Иезекииль 1 стих 11 — синодальный текст:
И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их.
Иезекииль 1 глава » Иезекииль 1:11 — толкование отцов церкви.
Сравнение переводов, параллельные ссылки, текст с номерами Стронга.
Толкование отцов церкви.
И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их
Но важный для нас рождается вопрос о тех же самых Евангелистах и святых Проповедниках, почему говорится, что человек и лев находятся с правой стороны их четырех, а телец с левой стороны их четырех? Ибо дивно, почему говорится, что двое тех находятся с правой стороны, а этот один с левой. И еще надобно спросить, почему говорится, что орел находится, ни с правой стороны, ни с левой, по вверху их четырех? Итак мы предложили себе два вопроса, которые надобно решить по откровению Господню. Итак сказано, что человек и лев находятся с правой стороны, а телец с левой. Ибо с правой стороны мы имеем радостное, а с левой печальное. Поэтому мы и называем левым для себя то, что считаем неприятным. Но впереди сказали мы, что человеком означается воплощение, тельцом страдание, а львом воскресение нашего Виновника. Воплощению же Единородного Сына, Которым искуплены, обрадовались все избранные; смертью же Его были опечалены самые первенцы из избранных, святые Апостолы, которые опять обрадованы воскресением Его. Итак, поелику и рождение, и воскресение Его доставили радость ученикам, которых опечалило страдание Его: то человек и лев представлены с правой стороны, а телец с левой. Ибо сами святые Евангелисты радовались Его вочеловечению, и укрепились воскресением Его, будучи опечалены страданием Его. Итак человек и лев с правой стороны потому, что воплощение Искупителя нашего оживило их, а воскресение укрепило. Но телец с левой стороны потому, что смерть Его низвергла их на некоторое время до неверия. Но место орлу по описанию назначается не сряду подле, но сверху, или потому, что этим означает (Пророк) вознесение Его, или потому, что проповедует Слово Отчее Богом у Отца, (Евангелист) возвысился над прочими Евангелистами силою созерцания; он, хотя вместе с ними говорит о Божестве Его, однако же созерцает оное утонченнее всех. Но если орел с тремя другими называется одним из четырех животных: то удивительно, каким образом он возвысился выше сих четырех, если он не возвысился и над самим собою тем, что видел в начале Слово (Ин 1:1). Итак, поелику он возвысился даже над самим собою; то был выше не только трех, но и, по присоединении к ним себя, выше четырех. — Далее следует: и лица их, и крила простерты свыше четырем.
Лица и крылья описываются простертыми вверх; потому что все внимание и все созерцание святых устремлено выше их, чтобы получить то, чего желает на небе. Ибо, бодрствует ли оно над добрым делом, или над истинным созерцанием, то и другое истинно добро тогда, когда желает благоугодить Тому, от Кого происходит. Кто по-видимому делает добро, и чрез это желает благоугодить не Богу, а людям, тот лицо своего внимания устремляет вниз. И кто в священном изречении созерцает Божественное для того, чтобы чрез разумеваемое им заниматься вопросами, потому что желает не насыщаться сладостью отысканного блаженства, но казаться ученым: тот именно крылья своего разума не простирает вверх; но поелику бдительность смысла своего устремляет к земному пожеланию, то те крылья, которые он мог простерть вверх, и на которых сам мог подняться, опускает вниз. В этом деле надобно смотреть, чтобы всякое доброе дело, содеваемое нами, по вниманию всегда возвышалось к небесному. Ибо тот, кто за добрые дела желает земной славы, опускает крылья свои и лицо свое вниз. Поэтому-то чрез Пророка говорится о некоторых: жертвы в бездну сеяли (Ос 5:2). Ибо что другое суть наши молитвенные слезы, если не жертвы нашего возношения, как написано: жертва Богу дух сокрушен (Пс 50:19)? И есть люди, которые изнуряют самих себя рыданиями на молитве для того, чтоб или приобрести земные выгоды, или казаться пред людьми святыми. Что они делают, если не сеют жертвы в бездну? Они жертву молитвы своей опускают вниз тем самым, что искомое ими внизу. Но избранные, которые и добрыми делами желают благоугодить всемогущему Богу, и благодатью созерцания усиливаются уже вкушать вечное блаженство, простирают вверх и лица, и крылья. — Далее следует: коемуждо два (крила) сопряжена друг ко другу, и два покрываху верху телесе их.
