1 Коринфянам 8 глава

Первое послание к Коринфянам апостола Павла
Синодальный перевод → Библия говорит сегодня

Синодальный перевод

1 О идоложертвенных яствах мы знаем, потому что мы все имеем знание; но знание надмевает, а любовь назидает.
2 Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего ещё не знает так, как должно знать.
3 Но кто любит Бога, тому дано знание от Него.
4 Итак, об употреблении в пищу идоложертвенного мы знаем, что идол в мире ничто, и что нет иного Бога, кроме Единого.
5 Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, — так как есть много богов и господ много, —
6 но у нас один Бог Отец, из Которого всё, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым всё, и мы Им.
7 Но не у всех такое знание: некоторые и доныне с совестью, признающей идолов, едят идоложертвенное, как жертвы идольские, и совесть их, будучи немощна, оскверняется.
8 Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем.
9 Берегитесь, однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных.
10 Ибо если кто-нибудь увидит, что ты, имея знание, сидишь за столом в капище, то совесть его, как немощного, не расположит ли и его есть идоложертвенное?
11 И от знания твоего погибнет немощный брат, за которого умер Христос.
12 А согрешая таким образом против братьев и уязвляя немощную совесть их, вы согрешаете против Христа.
13 И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего.

Библия говорит сегодня

8. Свобода и ответственность за других. (8:1−13)

В следующем крупном разделе (8:1 — 11:1) Павел сосредоточивает внимание на важной и болезненной для коринфян проблеме (впрочем, не только для них, но и для всей раннехристианской церкви) — проблеме идоложертвенных яств (ton eidolothutori). Эта тема не представляется сегодня актуальной. Баркли пишет по этому поводу: «Жертвоприношения богам были неотъемлемым элементом жизни в древности. Жертвы были двух родов: частные (личные) и общественные. В первом случае жертвенное животное разрубалось на три части. Одна часть сжигалась на жертвеннике в знак посвящения богу, другую часть получали священники, а оставшееся мясо забирал сам жертвующий. Это мясо он приносил на общий стол. Иногда пиры происходили в доме хозяина; иногда даже в храме бога, которому была принесена жертва... Проблема, с которой сталкивался христианин, состояла в возможности или невозможности его участия в подобного рода празднествах. Мог ли он вообще прикасаться устами к тому, что было принесено в жертву идолу, языческому богу? Если нет, то он должен был полностью отказаться от участия в таких общественных мероприятиях... Вовремя принесения общественной жертвы также сжигалась вначале ее треть, затем священники получали причитающуюся им долю, а оставшаяся часть поступала в распоряжение официальных властей. То, что оставалось, распродавалось на рынке, а потому, даже если какое-то мясо было куплено на торжище, не исключено, что оно уже приносилось в жертву идолу или языческому богу...

«Еще больше осложнял дело тот факт, что люди верили в бесов и злых духов и страшились их... Последние постоянно искали возможности проникнуть внутрь человека, а если это им удавалось, то они могли причинить вред его телу и нанести урон разуму... Эти духи проникали в организм человека вместе с пищей. Один из способов избежать этого заключался в посвящении пищи доброму богу... Отсюда следовало, что человеку вообще не следовало употреблять мясо, если оно каким-то образом было связано с обрядом жертвоприношения языческому богу. Могли христианин есть такую пищу?.. Для христиан в Коринфе, как и в любом другом крупном городе, это было жизненно важной проблемой, которую следовало решить тем или иным способом».

Таким образом, вопрос об идоложертвенной пище распадался на две части: принимать участие в языческих празднествах или нет? Есть ли пишу, купленную на торжищах, если ее происхождение сомнительно? Ситуация существенно осложнялась строгими предписаниями кошерных иудейских законов, а также многочисленными ригористами в коринфской церкви. К этому следует еще добавить знаменитое иерусалимское постановление (Деян 15:29), предписывавшее обращенным из язычников воздерживаться от употребления идоложертвенной пищи.

Хотя сам Павел никогда (насколько мы можем судить) в Коринфе не ссылался на это постановление, вполне вероятно, что члены партии Петра (ср.: 1Кор 1:12) использовали его в поддержку своего ригоризма. Брюс делает важное наблюдение по поводу того, что Павел был единственным авторитетным лицом в апостольской или околоапостольской церкви, не решавшим проблему идоложертвенной пищи путем абсолютного запрета на нее. Тем самым он стремился подчеркнуть, что в решении этой центральной проблемы не даст праздновать победу законникам. Этот насущный вопрос был связан с повседневной жизнью, и уступить в нем законникам хотя бы на йоту было бы фатальной ошибкой.

