Счастливое детство

Чарльз Гаддон Сперджен родился 19 июня 1834 года в маленьком селе Калведоне, в графстве Эссекс. Он ничего не помнит об этом местечке, так как через десять месяцев после его рождения родители переехали в Колчестер, а еще через четыре месяца его привезли к дедушке и бабушке в Стемберн. Здесь он жил до пяти лет, пока не возвратился к родителям. Поэтому мальчик больше вспоминал о доме дедушки с бабушкой в Стемберне, где дедушка Джеймс Сперджен был пастором (1776-1864) в независимой церкви.

Дом, где родился Сперджен в Калведон/Эссекс; во время зарисовки он служил гостиницей.

Детство Сперджена проходило у дедушки с бабушкой и, хотя причину этого никто не мог объяснить, мы можем не сомневаться, что это было водительство Божье. Старый пастор из Стемберна был одним из последних представителей старых протестантов (отступивший от догматов господствующей церкви). Во всяком случае, этот ветеран принадлежал к давно ушедшему поколению. В церкви Стемберна, существовавшей уже двести лет, все еще держались старого богословия, которое проповедовали во всем государстве, когда Эссекс был вершиной пуританства. Казалось, что эти каменные стены пастората так долго сохраняли свидетельство пуритан, что достаточно было прийти одному из них и пробудить их к новой жизни.

Возможно, не все истории, рассказанные здесь, происходили в Стемберне в первые пять лет жизни Сперджена, некоторые могли случиться и в долгие каникулы, которые он проводил здесь, учась в школе.

Вряд ли я смогу передать читателю ту очаровательную атмосферу, которая царила в доме дедушки, где он со своей большой семьей прожил больше пятидесяти лет. Для пастора, не принадлежавшего к официальной англиканской церкви, этот дом был довольно богатым, и это ясно говорило о том, что или у него самого было достаточно денег, или его прихожане имели открытые для него сердца и кошельки. Так или иначе, это был господский дом старых времен. В настоящее время его заменили новым, несомненно подобающим современному священнослужителю.

В этом милом старом пасторском доме, где я провел первые годы своей жизни, уже прогибались старые слабые балки, и он скоро развалился бы, если бы его вовремя не заменили новым. И все же мне хотелось, чтобы мы остались жить в старом. Когда пришло время ломать дом, во мне все кричало: «Оставьте стоять этот дом! Не прикасайтесь к нему!» Но его время подошло. Его нужно было заменить более добротным зданием.

Это был поистине замечательный дом с восемью окнами на фасаде! Но, по крайней мере, три из них, или даже четыре, были замурованы; эти места выкрасили в черный цвет, и на них белой краской были нарисованы окна, очень похожие на настоящие. Наверное, уже никто не помнит о налогах на окна, которые поднялись в то время, когда свет (по-латыни lux) считали товаром и облагали налогом, поистине считая его люксом, роскошью. Небольшое пособие проповедника вынуждало дедушку к бережливости, и поэтому комната за комнатой предавались темноте. Я вступал в эти комнаты с благоговейной робостью. Над другими окнами прикрепили вывески, на которых можно было прочитать: «Молочное хозяйство» или «Сыроварня». В таком случае они освобождались от налогов.

Что за превратный ум должен был иметь человек, которому пришло в голову обложить налогом солнечный свет! Конечно, так хотели по возможности справедливо установить величину дома и из этого определять состоятельность хозяина. Но это привело к тому, что хозяева больших домов отказывались от света, за который они не могли платить.

Все входящие в наш дом в первую очередь попадали в просторный зал, пол которого был выложен кирпичом и посыпан свежим песком. Здесь находился большой камин, над ним висела большая картина, на которой были изображены Давид и Голиаф.

В зале стояла детская лошадь-качалка. Это была серая лошадка, на ней можно было ездить верхом и в дамском седле, и она была единственной, на которой я когда-либо охотно скакал. Живые лошади двигаются слишком неравномерно, и поэтому закон земного притяжения обычно очень быстро вытаскивал меня из седла. Но о моей лошади из Стемберна я с уверенностью могу сказать, что даже служащий парламента мог бы спокойно сидеть на ней.