Сказало было: и лица их, и крила их простерты свыше (вверх), и тотчас присовокуплено то, что мы прочитали, что коемуждо два (крила) сопряжена друг ко другу. Здесь ясно, что крылья и вверх простирались, и соединялись, а два крыла прикрывали тела их. Что же называется перьями животных, если не крылья? В этом деле нам тщательно должно исследовать, что за четыре крыла Святых, из коих два простертые вверху соединяются, а два прикрывают тела их. Ибо если мы внимательно смотрим, то находим четыре добродетели, которыя возвышают всякое пернатое животное от земных дел, именно: в будущем любовь и надежда, а в прошедшем страх и покаяние. Итак крылья, соединенные одно с другим, простираются вверх, потому что любовь и надежда святых возвышают ум их в горняя. Oни хорошо еще называются соединенными, потому что избранные без сомнения и любят небесное, которого надеятся, и надеятся того, что любят. Но два крыла прикрывают тела, потому что страх и покаяние скрывают прошедшие грехи их от очей всемогущего Бога. Итак два крыла, как сказано, соединяются вверху, когда любовь и надежда возвышают сердца избранных в горняя, прилепляют к небесному. А два крыла прикрывают тела, когда страх и покаяние скрывают прошедшие грехи их от взора вечного Судии. Ибо тем самым, что они, воспоминая о грехах своих, боятся и плачут, что другое совершают, как не прикрывают тело? Они плотские деяния скрывают от строгого испытания новыми добрыми делами. Потому что написано: блажени, ихже оставишася беззакония, и ихже прикрышася греси (Пс 31:1). Ибо мы прикрываем грехи, когда добрые дела кладем наверх злых дел. Все прикрываемое кладут вниз, а то, чем прикрывают, возлагают наверх. Итак, когда мы отказываемся от злых дел, которые учинили, и решаемся на добродетели, которые должны делать, тогда накидываем как бы некоторое покрывало на то, от чего со стыда краснели.
Хотя и в сей еще жизни есть святые мужи, однако же и они имеют, что должны скрывать пред очами Божиими; потому что решительно невозможно, чтоб они никогда не грешили, или делом, или словом, или помышлением. Поэтому-то и блаженный Иов, который пред людьми выставлял свои совершенства, слушая глас Божий, и укоряя самого себя за самые совершенства свои, говорил: руку положу на устех моих (Иов 39:34). Потому что в руке деятельность, а в устах слово. Поэтому положить руку на уста значит, грехи слова прикрыть деятельною добродетелью. Угодно ли, возлюбленнейшие бpaтие, представить во свидетели этого дела Учителя языков, и посмотреть, как святое оное животное опирается на четыре крыла, из коих на двух возлетает к горнему, а двумя крылами прикрывает тело, потому что скрывает прошедшие деяния. Итак посмотрим, коликая любовь возвышает его к небесному: мне еже жити, Христос: и еже умрети, приобретение есть (Флп 1:21). Познаем, с какою надеждою стремится он к горнему: наше житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем, Господа нашего Ииcyca Христа (Флп 3:20). Взглянем, не страшится ли он еще и с такими добродетелями: умерщвляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1Кор9:27). Дознаем, жалеет ли он о злых делах: аз есмь мний Апостолов: иже несмь достоин нарещися Апостол, зане гоних церковь Божию (1Кор15:9). Его словами что другое обвиняется, если не жестокость нашего сердца? Потому что он оплакивает то, что сделано им прежде крещения, а мы много зла учинили даже после крещения, и однако ж не хотим оплакивать этого. Итак святые животные имеют четыре крыла; потому что любовью и надеждою возлетают к небесному, а страхом и покаянием оплакивают свои непозволительные дела.