Иудейские законники в христианском сообществе Коринфа приводили три главных аргумента в поддержку запрета на употребление идоложертвенной пищи своими собратьями-иудеями:

1) эта пища была отмечена клеймом идолопоклонства; 2) язычники, естественно, не платили с нее десятину и 3) жертва, вероятно, закалывалась не надлежащим образом. А как тогда следовало поступать христианам? Среди них были противники законников, которые считали все эти споры просто унизительными и пустыми: разве приличествует тем, кто обрел свободу в Иисусе Христе, заниматься такими никому не нужными рассуждениями о пище? Таким путем не только можно стать посмешищем для окружающих, но и уничтожить все достижения проповеди Евангелия. И снова Павел оказался втянутым в противостояние двух религиозных групп: как можно было сохранить радость и спокойствие среди них и не исказить при этом евангельскую истину? Среди коринфских христиан и так было много разногласий и споров, и он не хотел подливать масла в огонь.

Принимая во внимание аргументы в 8:1 — 11:1 в целом, можно сказать совершенно определенно: Павел выступал за свободу (см. особенно: 8:8; 9:1−12, 12а). Он защищал две категории свободы: абсолютную свободу во Христе (8:8; 9:19 и 10:29) и свободу ограничивать свободу собрата, чьи убеждения еще не устоялись (8:13; 9:12, 15, 19). Важно, что Павел признает намеренное ограничение своей абсолютной свободы во Христе ни в коей мере не для собственного блага: ...дабы... самому не остаться недостойным (9:24−27).

После этого краткого обзора трех указанных глав мы более подробно остановимся на гл. 8, где Павел рассматривает три важных аспекта общей проблемы: отвергнутый принцип, поставленный на карту, фундаментальную истину о Боге и непреложность высшего нравственного принципа.

1. Ключевой принцип: любовь назидает (8:1−3)

Вспомним, какие две религиозные группы существовали в Коринфе: законники — строгие приверженцы исполнения буквы закона («делай то, что говорит закон») и свободомыслящие (вольнодумцы; «мы знаем, что лучше быть свободным»). Павел отвечает им по сути: имеет значение любовь, а не знание того или иного рода. Павел здесь не порицает «знание» как таковое. Он подчеркивает лишь, что истинная любовь (agape) должна контролировать и характеризовать любое знание (gnosis). Дух, который движет нами, когда мы говорим, во многом является частью наших истинных знаний. Годе выражает это следующим образом: «Знание, лишенное любви и созидательной силы, если рассмотреть его более пристально, по сути не является истинным знанием».

Слово «знание» (gnosis) встречается шесть раз в трех стихах, и здесь мы сталкиваемся с тем, что в конце концов оно отражает основу споров гностиков. Некоторые из крылатых выражений сторонников вседозволенности приводятся как цитаты, причем с эмфатическим личным местоимением: ...мы все имеем знание (1). Другие лозунги выявляются в ст. 4. Павел стремится поставить знание на место, которое ему принадлежит по праву, в соответствующем контексте и обрамлении. Знание само по себе, особенно то, которое выставляется напоказ коринфскими гностиками, только надмевает, а обладающий им подобен надутому воздушному шару. Уже не в первый раз апостол стремится умерить их пыл (ср.: 1Кор 4:6, 18; 1Кор 5:2). Знание важно, и мы все обладаем им, но само по себе оно ничего не значит. Христианин должен преисполниться любви, поскольку любовь назидает (1).

Павел хотел, чтобы церковь в Коринфе была сильной и крепкой и могла бы нести свое бремя, а для этого требовался твердый фундамент христианской любви, которая не кичится собой (ср.: 1Кор 13:4). Когда характер христианина зиждется на любви, а сам он возрастает в познании, его больше заботит не то, насколько хорошо он знает Бога, но знает ли его Бог. Это действительно можно назвать истинным свидетельством любви к Богу (ср.: Гал 4:8−9). Человек, обладающий истинным знанием, не гордится им, но смиренно стремится к поискам еще не познанного.

Эта истина непосредственно касается гностического подхода к религии, который отличался претенциозностью и самолюбованием и для которого были характерны вопросы такого рода: «Как далеко я могу идти?» или «Что в этом для меня?» Этот эгоцентрический подход в корне отличается от любви-агапе, которая полна готовности отдавать, помогать, назидать. Любить Бога — единственно верный ответ на Его любовь, явленную нам в Его Сыне (высший смысл которой открылся нам в Его смерти) (ср.: 1Ин 4:10). С любви начинается путь познания Богом. Всякое истинное знание, таким образом, открывает нам путь к совершенному знанию о нас, которым обладает Бог.

