1−3. Основная мысль книги. 4−11. Круговращение мировых стихий. 12−15. Личный опыт Екклезиаста. 16−18. Суетность мудрости.
Еккл 1:1. Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.
Сравнивая надписание книги Притчей и книги Екклезиаста, некоторые толкователи не без основания находят в последней признаки несоломоновского происхождения. Не совсем понятно, почему Соломон не назван здесь своим собственным именем, как это в книге Притчей, если бы действительно он был писателем книги Екклезиаста. Не выступает ли здесь исторический Соломон простым символом, как и самое имя Когелет? Мало понятно, также, выражение «царя в Иерусалиме». В исторических книгах Соломон называется обыкновенно царем израильским (напр., 4Цар 23:13; 3Цар 4:1 и др.), но никогда просто царем в Иерусалиме. Последнее выражение указывает, по-видимому, на то время, когда Израиль перестал составлять самостоятельное царство и не имел уже своего царя в Иерусалиме.
Еккл 1:2. Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — всё суета!
«Суета сует». Eвр. hebel (от халдейского habal — дымиться, испаряться) значит: дым, пар, дыхание, в переносном смысле: ничтожество, бесполезная вещь, тленность, суетность. Этим именем называются языческие боги (Втор 32:21; Иер 14:22), как не приносящие никакой пользы человеку (Иер 16:19), всякая бесполезная вещь, тщетное, напрасное действие (Ис 30:7:49.4), фантастические мысли (Пс 93:11), безрадостная, скорбная жизнь (Иов 7:16). Выражение «суета сует» указывает на высшую степень ничтожности, бесполезности. Ничтожным, по Екклезиасту, является все. Но в Еккл 1 и след. стихах это «все» ограничивается существующим и происходящим «под солнцем», т. е. в пределах земного, конечного бытия. Да и в этом случае понятие суетности у Екклезиаста нуждается в некотором ограничении. Все вещи и явления, по планам провидения, имеют свои цели, осуществляя которые они не могут быть признаны бесполезными, ничтожными (ср. (Еккл 3:11): все соделал Он прекрасным в свое время). Ничтожными они являются, в сознании Екклезиаста, лишь в отношении к той цели человеческих стремлений, которая заключается в достижении совершенного, абсолютного счастья — Ithron.
По отношению к этой цели все в мире ничтожно, бесполезно, тщетно. Ничто не в состоянии дать человеку непреходящего счастья.
Еккл 1:3. Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?
«Что пользы человеку». Еврейское слово Ithron в Библии ни paзу не встречается. По мнению гебраистов, оно значит: остающееся, непреходящее. Блаженный Иероним вопрос 3 стиха передает словами: quid superest, т. e. что остается? Григорий Нисский выражает его еще яснее: «какое из видимых благ пребывает всегда тем же?» Словом Ithron, таким образом, обозначается счастье постоянное, устойчивое, вечное — в отличие от счастья временного, скоропреходящего, призрачного. Свой вопрос, приводят ли к какому-либо прочному счастью все усилия людей, Екклезиаст оставляет здесь без ответа. Но этот ответ был уже дан самым решительным образом во втором стихе, в признании суетности всего.
Еккл 1:4. Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки.
Невозможность прочного человеческого счастья выражается уже в неустойчивости и постоянной смене человеческих поколений при неизменности и прочности неодушевленной природы. «Что суетнее той суеты, — говорит блаженный Иероним, — что земля, созданная для людей, пребывает, а сам человек, господин земли, мгновенно распадается в прах?»
Еккл 1:5. Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.
Но и в жизни природы, так же как в жизни человечества, происходит постоянная сменяемость. И здесь все движется, все течет, но только не вперед, а вокруг, следовательно, всегда по одному и тому же пути, вечно по одному и тому же шаблону. Таково, прежде всего, движение солнца. «Спешит к месту своему», точнее с еврейского: «задыхаясь, спешит к месту своему». Выражение указывает на утомление от вечно однообразного движения.
Еккл 1:6. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.
По-видимому самая свободная из стихий — воздух в действительности вечно повторяет одно и то же движение, движение по одной и той же окружности. Следует заметить, что однообразие в движении ветра было особенно заметно для жителя Палестины. Там с осеннего равноденствия до ноября господствует северо-западный ветер; с ноября до февраля — западный и юго-западный ветры, с февраля до июня — восточный, с июля — северный в перемежку с другими.
Еккл 1:7. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.
Постоянному и однообразному движению подвержены и реки, причем это движение не производит никаких чрезвычайных перемен в мире. Сколько бы ни текли реки в море, море никогда не переполнится и не зальет собою земли. «К тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь». Этот перевод не точен, хотя и удачно выражает мысль о круговращении. ט значит: «где», а не: «откуда». Точно также בט значит: «там», «туда», а не: «оттуда». Правильный перевод этого места должен быть, таков: «к тому месту, куда реки текут, туда они всегда опять текут». Священно-писатель говорит лишь о течении рек всегда по одному и тому же направлению, а не о круговом движении водной стихии, хотя и в то время уже знали, что вода, испаряясь и образуя облака, снова падает на землю (Иов 36:27 и д.).
Еккл 1:8. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.
«Все вещи в труде». Еврейское dabar имеет два значения: вещь и слово. То и другое значение встречается и в книге Екклезиаста. Это дает основание многим переводчикам и толкователям начало восьмого стиха переводить: все слова слабы, бессильны (передать однообразное движение вещей). Так передает греческий и славянский перевод: «Вся словеса трудно, не возможет муж глаголати: и не насытится око зрети, и не исполнится ухо слышания». Трудно сделать выбор из этих двух пониманий, так как оба они вполне отвечают контексту. Постоянное, однообразное движение вещей столь велико, что могло бы дать бесконечный материал для человеческой способности говорить, видеть и слышать.
