Глава 5
1. Итак, оправдавшись верою, мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа, 2. через Которого верою и получили мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся надеждою славы Божией.
(1. Итак, оправдавшись от веры, мы имеем мир у Бога через Господа нашего Иисуса Христа, 2. через Которого верою возымели мы доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся о надежде на славу Божию.)
1) Итак, оправдавшись. Апостол начинает здесь иллюстрировать то, что прежде сказал о праведности по вере. Так всю эту главу предназначил он для усиления своего свидетельства, однако равную силу имеет она как для изъяснения, так и для подтверждения уже сказанного. Ибо прежде сказал, что вера упразднится, ежели праведность ищется в делах, потому что* души будет тогда мучить вечное беспокойство, ведь не смогут они найти в себе ничего утешительного. Теперь же от противного учит тому, что покой и мир утверждаются там, где достигли мы праведности верою.
Имеем мир. Это особый плод праведности по вере. Ибо ежели кто захотел бы успокоить совесть свою делами (что наблюдается в мирских и невежественных людях), напрасными были бы усилия его. Так что, либо исполнена душа пренебрежения и забвения о суде Божием, либо исполнена она трепета и страха, покуда не успокоится во Христе. Ибо Он один есть наш мир. Итак, мир совести означает здесь спокойствие, которое рождается от ощущения того, что Бог с нами примирился. Такого спокойствия нет ни у фарисея, ложно уповающего на дела, ни у закоренелого грешника, который не успокаивается, опьяненный сладостью пороков. Ибо, хотя ни тот, ни другой не ведут открытой войны, как делает тот, кто мучим ощущением греха, однако, поскольку неправильно приступают они к судилищу Божию, не имеют они и согласия с Богом. Ибо упорство совести есть как бы уход от Бога. Поэтому мир по Богу противопоставляется спокойствию одурманенной плоти. Поелику он приходит вначале, прежде чем кто-либо сможет даже помыслить о жизни. Никто не выстоит бестрепетно перед Богом, если не ощутит незаслуженное с Ним примирение. Так как, доколе Бог нам судья, всем надлежит страшиться и трепетать. Что несомненно доказывает, что противники наши попусту болтают, когда присваивают праведность делам. Ибо вывод Павла полностью зависит от той посылки, что несчастные души всегда испытывают страх, пока не успокоятся в благодати Христовой.
2) Через Которого ... получили мы доступ. Потому что примирение наше с Богом основано на Христе. Ибо только Он есть возлюбленный Сын; мы же все по природе чада гнева. Однако благодать сия сообщается нам через Евангелие, потому что* оно — служение примирения, и его благодеянием мы некоторым образом входим в царствие Божие. Так что, заслуженно выставляет Павел перед очами нашими надежный залог благодати Божией во Христе Иисусе, чтобы лучше отвлечь нас от упования на дела. И уча словом «доступ«, что начало нашего спасения происходит от Христа, исключает он всякое приготовление, которым глупые люди думают обратить к себе Божие милосердие. Он как бы говорит: Христос приходит и протягивает нам руку без каких-либо наших предшествующих заслуг. А затем тут же добавляет: по той же самой благодати происходит и то, что пребывает в нас твердое и незыблемое спасение. И этим хочет он сказать, что стойкость основана не на нашей силе и не на нашем старании, а на одном лишь Христе. Хотя, говоря (Сказав), что мы стоим, тем самым намекает, сколь глубокие корни должно пустить Евангелие в сердцах благочестивых, чтобы, укрепленные его истиной, выстояли они перед всеми кознями дьявола и плоти. Показывает он этим словом, что вера — это убеждение не текучее или мимолетное, а твердое и глубоко коренящееся в душе, так что остается на всю жизнь. Итак, тот, кто неожиданно подвигается к вере, еще не имеет ее настолько, чтобы числиться среди верных. Ее имеет лишь тот, кто постоянно и обоими (так сказать) ногами стоит на положенном ему от Бога уделе, чтобы все время прилепляться ко Христу.
И хвалимся надеждою. Отсюда и возникает надежда на будущую жизнь. И не только возникает, но и дерзает ликовать, потому что* стоим мы, словно заложив фундамент на благодати Божией. Ибо смысл сказанного Павлом следующий: хотя верные и странствуют ныне по земле, однако упованием своим возносятся на небеса, чтобы в спокойствии лелеять надежду на грядущее наследие. И здесь опровергаются два вреднейших догмата софистов: тот, коим повелевают христианам довольствоваться нравственным предположением относительно оказанной им благодати Божией, и тот, коим утверждают, что никто не может быть уверен в конечной стойкости. Но если нет твердого понимания настоящей, и нет несомненного убеждения в будущей стойкости, кто посмел бы хвалиться? Ведь надежда на славу Божию воссияла нам через Евангелие, свидетельствующее, что мы причастники божественной природы. Ибо, когда увидим Бога лицом к лицу, будем Ему подобны (2Пет 1:4, 1Ин 3:2).
3. И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, 4. от терпения опытность, от опытности надежда, 5. а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам.
(3. И не сим только, но хвалимся и скорбями, зная, что скорби производит терпение, 4 терпение же опытность, а опытность — надежду, 5. а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам.)