Нам не доступна полнота знания, ибо мы «знаем отчасти» (1Кор 13:9), а потому крайне опасно придавать чрезмерное значение знанию, особенно тому эзотерическому и исключительного рода знанию, за которое ратовали гностики. Их версия духовной «исключительности» была антитезой истинной любви-агапе, которая открылась в жертвенной смерти Христа. Эта любовь созидает Тело Христово.

Можно теперь применить этот отвергнутый принцип к частному вопросу об идоложертвенной пище. Здесь Павел подчеркивает, что особое знание о ритуальном и религиозном происхождении конкретного куска мяса, лежащего на рыночном прилавке или на столе гостеприимного хозяина, ничего не дает для назидания в вере наших собратьев-христиан. Гораздо важнее для них — видеть, как я поступлю в этой щекотливой ситуации. Мои тонкие познания в области богословия или даже фундаментальных христианских истин не могут дать ничего, разве что произвести впечатление на окружающих.

Если, с другой стороны, я постараюсь тщательно взвесить, как может отреагировать на мое поведение мой собрат-христианин, и поступлю соответственно, я буду созидать Тело Христово. Следовательно, каждый должен строить свою жизнь, задумываясь, приблизят ли его поступки людей к Богу, будут ли способствовать укреплению их христианской веры? Когда знание христианина освещается лучами любви, он ясно демонстрирует, что знает Бога и что Бог знает его, то есть его взаимоотношения с Богом углубляются.

2. Фундаментальная истина: Бог един (8:4−6)

Частичное «знание» коринфской группы заключалось в очевидном (для них самих) факте: ...идол в мире ничто (4). Павел с готовностью соглашается с этим, а также подтверждает другую, несомненную для них истину: ...нет иного Бога, кроме Единого. Это столь же непреложная истина, говорит Павел, как и то, что, хотя и есть так называемы боги, «...все боги народов — идолы» (ср.: Пс 95:5). Это основополагающая библейская истина, и мы не должны ни на йоту отступать от нее.

Фактически, мы просто берем крылатую фразу коринфских гностиков: ...нет иного Бога, кроме Единого, и затем начинаем обсуждать и спорить, действительно ли все поклоняются одному Богу, но под разными именами и разными путями. Современный универсалистский (синкретический) подход в целом либо отвергает, либо оставляет без внимания специфику христианской вести.

Если же мы более внимательно рассмотрим утверждение в 8:6, то увидим, что именно подчеркивает Павел: Но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им. Могут быть так называемые боги, или на небе, или на земле, — так как есть много богов и господ много (5). Павел категорически заявляет о существовании Бога-Отца (и мы должны увидеть в этой фразе всю глубину и богатство новозаветного богословия об Отцовстве Бога) и равного Ему по статусу и власти Иисуса Христа. Отец — Тот, из (греч. ek) Которого происходит все сущее, то есть Он — источник и начало; Он также — цель (греч. предлог eis) и смысл нашего существования. Иисус Христос — первоначало и посредник, то есть Тот, через (греч. did) Кого было сотворено все сущее.

Наиболее естественно полагать, что местоимения «мы» и «нас» в данном отрывке относятся к христианам: таким образом, Иисус служит мостом, который соединяет нас с Богом, Он — посредник, ходатай, путь к Богу (ср.: Ин 14:6; Рим 11:26; Кол 1:15 и дал.; 1Тим 2:5−6). Это фундаментальная истина, от которой не может отступить апостол Павел. Существуют коренные отличия и непреодолимая пропасть между Богом (Отцом нашего Господа Иисуса Христа) и богами, которым поклоняются во всех других религиях, хотя можно найти и много второстепенных сходных характеристик.

Что же тогда такое эти многочисленные так называемые боги и господа на небе и на земле? Библия говорит об этом ясно и однозначно. Они представляют собой eidola, «копии», не имеющие никакого отношения к реальности. Таким образом, слово «идол» используется как по отношению к истукану, сделанному из дерева или камня, так и к божеству, которому при этом поклоняются. Пророк Исаия пишет: «Делающие идолов все ничтожны, и вожделеннейшие их не приносят никакой пользы» (Ис 44:9 и дал.). Далее он перечисляет всех ремесленников, которые прилагают руку к изготовлению идолов: кузнецы, плотники, лесорубы, хлебопеки, повара — все работают с одним и тем же куском дерева, выросшего в лесу, а затем поклоняются мертвому бревну Ничто — вот прекрасная характеристика нереальной, лишенной духовного измерения истины.