Справа от зала находилась лучшая комната дома, которая называлась «хорошая комната». Ее окно было увито вьющимися розами, которые цвели прямо в доме, если им удавалось просунуть свои ветви между каменной стеной и окном. Это у них получалось почти всегда, так как вокруг дома царил неизменный порядок.

На стенах этой «хорошей комнаты» висели картины с изображениями дедушки с бабушкой и дяди. На этажерке стояла большая красивая чаша, которую дедушка использовал для крещения. Хотя я все же думаю, что эта чаша была предназначена для крюшона (прохладительного фруктового напитока). Во всяком случае, это был шедевр искусства, достойный той задачи, для которой он был определен.

Яблоко в бутылке

Еще я хорошо помню, что на краю камина лежала бабушкина бутылка, в которой находилось зрелое яблоко. Размером оно было по ширине бутылки, и для меня это было большим чудом. Мне хотелось узнать, как такое большое яблоко попало в такую маленькую бутылку. Хотя было великим преступлением даже трогать это сокровище на краю камина, однажды я все же взял бутылку в руки и удостоверился, что яблоко никогда не пройдет через горлышко. Затем я тщетно пытался открутить дно бутылки, пока не убедился, что яблоко и через дно не могло попасть в нее. Я сделал вывод: каким-то скрытым для меня образом бутылка была разбита и затем снова тщательно собрана, так что после этого не осталось никаких видимых следов. Конечно, эта теория не могла успокоить меня. Но так как рядом не было философа, который предложил бы какую-то другую версию, я оставил это дело.

Однажды летом я случайно увидел, что на ветке яблони висит другая бутылка. В ней росло маленькое яблоко, которое засунули в бутылку, когда оно еще проходило через горлышко. «Ну, теперь я все знаю, чудес больше нет». Так для меня закончилась большая тайна.

Это открытие моего детства послужило мне позднее иллюстрацией. Поместите яблоко в бутылку, пока оно еще маленькое, то есть приводите детей в дом Божий, например, через воскресную школу, в надежде, что они полюбят то место, где живет Божья слава, будут искать и найдут вечную жизнь. Скучные и пустые воскресенья сеют в юных сердцах только предубеждения против религии, и мы можем достичь как раз обратного. Наши проповеди не должны быть длинными и сухими, чтобы молодые люди не уставали. Если будут интересные и захватывающие проповеди и любящие учителя, которые откроют правду юным сердцам, мы не будем оплакивать последующее поколение, сожалея о том, что они забыли свою духовную родину.

Я был еще очень молод, когда на домашнем собрании мне разрешили прочитать отрывок из Библии. Однажды я дошел до места из Откровения, которое говорит о бездне.

Я перестал читать и спросил:

Дедушка, что это означает?

Ответ, хотя и был дружелюбным, не удовлетворил меня:

Дитя мое, читай дальше.

Но дитя хотело иметь объяснение и поэтому каждое утро на домашнем собрании открывало ту же самую главу, делало паузу на этом стихе и повторяло вопрос в надежде, что когда-нибудь побудит старого человека ответить. Это действие наконец возымело успех, так как совершенно не назидает каждое утро и в воскресенье читать одну и ту же историю. Старый патриарх добровольно капитулировал с вопросом:

Итак, мой дорогой, что смущает тебя?

Выяснилось, что дитя уже не раз наблюдало за тем, что из корзин, которые из-за ветхости остались без дна, выпадали фрукты, которые были положены туда. И именно в этом была проблема – если пропасть, о которой здесь шла речь, не имела дна, то куда упадут все люди? Этот вопрос как-то не вписывался в ход семейного собрания, и поэтому ответ отложили до удобного момента.