Но поелику сказало: коемуждо два сопряжени друг ко другу; то может быть, это надобно разуметь так, что они соединяют не собственно возвышающие их крылья, но крылья одного соприкосновенны к другому так, что протертые вверх крылья взаимно находятся в соединении. Поэтому рождается вопрос: если два крыла, простертые вверх, означают любовь и надежду, а два, прикрывающие тела, страх и покаяние: то почему два, простертые вверх, называются соединенными, а два прикрывающая тело, не называются? Но на это, по милости Господней, причина та, что два соединенные крыла святых суть любовь и надежда, а два, прикрывающие тела, и не соприкасающаяся взаимно одно к другому, — страх и покаяние. Ибо Давид, страшась и раскаиваясь, сокрушается о плотском падении (2Цар12:13). Петр горько плакал о случае отречения от Господа (Мф 26:75). Павел оплакивает свою жестокость в прошедшем гонении (1Кор15:9). Впрочем все желают единого отечества, все спешат прийти к единому Виновнику всяческих. Итак два крыла каждого соединены, а два не соединены; потому что по любви и надежде у них одно, чего они желают, а по страху и покаянию различно, что они оплакивают. Далее следует: и коеждо прямо лицу своему идяше.
Впереди было сказано: коеждо прямо лица своего хождаху, а теперь говорится: коеждо прямо лицу своему идяше. Итак самая мысль кажется повторенною. Но поелику прямо (пред) мы говорим в настоящем (т.е. имеет значение настоящего времени), то мы, исследуя до тонкости, можем различать, что иное значит прямо лица ходить, а иное в присутствии. Потому что прямо лица ходить значит желать того, что впереди; а в присутствие ходить значит не быть в отсутствии от самого себя. Ибо всякий праведник, который тщательно наблюдает за своею жизнью, и прилежно рассматривает, насколько он каждодневно возрастает в добре, или, быть может, насколько уклоняется от добра, — этот праведник, поелику поставляет себя пред собою, ходит пред собою, потому что он бдительно смотрит, восстает ли он, или падает. Но кто пренебрегает стражею над своею жизнью, или не хочет, или не умеет обсуживать то, что он делает, что говорит, что мыслит, тот не ходит пред собою, потому что не знает, каков он в своих правах, или в делах. И не присущ самому себе тот, кто не заботится ежедневно обследовать и познавать самого себя. Но тот истинно поставляет себя пред собою, и присущ самому себе, кто в своих делах рассматривает себя, как другого.
Ибо много грехов, в которые мы впадаем, но они не кажутся нам важными, потому что мы, любя себя пристрастно, с закрытыми своими глазами обольщаемся своим обманом. От этого-то происходит, что мы легко судим о своих важных грехах, и строго о маловажных грехах ближних. Потому что написано: будут человецы самолюбцы (2Тим3:2). И мы знаем, что пристрастие крепко закрывает глаз сердца. От этого происходит, что делаемое нами мы не почитаем за важное, а делаемое ближним большею частью нам кажется чрезвычайно отвратительным. Но почему то, что в нас казалось маловажным, в ближнем кажется важным, если не потому что мы ни на себя не смотрим, как на ближнего, ни на ближнего, как на себя? Ибо, если бы мы смотрели на себя, как на ближнего, то верно видели бы свои укоризненные дела. И наоборот, если бы мы смотрели на ближнего, как на себя, то никогда не казалось бы его действие несносным для нас, которые, быть может, часто делали то же, и смотря на то, думали, что мы ничего несносного не сделали для ближнего. Это худо разделенное суждение нашего ума Моисей старался исправить заповедью закона, когда сказал, что мера должна быть праведна, и весы праведны (Лев 19:36). Поэтому Соломон говорит: вес велик и мал, и мера сугуба, нечиста пред Господем обоя (Притч 20:10). Мы знаем, что в двояком весе торговцев, один больший, другой меньший. Ибо один вес имеют они, которым взвешивают для себя, а другой, которым взвешивают для ближнего. Для продажи у них готовы весы легкие, а для покупки тяжелые. Итак всякий человек, который иначе судит о поступках ближнего, а иначе о своих делах, имеет вес велик и мал Но нечиста пред Господем обоя; потому что, если бы он (всякой человек) любил ближнего, как самого себя, то любил бы его за добрые дела, как самого себя. И если бы на себя смотрел так же, как смотрит на ближнего, то осуждал бы себя за злые дела так же, как осуждает ближнего. Итак мы должны внимательно смотреть на самих себя как на других, и поставлять самих себя, как сказано, пред собою, чтобы непрестанно подражая пернатым животным, знали то, что мы делаем, всегда ходили пред лицом нашим. Но развращенные (люди), как несколько выше было сказано, не ходят пред лицом своим; потому что никогда не рассуждают о том, что делают, стремятся к погибели, забавляются делами нечестивыми. О них написано, что они веселятся о злых, и радуются о развращении злем (Притч 2:14), Но часто праведник, который их видит, плачет о них, но сами они, подобно сумасшедшим, плачут и смеются.