Но это не полная картина идолопоклонства в Ветхом Завете. Во Второзаконии есть очень важный текст на эту тему: «И утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога, создавшего его, и презрел твердыню спасения своего. Богами чуждыми они раздражили Его, и мерзостями разгневали Его. Приносили жертвы бесам, а не Богу, богам, которых они не знали, новым, которые пришли от соседей и о которых не помышляли отцы ваши» (Втор 32:15−17).

Боги языческие не являются богами в собственном смысле этого слова; они — просто идолы, то есть изделия рук человеческих, которым поклоняются люди. Но за этими «копиями» (eidola) стоят духовные силы, названные в предыдущем разделе «бесами».

Сказанное отражает не только ветхозаветное учение, об этом же говорится, например (хотя и не в таком явном виде), в 1Фес 1:9 и ясно выражено в Гал 4:8−9, где Павел говорит христианам: «Но тогда, не знавши Бога, вы служили богам, которые в существе не боги; ныне же, познавши Бога, или лучше, получивши познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?»

Совершенно ясно, что поклонение идолам — одновременно и дань нереальному, и слишком реально само по себе. Это как раз то, о чем говорит сам Павел в 10:19−20: «Что же я говорю? то ли, что идол есть что-нибудь, или идоложертвенное значит что-нибудь? Нет; но что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу; но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами». Эти бесы не идентичны тому, чем представляются язычникам боги, которым они поклоняются. Впасть в любого рода идолопоклонство — значит открыть двери бесам, подпасть под влияние этих агентов сатаны, которые вожделеют нашего поклонения и которые в прошлом — искусные обманщики и губители.

Эта концепция сохраняет свою практическую ценность в свете пастырской опеки. Те, кто до обращения в христианство был вовлечен в разного рода языческие культы, часто нуждались в особом служении. У Павла нет никаких иллюзий, он знает, что контакты с бесами все еще составляют большую опасность для членов христианской общины (ср.: 1Кор 10:19−22). Это не означает, что христиане могут спокойно существовать в состоянии одержимости бесами (возможность, которая с богословской и пастырской позиций может иметь летальный исход). Избавление от таких демонических сил требует, в этой связи, служения опытных и знающих христиан. Кроме того, следует предусмотреть действие целого спектра духовных сил там, где мужчины или женщины стремятся найти удовлетворение, исполнение, отождествление и, особенно, контакте «божественным», — независимо от того, насколько неопределенна эта последняя фраза. Столкнувшись с историей противостояния Господу Иисусу Христу противоборствующих сил, сражающихся за человеческую душу, мы должны быть готовы освободить людей от подобного рабства. Вероятным следствием такого вмешательства могут быть смятение, бесцельность и полное подчинение личным амбициям, открывающим дорогу различным силам. Наше служение особенно важно там, где прослеживается контакте религиозными культами, связанными с восточным мистицизмом, гипнозом и другими подобного рода методами контроля над разумом, или с оккультной практикой, или с наркоманией.

3. Высший критерий: брат, за которого умер Христос (8:7−13)

Снова возвращаясь к вопросу об идоложертвенной пищи, Павел указывает на то, что в Коринфе некоторые христиане еще не полностью разобрались в фундаментальной истине, о которой только что шла речь: ...некоторые и доныне с совестью, признающею идолов, едят идоложертвенное, как жертвы идольские (7). Такие люди думают, что идолы реально существуют, а потому тот, кто ест идоложертвенную пищу, оскверняется. Вследствие того, что их связь с идолопоклонством была длительной и глубокой, Павел не рассуждает на эту тему: он обращается к «сильному» (то есть «знающему», «хорошо информированному») человеку, дабы тот не угождал себе, но позаботился бы о своем более слабом собрате. Таким образом, Павел утверждает ясный духовный принцип: Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем (8).

«Немощный» собрат в данном случае — тот, кто относится к этому с излишней чувствительностью; это приверженец строгого следования надлежащим установлениям, христианин, который старается отвергнуть все сомнительное, все то, что, по его разумению, может испортить его отношения с Богом. Павел хочет, чтобы такой «немощный» человек стал «сильным», и пытается убедить его в этом. Он акцентирует внимание на том, что «сильному» человеку необходимо избавиться от следования человеческим установкам и ярлыкам типа: ты должен добровольно ограничить свою свободу. Таким образом, сильный должен перестроиться, чтобы помочь слабому, но не наоборот.

Доводы Павла, представленные в ст. 9−13, безусловно весомы. Во-первых, неограниченная христианская свобода на самом деле может стать камнем преткновения для слабого христианина, способствуя еще большему ослаблению, а не росту его веры, и побуждая его действовать против его же собственной совести (10). Фактически христианин действует здесь, не опираясь целиком на свою веру, а такие поступки Павел рассматривает как прямой грех (Рим 14:23).