Я очень хорошо помню тот ужас, который охватил меня, когда мой любимый дедушка объяснял мне свое понятие об адской пропасти. Это очень глубокая пропасть и душа падает туда – ах, как быстро она падает!

Да! Вот исчез последний луч света, а она падает все глубже – глубже – глубже, и так в течение тысячи лет!

Она еще не приблизилась ко дну? Это падение не прекращается?

Нет, нет, она падает все глубже, глубже и глубже!

Вот я падаю уже миллион лет, и я все еще не приблизился ко дну?

Нет, ты еще не приблизился ко дну. Это пропасть без дна, и опускается она только глубже – глубже – глубже, это адская пропасть без дна! Неописуемые страдания, без надежды, что когда-нибудь этому придет конец!..

Во дворе дома, налево, почти скрытое кустом, находилось очень важное окно, за которым располагалось помещение, где стояла печка, каток для белья и квашня. Как часто я подходил к этой квашне! В ней было маленькое углубление, и туда клали кое-что для ребенка: кусочек теста. По величине кусочка я называл его свиньей или зайчиком. Он имел маленькие ушки, два глаза из изюма и был заботливо уложен в это углубление, как однажды манна в ковчег. Дорогая бабушка, чего ты только ни делала, чтобы побаловать любимое дитя! Воспоминание о тебе мне дороже, чем о более умных людях, которые не баловали это дитя. Может, ты и сейчас смотришь вниз из твоего небесного жилища на своего избалованного внука? Неужели ты думаешь, что было бы лучше, если бы ты была с ним грубой, безжалостной? Ни в коем случае! И тетя Анна (незамужняя сестра отца Чарльза, принимавшая участие в его воспитании) баловала бы это дитя еще больше, если бы могла.

Комната, где семья встречалась для еды, находилась на обратной стороне дома. В ней было окно, выходящее в сад, из которого открывался очень красивый вид на тисовую рощу, заросшую травой дорогу и поля. Во время строительства старой пуританской церкви ноги молящихся и размышляющих братьев стаптывали эту траву. И дедушка ходил здесь. Для меня эта комната была раем, и мне запрещено было туда входить, когда дедушка готовился к проповеди, но это еще больше поднимало в моих глазах достоинство этого места.

Мальчик среди книг

Я почти боюсь, что своими воспоминаниями захватываю только себя, а не моего читателя. Но на первом этаже была еще одна комната, которую я не должен пропустить: через одну из спален можно было проникнуть в маленькую каморку с замурованным окном. Пока в ней было окно, она служила пастору рабочим кабинетом и молитвенной комнатой, по-настоящему уютной. В мое время это была темная пещера, но в ней находились книги, и это делало ее для меня золотым рудником. Некоторые книги были такими большими, что маленький мальчик едва мог поднять их. Здесь я впервые познакомился с мучениками, с «Путешествием пилигрима в небесную страну» Джона Буньяна, а также с большими мастерами библейского богословия. Никакой современный богослов не достоин быть названным в одном ряду с ними! Старые издания их трудов с их пометками на полях драгоценны для меня – такую пуританскую книгу можно узнать уже по переплету и шрифтам.

Когда недавно я увидел часть этих старых книг в новом пасторском доме в Стемберне, у меня на глазах появились слезы. Я спрашивал себя: может, их любит другой мальчик, который вновь оживляет эту большую старую Божью ученость, которая и сегодня еще может дать утешение и помощь.

Из этого темного места я брал книги старых авторов и никогда не был счастливее, чем в их присутствии. Я надеюсь, что молодые и искренние сердца с Божьей помощью вновь выведут пуританство из пренебрежения, прежде чем пройдут многие драгоценные годы. И даже при замурованных окнах они снова с удивлением увидят, как свет с неба осияет эти старые истины, как этот свет изливается из них, освещая их собственные сомнения.

Так как в доме дедушки свечи тратили очень экономно, свет горящего камина был единственным освещением, которого должно было хватать и для чтения книг, если кто-то уносил из комнаты единственную свечу, чтобы пойти на покой.