Другие много дают нуждающимся из собственного имущества, но когда отыщут случай, притесняют бедных, и тех, которых могут, разоряют хищениями. Они представляют пред взор свой добрые дела, которые совершают, и не представляют самых гнусных дел, которые себе дозволяют. Они именно не ходят пред лицом своим; потому что, если бы они были присущи самим себе; то ясно видели бы все, что они делают, знали бы, как они теряют добрые дела в злых делах, как написано: собираяй мзды, собра во влагалище дираво (Агг 1:6); потому что из дырявого влагалища выпадает с одной стороны то, что с другой кладется в него, так как безрассудные умы не видят того, как теряется от худого дела та награда, которая заслуживается добрым делом. Другой сохраняет целомудрие телесное, бодренно смотрит за самим собою, чтобы не допустить чего-либо совне укоризненного, доволен тем, что у него есть, не похищает чужого; но может быть, таит в сердце ненависть против ближнего. И когда написано: всяк ненавидяй брата своего, человекоубийца есть (1Ин 3:15), тогда он рассуждает, как он чист совне, в деле, а не думает о том, как он жесток в сердце. Не отсутствующий ли от самого себя тот, кто ходит во тьме сердца своего, и не сознает этого? Иной и чужого не похищает, и тело хранит в чистоте, и чистосердечно любит ближнего, и сознавая прежде грехи, молитвенными слезами очищает себя; но по окончании молитвы ищет веселости, которая обрадовала бы его в мире сем, и нерадивую душу допускает до временных радостей не заботясь о том, чтобы неумеренная радость не превысила в нем меру слез; и бывает то, что он чрезмерным смехом теряет то благо, которое приобрел плачем. Итак он не ходит пред лицом своим, потому что не хочет видеть вреда, который претерпевает. Ибо написано: сердце мудрых в дому плача, а сердце безумных в дому веселия (Еккл 7:4). Итак во всех наших делах мы прилежно должны осматривать самих себя со внутренней и внешней стороны дабы, последуя пернатым животным, быть присущими при самих себе, и всегда ходить пред лицом своим, имея помощником единого со Отцем Господа нашего Иисуса Христа, Который с Ним живет и царствует в единении Святаго Духа, чрез все веки веков. Аминь.
Источник: Беседы на пророка Иезекииля.
И коеждо прямо лицу своему идяше, потому что пред лицем Его Церковь Его, и врата адова не одолеют ей (Мф 16:18).
И лица их и крылья их простерты вверх, два крыла каждого соединялись и два покрывали тела их
И выше мы сказали, что имеют взаимную связь Евангелия и времена, и все разумные творения, и четыре добродетели, так что кто одной не имеет, тот не имеет всех. А что два простерты и поднимаются вверх, это указывает на небесную проповедь и на то, что все направляется к величию Божию. Двумя же, которыми закрываются тела, устраняется человеческое знание, и изображается несовершенство ведения по словам апостола: от части разумеваем и от части пророчествуем; егда же приидет совершенное, тогда, еже от части, упразднится (1Кор 13, 9−10).
Источник: Толкование на пророка Иезекииля.