3) И не сим только. Чтобы кто не возразил в насмешку, что христиане со всею славою своей, тем не менее, каким-то образом мучаются и мятутся — что далеко отстоит от истинного счастья, апостол упреждает сие возражение и возвещает, что благочестивым не только ничего не мешает быть блаженными, но что слава их даже возрастает от всех этих невзгод. Для доказательства чего, рассуждает он от следствия к причине, и изящно пользуется градацией, с помощью которой заключает: все тяготы, переносимые нами, обращаются нам во спасение и благо. Говорит же, что святые хвалятся в скорбях, не в том смысле, что не боятся они и не избегают противных им вещей, или что никак не тяготятся их горечью (ибо не родится терпение, если не будет ощущение горечи), а в том, что, страдая и воздыхая не лишены они, однако же, сильнейшего утешения. Того утешения, что знают: десница милостивого Отца обращает им во благо все, что они переносят. И потому заслуженно могут они хвалиться. Ибо везде, где явно спасение, присутствует основание для похвальбы.
Итак, научаемся мы отсюда, какова цель наших скорбей, если выпадают они на долю сынов Божиих. Ибо должны они приучать нас к терпению, а если не научат, дело Божие окажется тщетным и напрасным из-за нашей порочности. Откуда апостол доказывает, что противные вещи не мешают славе благочестивых, если, терпеливо их перенося, чувствуют они помощь Божию, питающую и укрепляющую их надежду. Итак, те, кто не научился терпению, никак не преуспели [на своем пути]. И не мешает то, что в Писании имеются отдельные полные отчаяния жалобы святых. Ибо время от времени Господь так обуздывает и усмиряет своих людей, что едва позволяет им вздохнуть и вспомнить об утешении. Однако сразу же возвращает к жизни тех, кого прежде погрузил во мрак смерти. Так всегда исполняется в них то, о чем говорит Павел (2Кор 4:8): Отовсюду притесняемы, но не стеснены, в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся, гонимы, но не оставлены, низлагаемы, но не погибаем.
От скорби терпение. Не от природы скорби, потому что* видим мы, что значительная часть людей провоцируется ею к роптанию (Попреку) на Бога и даже к проклинанию Бога. Однако же, там, где место превозношения занимает (Займет) внутреннее смирение, внедренное через Дух Божий и внушаемое Им же утешение, там скорби становятся орудием для порождения терпения, — те самые скорби, которые в ожесточенных могут возбудить лишь негодование и ропот.
4) От терпения опытность. Иаков, кажется, следует иному порядку в подобном перечислении. Поелику говорит, что от опытности происходит терпение. Однако все придет в согласие, если по-разному понимать данное слово. Ибо Павел опытностью считает испытанность, которую верные обретают под надежной божественной защитой, когда, радуясь этому вспомоществованию, преодолевают они все невзгоды. А именно: терпеливо их перенося, становятся они непоколебимыми и познают, на что способна Божия сила, которая, как Он обещал, всегда пребудет с Его людьми. Иаков же тем же самым словом означает саму скорбь, по обычному словоупотреблению Писания. Поелику через скорби Бог испытывает и проверяет своих людей. Итак, что касается настоящего места, сказано, что тогда преуспеем мы в терпении, когда поймем, что утверждается (Пребывает.) оно силою Божией, и так возымеем впредь надежду, что никогда не покинет нас благодать Божия, всегда помогавшая нам в наших нуждах. И поэтому добавляет, что из опытности происходит надежда, потому что* оказались бы мы неблагодарными, получив столькие благодеяния, если бы от воспоминания о них не укрепляли свою надежду на будущее.
5) А надежда не постыжает. То есть, несомненно приведет ко спасению. Откуда явствует, что Господь с той целью упражняет нас противными обстоятельствами, чтобы шаг за шагом продвигать спасение наше. Итак, несчастья не могут сделать нас несчастными, ведь они некоторым образом способствуют нашему блаженству. Так доказывается то, о чем апостол говорил ранее: что у благочестивых есть повод хвалиться во всяких скорбях.
Потому что любовь Божия. Я отношу сие не только к ближайшему слову, но и ко всему предшествующему предложению. Для того скорби приучают нас к терпению, а терпение порождает опыт божественной помощи, чтобы еще больше воодушевить нас к надежде. Поелику, как бы ни скорбели мы и ни казались себе пропавшими, не перестаем, однако, чувствовать Божие к нам благоволение, которое поставляет обильнейшее утешение, много большее, чем если бы во всем имели мы успех. Ведь как при божественном гневе то, что кажется по виду счастьем, оказывается бедою, так и по умилостивлении Бога невзгоды несомненно оборачиваются (Выходят) для нас успехом и радостью. Ведь все должно служить воле Творца, Который ради отеческого к нам благоволения (как снова скажет Павел в главе 8) все крестные муки обращает нам во спасение. Сие же знание Божией к нам любви внушается сердцам нашим Духом Божиим. Ибо сокрыто от слуха, взгляда и помышления людского, какие блага приготовил Бог Своим почитателям. И один лишь Дух способен это открыть. Большое ударение при этом делается на глагол «излилась». Ибо он означает до того обильное откровение любви Божией, что сердца наши как бы переполняются ею. Так, излившись повсюду, она не только смягчает нашу грусть в невзгодах, но и, словно приятную приправу, заставляет нас любить сами скорби. Кроме того, он говорит, что Дух нам дан, то есть дарован по незаслуженной благости, а не воздан за наши заслуги. Подобно тому, как справедливо заметил и Августин, который, однако, несколько увлекся, истолковывая любовь Божию. Ее он толкует так, что мы с постоянством переносим невзгоды и по этой причине укрепляемся в надежде, и все потому, что возрожденные Духом любим Бога. Благочестивое мнение, однако это не то, что хотел сказать Павел. Ибо любовь здесь понимается не в активном, а в пассивном смысле. Безусловно, он учил здесь не чему иному, как тому, что истинный источник любви именно в том, что верные убеждены в любви к ним Бога. Причем они не поверхностно затронуты этой любовью, а совершенно ею проникнуты.