Еккл 1:9. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Постоянное, однообразное движение вещей в одном и том же направлении, движение по своей окружности, конечно, не может произвести ничего нового. Результаты его всегда одни и те же.
Еккл 1:10. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.
Если иногда и думают, что произошло нечто новое, сделан шаг вперед, то, на самом деле, и здесь мы имеем дело с повторением старого.
Еккл 1:11. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.
Ошибка, в этом случае, происходит от недостатка исторической памяти, оттого, что о прежних поколениях забывают последующие. Вместо «о прежнем и о том, что будет», следует переводить: «о прежних» и «о позднейших», так как множественное число мужского рода в еврейском тексте указывает, очевидно, на людей. В славянском — «Несть память первых, и последним бывшим не будет их память с будущими на последок».
Еккл 1:12. Я, Екклесиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме;
Бесцельное круговращение мировых стихий, само по себе, не доказывает еще, что невозможно высшее счастье для человека. Человеческая жизнь сложнее, чем жизнь природы, идет своим самостоятельным путем и, потому, может быть, таит в себе особые задатки для удовлетворения человеческого стремления к вечному счастью. Поэтому, писатель считает нужным от наблюдения над внешней природой обратиться к психологическому опыту. Соломон, в котором с мудростью соединялись, по-видимому, все дары счастья, более всех других имел основание ответить на вопрос о возможности личного счастья; в его богатом жизненном опыте произведена оценка всем благам с точки зрения совершенного счастья, фактически проверено то, что писатель книги решает теоретически. Понятно, насколько полезно было ему воспользоваться опытом Соломона.
Однако, пройдя через богопросвещенное сознание священного писателя, этот опыт должен был получить некоторые новые черты, не свойсвенные исторической личности Соломона; он естественно должен был получить характер философских исканий, философских экспериментов: если исторический Соломон в поисках счастья поступал по велению сердца, по естественной страсти, подобно прочим людям, то идеальный Соломон — Екклезиаст руководился в этом случае идеальными мотивами, «мудростью» (Еккл 1:13; 2:3), желанием на опыте исследовать величайший для человечества вопрос: что хорошо для сынов человеческих и что должны были бы они делать под небом во дни своей суетной жизни.
Еккл 1:13. и предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем.
Цель опыта Екклезиаста заключалась в исследовании всего, что делается под небом, с точки зрения вопроса о счастье. Первым результатом, к которому пришел Екклезиаст в своих исследованиях, было сознание, что уже само стремление людей познать и оценить дела человеческие составляет тяжелое, мучительное занятие, которое, будучи вложено Самим Богом в природу человека, как бы против его воли овладевает им. Некоторые толкователи выражение «тяжелое занятие» относят не к исследованию дел человеческих, а к самим делам. Но едва ли оно соответствует выражению: «все, что делается под небом». Тяжелым, мучительным занятием исследование дел человеческих является вследствие крайней неутешительности его результатов.
Еккл 1:14. Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё — суета и томление духа!
Вывод, к которому пришел Екклезиаст в своих исследованиях, был тот, что все суета и томление духа. К своему излюбленному выражению hebel Екклезиаст присоединяет новое — reuth ruaсh. Это выражение переводится различно. Одни (пер. халдейский, сирийский, Вульгата), производя встречающееся лишь у Екклезиаста слово reuth от raah — бушевать, разламывать, переводят: волнение, томление духа (как русский). Другие (Акила, Феодотион и Симмах), производя от raah — пасти, переводят: пасение ветра. Третьи, производя от того же глагола с значением домогаться, переводят: стремление ветра, затея ветряная (LXX — προαίρεσις πνεύμαίος) или погоня за ветром. Последние два понимания более соответствуют контексту и имеют весьма близкое параллельное место в книге пр. Осии (Ос 12:1), в словах: «Ефрем пасет ветер (raah ruaсh) и гоняется за восточным ветром». Назвав все дела человеческие пасением ветра или погоней за ветром, Екклезиаст указывает на ничтожность, призрачность их результатов в смысле достижения прочного счастья.
Еккл 1:15. Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.
В этом стихе объясняется причина безрезультатности человеческой деятельности. Последняя не в состоянии изменить существующий порядок, исправить все недостатки и несовершенства во внешней природе и в природе человека, пересоздать ту и другую.
Еккл 1:16. Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много мудрости и знания.
Если все дела и стремления человеческие ничтожны и безрезультатны, как дым, как погоня за ветром, вследствие неустранимых недостатков и несовершенств мира, то, само собою, понятно, что исследование их мудростью и самая мудрость не могут дать нравственного удовлетворения человеку. Под выражением «больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом» некоторые толкователи разумеют не царей, так как до Соломона был лишь один царь в Иерусалиме — Давид, а, вообще, израильтян. Однако, предлог «над» (аl) заключает в себе понятие господства и может указывать, следовательно, лишь на царей иерусалимских. Екклезиаст приписывает себе обладание мудростью, как религиозным и нравственно-практическим познанием, и, вообще, знанием, как теоретическим, научным постижением вещей.
Еккл 1:17. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость: узнал, что и это — томление духа;
Еккл 1:18. потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.
Екклезиаст на собственном опыте убедился, что приобретение мудрости и знания оказалось такой же суетой, такой же погоней за ветром, как и всё в человеческой жизни. Оно не только не доставило ему счастья, но, напротив, увеличило его страдания, показав всю призрачность человеческих надежд, всю безрезультатность человеческих стремлений, обнажив ничтожество всего земного.