И лица их и крылья их сверху были разделены, но у каждого два крыла соприкасались одно к другому, а два покрывали тела их
Лица и крылья херувимов находились в такой тесной связи, что о них нельзя было говорить иначе, как вместе, почему пророк от описания лиц опять (ср. ст. 9 и 6) переходит к крыльям и их отношению к лицам Те и другие, образуя верх всего явления, представляли как бы одну стройную и строго размеренную систему, в которой ни один член не мог двинуться, ни приведя в движение другого. Описанию-то этой системы лиц и крыльев херувимов отводится у пророка отдел главы 9−12 ст., который ясно делится на 2 части: 9−10 ст. и 11−12 ст. и каждая из них начинается словами “и лица их и крылья их”. Взаимную связь членов этой дивно согласованной системы пророк в 9 ст. выражает в понятии “ховерот” (“соприкасались”, “держащаеся”), а здесь глаголом “перудот” “были разделены”, слав. “простерты”. Но в каком смысле пророк мог сказать о лицах и крыльях явившихся ему существ, что они были разделены? В том, что они не слиты были в одну массу? Но это само следовало из самого существа лица и крыла. Впрочем о крыльях еще можно было ожидать такого выражения: этим замечанием читатель предостерегался бы от такого представления о соединении крыльев, что это соединение доходило до их полного слияния в одно крыло, в одну крыловую плоскость, но что на этой составленной крыльями площади одно крыло ясно разграничено было от другого. Но какой смысл могло иметь такое замечание по отношению к лицам? Разве тот, что лица не переходили незаметно одно в другое, а каждое было видимо так полно и отчетливо, как бы других не было? Очевидно, здесь глагол “парад”, как и “хавар” ст. 9, которых кроме Иезекииля никто не употребляет о лицах и крыльях и обычные значения которых с трудом идут как к тем, так и к другим, в устах пророка имеет какое-то особое значение, и мы должны сознаться, что не понимаем пророка в этом месте, а не понимаем потому, что описываемое им в этом отделе было, как и многое в этом таинственном видении, нелегко поддающимся отчетливому и точному описанию, вследствие чего пророку приходилось изыскивать новые понятия для своего описания, приспособляя к ним старые слова. Отношение лиц и крыльев херувимов, как и все в этих последних, было неизъяснимо и не передаваемо. Кодексы Александрийский и ватиканский, переводы коптский и эфиопский не имеют в этом стихе первого слова “и лица их”, благодаря чему первое предложение стиха у них относится только к крыльям. А в таком случае и глагол перудот приобретает более понятное значение; кроме значения “были разделены”, идущего к крыльям, как мы видели, более, чем к лицам, этот глагол может иметь о крыльях и значение “простирать” (отделять от тела крылья), усвояемое ему здесь LXX. Но нельзя ручаться, что чтение указанных кодексов здесь верно (скорее можно ожидать в свящ. тексте опущения непонятного слова, чем прибавки такого слова). — “Но у каждого два крыла соприкасались одно к другому”. Как и в 9 ст., пророк и здесь, начав речь о лицах и крыльях вместе, переходит к одним крыльям. Он уже в 9 ст. сказал о крыльях, что они соприкасались одни с другими; теперь это сообщение пополняется замечанием, что соприкасались только два крыла у каждого “животного”, два же другие были опущены на тело. И в отношении пары крыльев соприкасающихся пророк в этом ст. делает важное добавление к 9 ст. Он говорит, что крылья соприкасались не просто: “одно к другому” (как неточно в рус. пер.), а “у одного” (“леиш”, собственно “у мужа”, греч. ΄ekaterw), т. е. животного, с другим (“иш” “мужем”), тогда как 9 ст. позволял мыслить соприкосновение лишь между крыльями одного и того же животного. Следовательно, между херувимами находилось постоянно замкнутое, скрепленное крыльями их место; в ст. 13 мы узнаем, что составляло содержание этого страшного места. — “И два покрывали тела их”. Две функции, которые отправляются естественным крылом — полет и закрывание тела — у херувимов разделены между особыми крыльями конечно для более совершенного отправления этих функций: как не могли херувимы не парить постоянно в воздухе, так не могли они оставить непокрытым тела своего. Покровение тела крыльями у херувимов обыкновенно объясняют как знак благоговения пред Богом; по блаж. Иерониму (с которым согласен и блаж. Феодорит) “двумя крыльями, которыми закрывается тело, изображается несовершенство ведения”; скорее закрывание тела крыльями могло означать непостижимость существа самых херувимов.