6. Ибо Христос, когда мы были еще немощны, в определенное время умер за нечестивых. 7. Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. 8. Но Бог свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками. 9. Поэтому, тем более ныне, будучи оправданы Кровию Его, спасемся Им от гнева.
(6. Ибо Христос, когда мы в определенное время были еще немощны, умер за нечестивых. 7. Ибо едва ли кто умрет за праведника; ибо за благодетеля, может быть, кто и решится умереть. 8. Но Бог свою любовь к нам доказывает тем, что, когда мы были еще грешниками, Христос умер за нас. 9. Итак, тем более, оправданные ныне Кровию Его, спасемся Им от гнева.)
6) Ибо Христос, когда мы были еще немощны. При переводе не посмел я переделать предложение так, чтобы слова «в определенное время» отделить от слов «мы были еще немощны», хотя это и больше подходило по смыслу. Довод здесь исходит от большего к меньшему, о чем подробно будет сказано далее. Хотя нить речи здесь не вполне отчетлива, неупорядоченная структура предложения никак не меняет смысла. Если Христос, говорит апостол, смиловался над нечестивыми, если примирил Он с Отцом тех, кто был врагами, если соделал все это силою Своей смерти, то, тем более, легче Ему теперь уберечь уже оправданных и сохранить в благодати тех, кто в ней уже восстановлен, особенно, поскольку ныне к действенности смерти Его прибавляется и всесилие жизни. Время же немощи некоторые разумеют так, что в это время Христос начал являться миру, а люди зовутся немощными потому, что, будучи под водительством закона, подобны были несмышленым детям. Я же отношу сие к каждому из нас. А время имеется в виду то, которое предшествует примирению каждого из нас с Богом. Ведь, как все мы рождаемся чадами гнева, так и удерживаемся в том же самом проклятии, покуда не становимся причастниками Христа. И немощными называет апостол тех, кто не имеет в себе ничего, кроме пороков. Ибо их немного спустя зовет он нечестивыми. И вовсе не ново то, что слово «немощные» употребляется в этом смысле. Так апостол называет немощными постыдные части тела (1Кор 12:22), и немощным зовет присутствие тела, не имеющего никакого достоинства (2Кор 10:10). Так что, подобное обозначение впоследствии чаще будет нам встречаться. Итак, когда мы были еще немощны, то есть, не достойными и не пригодными к тому, чтобы Бог на нас призрел, в это самое время Христос умер за нечестивых. Поелику начало благочестия есть вера, которой были чужды все, за которых Он умер, что также (Выходят) применимо и к древним отцам, которые достигли праведности еще до того, как Он умер. Ибо черпали сие благодеяние от Его будущей смерти.
7) За праведника. Слово γάρ вынужден я истолковывать скорее утвердительно, чем в смысле причины. Предложение, таким образом, означает следующее: среди людей несомненно весьма редко встречается, чтобы кто-нибудь пошел на смерть за праведника, хотя иногда такое и случается. Однако согласиться с тем, чтобы кто-нибудь захотел умереть за нечестивого, никто бы не решился. И именно это сделал Христос. Так смысл усиливается здесь путем сравнения, потому что* нет среди людей подобного примера любви, примера того, что соделал ради нас Христос.
8) Доказывает. Поскольку слово συνΐδτησι имеет неоднозначный смысл, лучше будет в настоящем случае понимать его, как «подтверждает». Ибо намерение апостола состояло не в том, чтобы побудить нас к благодарению, а в том, чтобы укрепить наше упование и душевную уверенность. Итак, подтверждает, то есть делает твердой и несомненной Свою любовь к нам, потому что* не пощадил Сына Своего Христа ради спасения нечестивых. Ибо в том и открывается Его любовь, что подвигнутый ею Он прежде возлюбил нас, как говорит о том Иоанн. Грешниками же зовутся здесь (как и во многих других местах) те, кто полностью порочен и предан греху; см., например, Ин 9:31. Бог не слышит грешников, то есть преступных и злых людей. Так зовется грешницей та женщина, жизнь которой позорна. И сие лучше явствует из противопоставления, которое тут же следует: оправданные кровию Его. Ибо, противопоставляя эти две вещи, он называет оправданными тех, кто избавлен от вины греха. Следовательно, грешники суть те, кто осужден по своим злым делам. Итог таков: если Христос приобрел праведность для грешников, то, тем более, защитит Он от погибели уже оправданных. И так применяет он сравнение большего с меньшим к своему учению. Ибо не достаточно было бы однажды обрести для нас спасение, если бы Христос не сохранил его до конца неповрежденным и незыблемым. Апостол и хочет сказать: не следует бояться, что Христос посередине остановит путь своей благодати. Ибо от того, что примирил Он нас с Отцом, положение наше таково, что благодать Его к нам день ото дня укрепляется и растет.
