мирры набрал с ароматами,
вкусил меда из сот,
выпил вина и молока.
Насыщайтесь, друзья,
пейте и пьянейте от любви!1
вдруг я слышу3 желанного моего —
стучится он в дверь мою:
«Отвори мне, сестра моя, любимая,
светлая4 моя голубка,
голова моя блестит5 от росы,
кудри намокли от ночного тумана».
что же, вновь надевать его?
Я ноги уже омыла —
что же, вновь их марать?
и всё во мне7 затрепетало.
и капала мирра с рук моих,
и с пальцев мирра стекала,
когда за засов я взялась.
а желанный мой ускользнул8 и исчез.
Душа во мне оборвалась,
когда он отвернулся,9
искала я его — не находила,
звала его — он не отзывался.
что обходят дозором город, —
избили меня, изранили,
сорвали накидку с меня
стражи стен городских.
если встретится вам мой желанный,
вот что ему скажите:
я любовным недугом больна.
не менее желанных,
прекраснейшая из всех?
Разве желанный твой лучше других,
не менее желанных,
что ты так заклинаешь нас?
и румян —
краше десяти тысяч других:
кудри цвета воронова крыла11
вьются, как лианы на пальмах.12
у потоков воды,
у рек молочных,13
среди изобилия.14
гряды15 благововонные,
губы его — нежные лилии,
источают текучую мирру.
унизанные самоцветами,16
стан17 — изваяние из слоновой кости,
лазуритом украшенное.
на золотых подножиях,
как Ливан, прекрасен он обликом,
великолепен, как кедр.
и весь он словно награда.19
Таков мой желанный,
таков мой друг,
девушки иерусалимские.
1. Пир возлюбленного. 2−7. Ночные впечатления невесты в искании своего друга. 8−16. В беседе с девицами иерусалимскими она превозносит похвалами своего друга.
Песн 5:1. Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим. Ешьте, друзья, пейте и насыщайтесь, возлюбленные!
В ответ на приглашение или пожелание невесты (Песн 4:16) возлюбленный приходит в сад свой, и из всех плодов и пряностей его устрояет пиршество для гостей и друзей. В текстах LXX, слав. Вульг.: вторая половина ст. 16-го гл. IV-й отнесена к 1-му ст. V-й и, что сообщает большую цельность смежным и родственным мыслям, — оканчивающей одну главу и начинающей другую.
Песн 5:2. Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного, который стучится: «отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою».
Песн 5:3. Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои; как же мне марать их?
Песн 5:4. Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него.
Песн 5:5. Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка.
Песн 5:6. Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне.
Песн 5:7. Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены.
В словах: «Я сплю, а сердце мое бодрствует» — дана верная и точная характеристика пламенной любви, наполняющей все существо любящего существа даже во время сна: одного слова возлюбленного достаточно для того, чтобы любящая его пробудилась от сна. Мидраш (s. 134) так перифразирует слова ст. 2-го: «Общество Израилево говорит пред Богом: Господь мира! я сплю и не исполняю заповедей, но сердце мое бодрствует, оно возбуждено любовью к людям; я сплю, не говорю о благотворительности, но сердце мое бодрствует, чтобы совершать ее, я сплю — я опускаю жертвоприношения, но сердце мое бдит, благоговейно настроенное к чтению «шема» и молитвы; я сплю — не иду в храм, но сердце мое бдит — стремится в синагоги и школы; я сплю — не рассчитываю (конца страданий), но мое сердце бдит — пламенно желает избавления, и сердце Божие бдит — избавить меня».