Следующий случай из детства Сперджена рассказывает его тетя Анна:

У одного прихожанина, по имени Род, была плохая привычка посещать трактир, чтобы выпить там стакан пива и выкурить трубку. Этим он сильно огорчал своего верующего пастора, который часто вздыхал о нем. Горе своего дедушки видел и маленький Чарльз. Он стал размышлять об этом, и однажды сказал доброму старому пастору:

Я убью этого старого Рода. Я обязательно сделаю это!

Успокойся, успокойся, мой милый, – сказал старый господин, ты не должен так говорить. Ты знаешь, что это неправильно. Полиция арестует тебя, если ты сделаешь это.

Я ничего плохого не сделаю, но я все же убью его. Я сделаю это. Хотя дедушка был очень удивлен словами своего внука, но он знал, что тот ничего не сделает, если знает, что это неправильно. Поэтому он решил не заострять на этом внимания. Но вскоре после этого внук пришел и сказал:

Я убил старого Рода. Он никогда больше не будет огорчать моего милого дедушку.

Мое милое дитя, что ты сделал? Где ты был?

Дедушка, я не сделал ничего плохого, – сказал ребенок. – Я сделал дело Божье, и больше ничего.

Больше маленький Чарльз ничего не сказал, но вскоре все выяснилось. Старый Род пожелал увидеть старого пастора и с опущенными глазами и печалью в сердце рассказал ему, как он был «убит». Вот что он рассказал:

Я очень сожалею, дорогой пастор, что причинил вам столько горя и переживаний. Я знаю, это было неправильно. Но я всегда любил вас и никогда не делал бы ничего подобного, если бы знал о ваших переживаниях. – Ободренный приветливыми словами пастора, он продолжал:

Я как раз сидел в трактире и курил свою трубку, а передо мной стояла кружка пива. И тут зашел этот ребенок – подумать только, меня, старого человека, должен обличать ребенок! Он показал на меня своим пальчиком и сказал: «Что ты здесь делаешь, Илия? Ты сидишь с нечестивыми. Ты, член церкви, причиняешь столько страданий своему пастору. Мне стыдно за тебя! Я бы никогда не причинил ему столько горя». И он ушел. Конечно, я рассердился, но знал, что это правда и что я виноват. Я отложил свою трубку и не прикоснулся к пиву, но поспешил в тихое место, пал ниц перед Господом, признал свои грехи и просил прощения. И я знаю и верю, что Господь по милости Своей простил меня. А теперь я пришел, чтобы попросить у вас прощения. Господин пастор, я никогда не буду больше огорчать вас.

Возвращение отпавшего было поистине искренним. Об этом говорит свидетельство пастора, преемника дедушки Сперджена в Стемберне. Он пишет:

«Томас Род был самым старым в церкви – активный, живой, маленький человек, неграмотный – простой рабочий. Он имел пони и экипаж и немного занимался торговлей… Я считаю, что он серьезный и ревностный христианин. Он всегда старался быть полезным, где только мог, и особенно трудился среди молодых людей, предоставив свой дом для молитвенных общений. Он был жив еще первые четыре года моей работы, до конца сохраняя радостное упование. Уже перед смертью, когда я взял Библию и хотел прочитать ему и помолиться с ним, он сказал: «Я сосчитал ее страницы». Я спросил: «Зачем? Зачем вы это делали?» Он ответил: «Я никогда не смог прочитать из нее ни слова, поэтому я хотел хотя бы знать, сколько страниц в этой книге». Это потрясло меня, мне многое стало ясно. Нам очень не хватает его».

Дедушка Джеймс Сперджен, пастор в Штемберне (1776-1864). Бабушка Сара, урожд. Рудкин.

Молитвенный дом в Штемберне.

Чарльз Сперджен

предыдущая глава
← Предисловие

следующая глава
Молитвенный дом в Стемберне →

ПОДДЕРЖИТЕ НАС