10. Ибо, если будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его.
(10. Ибо, если будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его, то тем более, примирившись, спасемся жизнью Его.)
Это объяснение предыдущего предложения, в котором смысл усиливается от сравнения между жизнью и смертью. Врагами, говорит, были мы [Богу], когда ради умилостивления Отца Христос выступил как наш Посредник. Ныне же мы друзья посредством Его примирения. Если же смогла соделать это смерть, то тем более действенной и могущественной окажется жизнь. Итак, имеем мы превосходное свидетельство, подтверждающее для душ наших спасительное упование. Говорит же, что мы сыны, примиренные с Богом через смерть Христову, потому что* смерть эта была жертвой умилостивления, коей Бог примирился с миром, как и учил он в четвертой главе. Однако кажется, что здесь апостол воюет сам с собой. Ибо, если смерть Христова была залогом божественной любви к нам, отсюда следует, что мы уже тогда были Ему угодны. Однако же здесь называет он нас врагами. Отвечаю: поскольку Бог ненавидит грех, мы также были Ему ненавистны, потому что были грешниками. Однако, поскольку по тайному совету привил Он нас к телу Христову, то и прекратил нас ненавидеть. Но сие восстановление в благодати было нам неизвестным, покуда не пришли мы к ней верою. Так сами по себе всегда были мы врагами, пока Христова смерть не примирила нас с Богом. Однако следует отметить различие между [тем, какие мы сами по себе, и тем, какие мы по отношению к Богу]. Ибо не иначе познаем мы незаслуженную благодать Божию, как узнав, что не пощадил Он Сына Своего Единородного ради любви к нам, причем еще тогда, когда между Ним и нами царила вражда. И наоборот, не достаточно почувствуем мы благодеяние смерти Христовой, если не будет оно началом нашего примирения с Богом, чтобы, убедились мы, что по совершению умилостивления ныне милостив к нам Тот, Кто прежде был враждебен. Так, когда принятие в благодать приписывается Христовой смерти, смысл таков, что именно тогда снята была с нас вина, которой мы были подвержены.
11. И не довольно сего, но и хвалимся Богом через Господа нашего Иисуса Христа, посредством Которого мы получили ныне примирение.
(11. И не только это, но и хвалимся в Боге через Господа нашего Иисуса Христа, посредством Которого мы получили ныне примирение.)
Теперь апостол переходит к следующей ступени нашего хваления. Ибо, когда хвалимся мы, что Бог является нашим Богом, всякое благо, которое только можно пожелать и вообразить, проистекает к нам из этого источника. Ибо Бог не только высшее из всех благ, но и содержит в Себе их, все вместе и каждое в отдельности. Сделался же Он нашим через Христа. Итак, по дару веры происходит с нами то, что нет ничего такого, что недоставало бы нам для счастья. И апостол не напрасно столько раз повторяет о примирении. Он делает так, чтобы мы, во-первых, научились обращать свой взор ко смерти Христовой всегда, когда речь идет о нашем спасении; а затем, чтобы знали мы: упование надобно помещать лишь в умилостивлении наших грехов.
12. Поэтому, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили. 13. Ибо и до закона грех был в мире; но грех не вменяется, когда нет закона. 14. Однако же смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими подобно преступлению Адама, который есть образ будущего.
(12. Поэтому, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что все согрешили. 13. (Ибо вплоть до закона грех был в мире; грех же не вменяется, когда нет закона). 14. Однако смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими по подобию преступления Адама, который есть образ будущего.)
12) Поэтому. Теперь начинает он усиливать то же самое учение путем сравнения противоположностей. Ибо если Христос пришел потому, чтобы избавить нас от беды, в которую впал Адам и увлек за собою всех своих потомков, то нельзя ясно представить себе, чем мы обязаны Христу, если прежде не будет показано, что мы утеряли в Адаме, даже если и не все схоже в том и другом случае. Поэтому Павел делает некоторое уточнение, которое прояснится в своем месте, и мы, кроме того, отметим те различия, которые будут нам встречаться. Причем речь апостола несколько туманна из-за непоследовательности, потому что* в сравнении его не выражено то, что отвечает предыдущему члену. Однако мы попытаемся согласовать то и другое, когда об этом зайдет речь.
Грех вошел в мир. Заметь, каков здесь порядок: ведь грех, по его словам, предшествует, а уже из него следует смерть. Ибо имеются такие, кто заявляет, что мы так погибли из-за греха Адама, как если бы пострадали не по своей вине, и лишь потому, что только он один согрешил. Однако Павел ясно говорит, что грех распространился на всех, на ком лежит его вина. А затем еще настойчивее говорит об этом, когда приводит немного спустя основание, почему все потомство Адама подлежит власти смерти. Потому говорит, что все мы согрешили. Далее, согрешить означает здесь быть испорченными и порочными. Ибо та природная испорченность, которую наследуем мы от материнской утробы, даже если и не скоро приносит свои плоды, является, однако, грехом пред Господом и заслуживает Его отмщения. И это есть то, что зовется первородным грехом. Ибо как с первого дня своего сотворения Адам и для себя и для потомства своего получил дары божественной благодати, так и, отпав от Господа, испортил, повредил и погубил в себе нашу же природу. Отторгнутый же от подобия Божия, не мог породить он ничего, кроме подобного себе. Итак, все мы согрешили, потому что* все наделены природной испорченностью, а значит, являемся неправедными и извращенными. Ибо глупо то толкование, которым некогда пелагиане пытались обойти слова Павла, что, дескать, грех через подражание перешел от Адама на весь человеческий род. Ведь в таком случае Христос был бы только образцом праведности, а не ее причиной. Затем, ясно, что здесь не идет речь об актуальном грехе, ведь если каждый сам делает себя виновным, зачем Павел сравнивает Адама со Христом? Итак, следует, что говорится здесь о врожденной и наследственной порочности нашей.