То, что далее говорится: 1) о медлительности и как бы неохоте невесты отпереть двери стучащемуся с ночного холода в дверь ее жениху (ст. 3) и 2) о внезапном исчезновении его после того, как она отперла двери (ст. 6, сн. 5), является не вполне понятным в области человеческих отношений взаимной любви. Поэтому не лишено интереса и значения разъяснение этого места проф. Олесницким в духе своей, известной нам уже, теории. «Ранним утром, когда Палестина еще спит, восходящее солнце уже стучится в ее дверь своими лучами, еще как бы влажными от ночной свежести и обильной летней росы. Но теперь оно встречает уже не весеннюю легкую и подвижную жизнь, но жизнь, уже прельщенную продолжительным ликованием и лениво отвечающую на зов дневного светила. Солнце оскорбилось и, когда земля наконец проснулась, сокрылось в серой песчаной мгле, наступило частое в Палестине в это время года явление самума, поэтически изображенное в стихе 7-м. Землю встречают некие стражи, которые бьют ее и насильственно срывают с нее прекрасное покрывало ее растительности: разумеются те созвездия, которые, по древней космогонии, служат причиною бурь и волнений на поверхности земли… Хотя и выше, в весенней песне (Песн 3:3), Палестина встречалась с подобными же стражами, но тогда они не причиняли ей такого вреда, как теперь, среди лета, и прошли мимо молча (раннею весною явления самума бывают слабы)… Среди неожиданной бури, изменившей и обнажавшей лицо всей страны, невеста с сожалением мечтает о сокрывшемся мирном и прекрасном солнце и изображает его в поэтическом образе Песн 5:10−16, черты и краски которого наглядно обозначают блеск солнца и чистоту его лучей… Где же теперь твой жених — солнце? спрашивают Палестину. Он сошел в свои эфирные сады, но он все-таки мой, и я принадлежу ему по преимуществу» (с. 375−376).
Песн 5:10. Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других:
Песн 5:11. голова его — чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон;
Песн 5:12. глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве;
Песн 5:13. щеки его — цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его — лилии, источают текучую мирру;
Песн 5:14. руки его — золотые кругляки, усаженные топазами; живот его — как изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами;
Песн 5:15. голени его — мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид его подобен Ливану, величествен, как кедры;
Песн 5:16. уста его — сладость, и весь он — любезность. Вот кто возлюбленный мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
После встречи Невесты с дочерьми Иерусалима и повторения ею (ст. 3) уже известного заклинания (ср. Песн 2:7; Песн 3.5) и ответного возражения с их стороны (ст. 9), Она с великим энтузиазмом дает описание, ст. 10−16, несравненной красоты ее друга, причем «это описание, как и описание невесты, представляет нарочитый подбор штрихов и картин природы, заслоняющих черты человеческого образа, который, однако ж, нужен был и здесь для того, чтобы отдельным штрихам сообщить единство впечатления и чтобы образовать соответствие другому человеческому образу. И здесь человеческие черты стоят так близко к штрихам природы, что даже частица сравнения (как) между ними считается излишнею» (проф. Олесницкий, с. 357−358). Вообще образ Жениха рисуется здесь особенно смелыми сравнениями в чисто восточном духе (голова его — чистое золото; кудри его — виноградные ветви; глаза — голуби… щеки — цветник ароматный, губы — лилии, голени — мраморные столбы)…
Но именно эта гиперболичность изображения Возлюбленного дает основание для перспективного изъяснения этого образа. «По мере того, как мы всматриваемся в эти, залитые светом, картины, человеческий образ жениха все более и более тускнеет и наконец превращается в святозарный образ солнца» (проф. Олесницкий, с. 358). «Но эта благодетельная сила есть не одна только стихийная сила или видимое солнце, но и сила политическая, которую библейские писатели олицетворяли в образе солнца (Иер 15:9) и представителем которой во время написания Песни Песней был царь Соломон, шестикратно названный по имени в нашей священной пиесе» (с. 360). «Указанным сочетанием царя и солнца уже образовался в мысли поэта такой высокий идеальный образ, что к нему весьма удобно было, без всякого нарушения единства картины, присоединить штрихи, определяющие благодеющую стране божественную силу. В солнце и лазури возвышающийся над землею царь Соломон, как благодетельный гений страны, сам собою вызывал в мысли поэта образ прославленного Мессии, имеющего явиться в облаках славы и завершить все высшие премирные благодеяния народу» (с. 362).