Во-вторых, мы не должны забывать, что наш ближний — христианин, наш собрат, за которого умер Христос (11), а не просто добрый друг, или приятель из местной общины, или даже верный член нашего братства. Рассуждая подобным образом, мы будем стремиться сделать все, чтобы наш немощный брат не погиб.

В-третьих, если мы грешим против своего брата и наносим раны его немощной совести, мы тем самым грешим против Самого Христа (12; ср.: Мф 25:41 и дал.), ибо в этом случае реальное присутствие Иисуса в нашем собрате с легкостью нами игнорируется.

Из всего этого следует неизбежный вывод: демонстрируя истинную христианскую свободу, нельзя использовать «сомнительные методы». Таким образом, утверждение Павла в ст. 13 подводит ясный итог этой главы: И потому, если пища соблазняет брата моего (букв., греч. «заставить споткнуться»; ср.: Мк 9:42), не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего. И об этом должен помнить «хорошо информированный», «знающий человек».

Другая важная тема в данной главе — это роль сознания, совести. Слово «совесть» встречается три раза (7, 10, 12). В каждом случае речь идет о нестойкой совести (греч. asthenes, «слабый»), свойственной христианину, чье пребывание во Христе после избавления от язычества — еще сравнительно недавнее. Такая личность испытывает драматические перемены в жизни. Его образ жизни как коринфянина предполагает, что он должен быть социально адаптированным, коммуникабельным и гостеприимным. Брюс приводит записанное на папирусе приглашение, типичное для того времени: «Херемон приглашает вас на обед за столом господина Сараписа в Сарапейоне (то есть в храме Сараписа) завтра, 15-го, в 9 часов».

Есть существенная разница между тем, кто «играет в коринфянина», и тем, кто является «истинным коринфянином». Гостеприимство и общение, вероятно, занимало много времени в жизни коринфян. Чем более чуткой совестью обладает христианин, тем больше он чувствует необходимость христианского свидетельства и тем больше подвергается опасности впасть в искушение поддержки христианского «гетто» или, по крайней мере, восприятия подобного образа мыслей.

В такой обстановке христиане нуждались в надлежащих наставлениях о вещах, которые действительно имели значение в современном для них обществе. Павел снова поднимает эту тему в 10:23−30. Если христианская церковь собиралась успешно бороться с буйной порослью язычества в таком порочном городе (являвшемся к тому же морским портом), как Коринф, то христианам требовалась особая чувствительность к различного рода «сомнительным вещам». Павел хотел, чтобы свет христианства проник во все темные закоулки и нравственные тупики в Коринфе. Это требовало более сильной совести, которой обладали немногие христиане, будь то в Коринфе или Риме, поэтому каждому необходимо было проявлять терпение, отсутствие духа осуждения, чуткость, абсолютное посвящение христианскому образу жизни в христианском сообществе в целом.

Если христианин находится под влиянием, к примеру, человека, которого он считает человеком знания (10) или «сильным» братом, и принимает решение или предпринимает действия без личной молитвы и вопреки воле Господа для него, то это свершается им не по вере. По мнению Павла, это следствие его греховных действий: его совесть уязвлена (12), или оглушена (греч. typtontes, букв, «оглушить», «ударить по голове»); ему становится еще труднее прийти к зрелому, христианскому решению.

Для Павла, поэтому, «сильная» личность — это христианин, который находится только под твердым водительством Христа, позволяя только Ему определять его образ жизни; для такого человека в этом — средоточие всей его жизни. Но для многих христиан такая сила недоступна, она для них — несбыточная мечта. В каком же направлении двигаться? «Мы, сильные, должны сносить (букв, «нести», bastazeiri) немощи бессильных и не себе угождать: каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию» (Рим 15:1−2).

Суть раскрывается в одной странной фразе: «...не себе угождать». Такая позиция напрямую противоречит обычным представлениям, особенно представлениям коринфян, которые привыкли настаивать на своих «правах». Весь арсенал аргументов Павла в этой главе иллюстрируется примером следования закону любви: любовь ограничивает себя в правах ради других. Быть причиной падения собрата, даже одного человека, оступиться даже один раз — это представляется Павлу столь опасным, что он сам никогда бы не прикоснулся к куску мяса во избежание катастрофы. В этом и состоит настоящая христианская опасность, а то, что Павел утверждает с таким пылом, — истинная христианская свобода.

Примечания:

 
Синодальный перевод
1 яство — еда, пища.
 
 


2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.