13) И до закона. Сия оговорка включает в себя некое упреждение. Ибо, кажется, что нет преступления без закона. Так что, можно усомниться, был ли до закона грех? То же, что был он после закона, несомненно, и вопрос касается лишь времени, предшествовавшего закону. Итак, апостол отвечает, что хотя бы Бог и вынес приговор еще до написания закона, род человеческий даже тогда был бы проклят, и притом от утробы матери. Поэтому тем более (Никак) не свободны от осуждения за грех те, кто до обнародования закона жил преступно и порочно. Ибо всегда был Бог, Которому полагалось поклонение, и всегда существовало некое правило справедливости. И сие толкование до того ясно и прозрачно, что уже само по себе достаточно опровергает противные мнения.
Грех же не вменяется. Без проклятия закона мы некоторым образом дремлем в своих пороках. И хотя знаем, что поступаем дурно, подавляем, однако, насколько можем, врожденное понятие о зле, или, по крайней мере, забываем о нем. Когда же закон обличает и проклинает, то он словно пробуждает нас, чтобы вернулись мы к помышлениям о суде Божием. Итак, апостол хочет показать, какова развращенность человека, когда тот не пробуждается законом, отказывается различать между добром и злом, и спокойно потворствует себе, словно суда Божия нет вовсе. [То же, что и без закона] вменяются людям преступления, свидетельствует наказание Каина, потоп, коим разрушен был весь мир, уничтожение Содома, кара, постигшая фараона и Авимелеха, и, наконец, казни Египтян. Люди также вменяют друг другу преступления, и сие явствует из многочисленных жалоб и судебных исков, коими одни обвиняют в несправедливости других, а также из защитительных объяснений, коими, наоборот, стремятся обелить свои дела. Так что, много можно привести примеров, подтверждающих, что все отдают себе отчет в добре и зле. Однако, как правило, люди потворствует своим злодеяниям и не видят в них никакого греха, если не вынудить их к этому. Поэтому, говоря, что без закона грех не вменяется, апостол выражается в сравнительном смысле. Поелику там, где жало закона никого не уязвляет, люди погружаются в бесчинства. Так что, Павел разумно вставил предложение сие, чтобы иудеи научились отсюда, какова вина тех, кого открыто осуждает закон. Ибо, если не свободны от наказания и те, кого Бог никогда не призывал на свое судилище, то что будет с иудеями, которым закон подобно глашатаю возвестил о вине и даже об осуждении? Также можно привести и другую причину, почему ясно говорит апостол, что грех царствовал и до закона, однако не был вменяем. Потому именно, чтобы знали мы: причина смерти происходит не от закона, но лишь показывается законом. Итак, возвещает, что сразу же после падения Адама, все были погублены, хотя закон и не возвестил еще о погибели. Если же перевести частицу δε как «хотя», то предложение зазвучит лучше. И смысл будет таков: хотя люди и потворствуют себе, не могут избежать они суда Божия, даже когда закон их не обличает.
Смерть царствовала от Адама. (Как бы то ни было) Здесь он еще яснее говорит, что людям не принесло пользы, что от Адама до провозглашения закона бесчинствовали они (Люди) в спокойствии и безопасности, забыв о различении между добром и злом (до того похоронено было знание о грехе без обличения закона), потому что грех, тем не менее, процветал во осуждение им всем. Поэтому уже тогда царствовала смерть, ибо слепота и упорство человеческое не могут подавить божественный суд.
14) И над не согрешившими. Хотя место сие обычно понимается, как относящееся к младенцам, которые, будучи невиновными в актуальном грехе, погибают из-за греха первородного, я предпочитаю относить его вообще ко всем тем, кто согрешил без закона. Ибо предложение сие надобно связать с предыдущим, где было сказано: те, кто был лишен закона, не вменяли себе греха. Итак, они не согрешили по подобию преступления Адама, потому что* воля Божия не была открыта им в надежном слове, как была открыта ему. Ибо Адаму Господь запретил касаться плода познания добра и зла, а этим Он не дал никакой иной заповеди, кроме свидетельства совести. Значит, апостол захотел намекнуть на то, что из-за сего различия между Адамом и его потомством последнее не освобождается от осуждения. И младенцы также включаются в этот общий список.
Который есть образ будущего. Эта фраза замещает собой вторую часть предложения. Ибо видим мы, что, хотя первая часть сравнения ясно выражена, вторая часть как бы опущена. Итак, должно понимать сие, как если бы было написано: как через одного человека грех вошел в мир, и через грех смерть, так через одного человека возвратилась праведность, а через праведность и жизнь. И не удивительно, что сказал он, что Адам несет в себе прообраз Христа. Ибо даже в самых противоположных вещах всегда имеется некое подобие. Как грехом Адама все мы погибли, так и праведностью Христовой все восстановились. Поэтому подобающе назвал он Адама прообразом Христа. Заметь же, что Адам не зовется образом греха, а Христос — образом праведности, как если бы предварили они нас лишь своим примером. Но один сопоставляется с другим, чтобы не безумствовать (Гибельно) тебе подобно Оригену, увлекаясь гибельным заблуждением. Ибо рассуждает он о порочности рода человеческого с позиций философских и мирских, а благодать Христову не только ослабляет, но и совершенно уничтожает. Тем более неизвинителен Эразм, столь сильно старавшийся оправдать подобное безумство.
