение букв в условиях, когда никаких иных цифровых обозначений просто не существует, само по себе не имеет ни малейшего привкуса секретного занятия для посвященных в специфической атмосфере оккультных кругов; оно принадлежит культуре в целом.

Использование в Мт «гематрии» — довод против «эллинистического» происхождения этого текста; оно свидетельствует о семитическом (еврейском или арамейском) пратексте.

Весьма важно семиотически и то обстоятельство, что первый четырнадцатичастный ряд знаменательно завершается царствованием Давида, второй — концом Давидова царства, третий — его мистическим, метаисторическим восстановлением в Лице Христа (Мессии). Перед нами триадический цикл: земное царство как прообраз Царства Божия — гибель земного царства — приход к людям Царства Божия. В контексте еврейского лунного календаря автор и его предполагаемый иудейский читатель едва ли могли не подумать о символике лунных фаз: 14 дней от новолуния до полнолуния, еще 14 дней, когда луна идет на убыль, и снова 14 дней от нового новолуния до нового полнолуния.

21  [3] — Ты наречешь Ему имя — Иисус; ибо Он спасет народ Свой от грехов их. Имя «Иисус» (греч. Ίησοϋς, евр. [йешуа] из более старой формы [йеhошуа]) этимологически означает «Господь спасает». У Филона Александрийского (de mut. nom. 121, p. 597) мы читаем: «Иисус — это ""спасение Господне"" (σωτηρία Κυρίου), имя самого превосходного свойства».

 
 


2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.