15. Но дар благодати не как преступление. Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествует для многих.
(15. Но не как преступление — дар благодати. Ибо если преступлением одного умерли многие, то тем более благодать Божия и дар Божий по благодати, принадлежавшей одному Человеку, Христу, преизбыточествует во многих.)
Но ... не как преступление. Здесь следуют уточнения, относящиеся к предыдущему сравнению, в которых апостол не столь уж сильно занят перечислением всех различий между Адамом и Христом, но упреждает заблуждения, в которые, иначе, можно было бы легко впасть. Мы же добавим то, чего недостает сему изъяснению. Много раз повторяя о различии, апостол, однако, во всех этих повторениях выпускает кое-какие нужные слова, что является пороком речи, но от этого никак не умаляется величие небесной премудрости, возвещаемой нам через апостола. Скорее, наоборот, по исключительному провидению Божию произошло так, что в неизысканных и смиренных словах передаются нам возвышенные тайны, чтобы вера наша опиралась не на силу человеческого красноречия, а на одну лишь духовную мощь. Здесь он еще не говорит конкретно о причине данного уточнения, но просто учит избытку приобретенной через Христа благодати, превосходящей то осуждение, которое навлек на нас первый человек. То же, что многие думают, будто апостол здесь занимается доказательством, не знаю, насколько будет убедительным для других. Вполне здраво можно было бы заключить, что если падение Адама для многих принесло такую погибель, то, тем более, благодать Божия будет действенной для блага многих. Ведь общепризнанно, что Христос более могуществен для спасения, чем Адам для погибели. Но, поскольку не могут они опровергнуть и тех, кто понимает сие иначе, и то, и другое мнение, думаю я, можно оставить на выбор читателя. Ведь то, что следует сразу же за этим, нельзя считать логическим выводом, однако же тема остается все той же. Откуда вполне вероятно, что Павел просто уточняет, или смягчает оговорками то, что ранее сказал о сходстве между Адамом и Христом. Заметь же, что здесь многие не сравниваются со многими (ибо речь не идет о числе людей), но, поскольку грех Адама погубил многих, то и праведность Христова, рассуждает он, не менее сильна для спасения многих. То же, что говорит: погибли мы по преступлению одного, понимай так: от него во всех нас перешла та испорченность. Ибо мы не так погибаем по его вине, как будто сами лишены вины, но, поскольку грех его является причиной нашего греха, Павел и приписывает Адаму нашу погибель. Грехом же нашим называю тот, который нам врожден и с которым мы появляемся на свет.
Благодать Божия и дар по благодати одного человека. Благодать здесь противопоставляется преступлению, а дар, происходящий из благодати, — смерти. Так что благодать означает здесь чистую благость Божию, или незаслуженную любовь, образец которой был явлен во Христе, пособляющем нам в нашем несчастье (Коим избавляется от несчастья). Дар же есть приходящий к нам плод милосердия (Божественной благости), а именно: примирение, коим достигаем мы жизни и спасения, праведность, обновление жизни, и все в этом роде. Откуда (Так можешь ты видеть, как плохо определили благодать схоласты) видим, сколь невежественно определяют благодать схоласты, считая ее не чем иным, как качеством, внедренным в человеческие сердца. Ибо благодать в собственном смысле пребывает в Боге, в нас же обретаются ее последствия. Называет же благодать принадлежащей одному человеку Христу, потому что* Отец поставил Его источником, от полноты Которого черпают все. Так апостол учит, что вне Христа нельзя найти даже капли жизни, и восполнение нищеты и ущербности нашей может быть лишь тогда, когда Он уделит нам нечто от Своего изобилия.
16. И дар не как суд за одного согрешившего; ибо суд за одно преступление — к осуждению; а дар благодати — к оправданию от многих преступлений.
(16. И дар не как через одного согрешившего; ибо суд от одного — к осуждению; дар же — к оправданию от многих преступлений.)
Здесь мы видим причину особой оговорки, что вина за одно преступление оказалась достаточной для осуждения всех нас, но благодать, или скорее, незаслуженный дар действен для оправдания от многих преступлений. Ибо это — декларация ближайшего предложения, ведь он еще не сказал явно, чем именно Христос превосходит Адама. Установив же сие различие, он показывает, сколь нечестиво мыслят те, кто учит, что во Христе мы не обретаем ничего, кроме избавления от первородного греха и порчи, унаследованной от Адама. Добавь к этому, что под теми многими преступлениями, от которых по свидетельству его нас освобождает Христово благодеяние, разумеются не только те, которые кто-либо совершил до своего крещения, но и те, коими святые ежедневно навлекают на себя новую вину (Оскверняют себя), и за которые они заслуженно подверглись бы осуждению, если бы постоянно не помогала им сия благодать. Противопоставляя же суд дару, первым обозначает он суровость, а вторым — незаслуженное прощение. Ибо от суровости происходит осуждение, а от прощения — избавление от кары, или же (что то же самое), если бы Бог поступал с нами по справедливости, все бы мы погибли, но Он даром оправдывает нас во Христе.
17. Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа.
(17. Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа.)
Здесь апостол добавляет общую оговорку, на которой усиленно настаивает. Ибо намерение у него не в том, чтобы изъяснять отдельные части учения, а в том, чтобы сформулировать его итог. Прежде возвестил он, что сила благодати преизобилует над грехом. Отсюда он утешает и укрепляет верных и одновременно побуждает их к признанию (Осознанию) Божией благости. Ибо столь частым повторением хочет сказать, что благодать Божию надобно предпочесть достоинству человека, чтобы люди переложили упование с себя самих на Христа, и, восприняв Его благодать, наслаждались бы безопасностью, откуда, в конце концов, рождается благодарение. Итог же таков: потому что* Христос превосходит Адама, то грех второго побеждается праведностью первого, проклятие второго устраняется благодатью первого, и смерть, произошедшая от второго, поглощается жизнью, проистекающей от первого. Впрочем, части даже этого сравнения не соответствуют друг другу полностью. Ибо апостол должен был бы сказать, что благодеяние жизни еще больше царствует и изобилует через избыточность благодати, а вместо этого он говорит, что будут царствовать верные. Это означает то же, как если бы было сказано: потому что* царство верных пребывает в жизни, то и царство жизни пребывает в верных. Далее (Впрочем), полезно будет отметить два различия между Христом и Адамом, о которых апостол умолчал не потому, что посчитал излишним их упоминать, а потому, что они никак не относились к настоящему вопросу. Первое состоит в том, что грех Адама осуждает нас не по одному лишь вменению, как если бы, чуждые греха, мы были вынуждены терпеть за него наказание, но потому и терпим мы наказание, что и сами подлежим вине, потому что* испорченная в нем природа наша обличается в неправедности перед Богом. Но через праведность Христову мы иначе восстанавливаемся ко спасению. Ибо она не потому считается принятой нами, что существует внутри нас, но потому, что владеем мы самим Христом, по щедрости Отца дарованным нам со всеми своими благами. Так что, дар праведности — это не качество, коим нас наделяет Бог, как превратно толкуют некоторые, а незаслуженное вменение праведности. Другое же различие таково, что не ко всем людям переходит благодеяние Христово, подобно тому, как Адам навлек осуждение на весь свой род. И причина очевидна. Ибо то проклятие, которое наследуем мы от Адама, переходит в нас через природу, и неудивительно, что охватывает оно всю людскую массу. Но чтобы стать причастниками Христу, нам надобно привиться к Нему верою. Итак, чтобы вкусить тебе от бедственного наследия греха, достаточно быть человеком, ибо наследие это пребывает в плоти и крови. Но чтобы наслаждаться праведностью Христовой, необходимо быть верным, потому что* верою обретается общение с Ним. Младенцы же сообщаются с Ним особым образом, ибо по завету имеют право на усыновление, в силу которого переходят (Принимаются) в общение со Христом. Говорю же о детях верующих, которым адресовано обетование благодати, ибо иные не изымаются из общей участи.
18. Поэтому, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни.
(18. Поэтому, как преступление одного всем человекам во осуждение, так праведность одного всем человекам в оправдание к жизни.)
Данное предложение неполно, оно станет полным (Было бы), если слова «оправдание» и «осуждение» будут поставлены в именительном падеже, как, безусловно, и следует поступить, если хочешь иметь ясный смысл. Оно является выводом из того сравнения, которое ему предшествовало. Ибо, не упоминая явно саму оговорку, оно приводит то же самое подобие. Как преступлением одного все мы стали грешниками, так и праведность Христова стала действенной для нашего оправдания, хотя апостол говорит здесь не δικαιοσύνην, а δικαΐωμα, чтобы внушить нам, что Христос был праведен не для Себя лично, а чтобы шире распространить ту праведность, которой Сам был наделен, и обогатить верных тем даром, который был Ему ниспослан. Делает же благодать общею для всех, потому что* она выставляется на обозрение всех, а не потому что всем на самом деле дается. Ибо, если Христос и пострадал за грехи всего мира, и всем безразлично предлагается благость Божия, не все, однако, принимают ее. И можно было бы повторить те два слова, коими он недавно пользовался: суд и благодать. И смысл был бы таков: как по суду Божиему произошло то, что грех одного привел к осуждению многих, так и благодать будет действенной для оправдания многих. Оправдание жизни (по моему мнению) здесь несет смысл отпущения [грехов], которое возвращает нам жизнь, как если бы названо оно было животворным. Ибо надежда на спасение происходит от того, что Бог к нам милостив, а праведным надобно быть для того, чтобы быть Ему угодным. Итак, от оправдания происходит жизнь.
19. Ибо, как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие.
(19. Ибо, как непослушанием одного человека сделались многие люди грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие.)
Здесь нет тавтологии, но имеется необходимая декларация ближайшего предложения. Ибо показывает он, что виною одного человека мы не так становимся повинными, что сами по себе не имеем вины. Прежде апостол говорил, что мы осуждаемся, но чтобы кто-либо не приписывал себе невинности, добавил, что каждый осуждается, потому что* он грешник. Затем, возвещая, что послушанием Христовым делаемся мы праведными, дает нам понять, что Христос, тем самым что принес удовлетворение Отцу, приготовил для нас праведность. Откуда следует, что праведность — это качество в самом Христе, а нами принимается то, что собственно принадлежит Ему. Одновременно изъясняет он, какова та праведность Христова, называя ее послушанием. Обратим же внимание на то, что надобно нам преподнести Богу, если хотим мы оправдаться делами, а именно: послушание закону, и не в той или другой его части, а совершенное во всех отношениях. Ибо, ежели праведник падет, не придут на память все его прежние праведные дела. Отсюда можно заключить, что напрасно думают угодить Богу те, кто сами от себя изобретают то, что Ему преподносят. Ибо есть лишь один истинный способ почитания Бога: когда мы следуем заповеданному нам и выказываем (Являем) послушание Его же слову. Пусть же придут те, кто самонадеянно приписывает себе праведность по делам, каковая (Каковой нет нигде, кроме) праведность имеет место только там, где присутствует полное соблюдение закона. Однако не подлежит сомнению, что таковое нигде нельзя обнаружить. Поэтому мы заключаем, что безумствуют те, кто продает Богу вымышленные ими самими дела, ценимые Им не выше навоза. Ибо послушание лучше любой жертвы.
20. Закон же пришел после, и таким образом умножилось преступление. А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать, 21. чтобы, как грех царствовал к смерти, так и благодать воцарилась через праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим.
(20. Закон же пришел после, чтобы умножилось преступление. Там же, где умножился грех, стала преизобиловать благодать, 21. чтобы, как грех царствовал к смерти, так и благодать воцарилась через праведность к жизни вечной Иисусом Христом, Господом нашим.)
20) Закон же пришел. Данный вопрос связан с тем, что сказано им прежде: до обнародования закона уже был грех (Нарушение праведности), ибо услышав сие, всякий тут же задастся вопросом: Зачем же тогда закон? Поэтому надо было разрешить и эту трудность. Однако потому что* тогда длинное отступление было бы неуместным, апостол и отложил ответ до сей поры. И теперь как бы походя говорит, что закон пришел, чтобы преизобиловал грех. Ибо не говорит он о всем употреблении и служении закона, но затрагивает лишь одну его сторону, подходящую для настоящей темы. Он учит: чтобы дать место благодати Божией, надобно лучше явить людям их гибельное состояние. Ибо потерпели они кораблекрушение и до закона. Однако, поскольку думали, что все еще плывут, то и были погружены в самую почину, чтобы избавление их заблистало еще ярче, когда паче чаяния они из сей пучины исторгаются. И вовсе не абсурдно, что закон пришел отчасти и для того, чтобы еще раз осудить уже однажды осужденных. Поелику нет ничего справедливее, чем всеми способами побудить человека, и даже против воли принудить его осознать свое злополучие.
Таким образом умножилось преступление. Как обычно объясняют это место после Августина: вожделение возбуждается еще сильнее, когда закон обуздывает нас правилом жизни. Поелику человеку по природе свойственно стремиться к запретному. Однако я думаю, что здесь имеется в виду лишь усиление искушенности и упорства. Ибо закон выставляет грех перед глазами человека, чтобы настойчивее внушить (Чтобы ему, хочешь не хочешь, внушить) ему мысль о готовящемся осуждении. Так грех захватывает совесть грешника, ведь иначе люди его совсем бы не замечали. Затем те, кто прежде просто преступил пределы справедливости, теперь, по издании закона, становятся презрителями Божиего (Божиего величия, предпочтя свою волю Его воле) правления, потому что им явлена была воля Божия, которую попрали они своею похотью. Откуда следует, что грех усиливается через закон, потому что* тогда презирается авторитет законодателя и попирается Его величие.
Стала преизобиловать благодать. После того, как грех покорил людей, явилась столь обильная благодать. Ибо апостол учит, что величие благодати выявляется еще больше от того, что обильно излилась она именно тогда, когда преизобиловал грех, чтобы не только превзойти этот разлив греха, но и полностью поглотить его. И отсюда научаемся мы: не потому в законе возвещается нам осуждение, чтобы мы в нем пребывали, но чтобы, познав свою беду, обратились ко Христу, Который послан как врач для больных, избавитель для плененных, утешитель для скорбящих, отмститель за угнетенных (Иез 61:1).
21) Чтобы, как грех царствовал. Как грех зовется жалом смерти, потому что* смерть не имеет никаких прав на человека, кроме как по причине греха, так и грех выказывает силу свою через смерть. Поэтому и сказано, что он осуществляет через нее свою власть. В последней части предложения имеется некоторая избыточность, однако же весьма уместная. Простым было бы противопоставление, если бы апостол сказал: чтобы праведность воцарилась через Христа. Но Павел, не довольствовавшись тем, что противному противопоставил противное, добавляет сюда же и благодать: чтобы сильнее запечатлеть в нашей памяти, что все сие не по нашей заслуге, а по божественному благоволению. Прежде сказал он, что воцарилась сама смерть, теперь же — что передала она царство греху, являясь его целью и следствием. И сказал «царствовал« в прошедшем времени, не потому что перестал он царствовать в тех, кто рожден лишь от плоти и крови, но потому, что, разделяя между Христом и Адамом, апостол каждому из них приписывает свое собственное время. Итак, как только благодать Христова начинает в ком-то царствовать, сразу же прекращается в нем царство греха и смерти.