Толкование Далласской семинарии
Если от одного взгляда крокодила и самый отважный человек приходит в ужас, кто тот отважный, который сумеет устоять перед Моим лицом? — вопрошает Бог Иова (41:1−2). Устрашившийся создания рук Его не устрашится ли Создателя?
Первую фразу третьего стиха следует читать так: «Кто был впереди Меня, которому Я был бы чем-то обязан?» Все чем наделен человек — все это у него от Бога, дар Его; Он дает — он и отнимает, и протесты против этого лишены смысла (сравните 2:10).
Иов 41:4−9. Следует описание «устройства» крокодила (стихи 4−13). Чешуя, составляющая его «одежду», настолько тверда, что никто не может открыть верх этой одежды, т. е. оторвать чешую от тела (стих 5). Как и приблизиться к двойному ряду зубов его и разжать его челюсти (отворить двери лица его; стихи 5−6). Жуткое впечатление производят 66 острейших зубов крокодила, не скрытых губами, которых у крокодила нет (круг зубов его — ужас; стих 6).
Выпуклыми симметричными рядами расположены чешуи на спине крокодила; они похожи на плотно прилегающие друг к другу черепицы, образующие массивную крышу дома. В глазах Иова и его современников спина левиафана выглядела живым непробиваемым щитом (стихи 7−9).
Иов 41:10−13. Устрашающее впечатление производят любые движения крокодила: раскрывает ли он пасть, показываются ли из-под воды ноздри его и глаза, — таинственные явления сопутствуют этому (стих 10 и далее). Как известно, крокодил, полностью скрывшись под водой, может оставаться там около пяти минут. Затем у него возникает потребность вдохнуть воздух, и тогда голова его появляется на поверхности.
Обратившись к солнцу, он чихает… водой; капельки воды и влаги, выделяющиеся из пасти его и ноздрей, отливают светом в солнечных лучах, а зрачки, похожие на кошачьи, блестят в узких щелях маленьких глаз удивительным красноватым блеском, напоминая о первых лучах зари. Примечательно, что глаза крокодила образовывали древнеегипетский иероглиф, обозначавший зарю.
Пламя… огненные искры… дым, выходящие из пасти и ноздрей крокодила — только кажущиеся (стихи 11−13). Это все та же игра света, влаги и воды, сопутствующая процессу дыхания, когда оно с шумом вырывается из могучего тела животного. Перед нами не мифический дракон, а реальный крокодил. Просто Бог прибегает к языку поэтических аллегорий, описуя одно из удивительных Своих созданий и подчеркивая устрашающие аспекты вида его и жизнедеятельности.
Иов 41:14−17. Массивная шея крокодила свидетельствует о его силе. Мясистые части тела его сплочены; имеется в виду, что, в отличие от прочих животных, у крокодила эти «части» не мягки, а на редкость тверды. Крепость сердца его сравнивается с крепостью камня и каменного нижнего жернова (поскольку в процессе перемалывания зерна именно на нижний жернов приходилось наибольшее давление, его изготовляли из особо прочного камня). Стихи 14−16. Неудивительно, что когда… поднимается такое чудовище, то и силачи в страхе… теряются от ужаса (стих 17).
Иов 41:18−26. Другими словами, и самые сильные охотники в те дни редко, видимо, решались сразиться со свирепым крокодилом — в первую очередь потому, что он был неуязвим перед любым их оружием, будь то меч… копье… дротик (железные или бронзовые), стрела (дочь лука), камни, брошенные из пращи, или дубинка (булава); стихи 18−21.
Не вполне правильно переведен стих 22. Вот как следует его читать «внизу у него острые черепицы, он лежит, как борона на грязи» Имеется в виду, что чешуя, защищающая брюхо крокодила, хоть и уступает по твердости той, что у него на спине, все-таки настолько крепка, что оставляет глубокие отпечатки на влажной почве. Когда же животное плывет по реке, то вода словно бы вскипает вокруг него. Последнее слово в стихе 23 лучше прочитать как «благовоние»; дело в том, что крокодил оставляет после себя запах мускуса. И след (стезю), «светящийся» сединою (стих 24), т. е. «сипящую» беловатую пену.
Он царь над всеми сынами гордости. Заключительная фраза стих 26 подразумевает, что непревзойденная сила «левиафана», этого непобедимого творения рук Божиих, заставляет в страхе отступать перед ним и «гордых» животных и гордого человека. А что же Иов? Не заставили ли его эти слова Господа осознать во всей полноте, как ничтожна его собственная «гордость» перед Тем, Кто создал «левиафана»? И, вместе, как дерзка и опасна она.
Итак, Господь закончил «вторую речь» Свою. В плане некоего богословского итога заметим следующее. Поскольку Иов, сетуя, выражал сомнение в том, что Бог правильно реагирует на зло. Бог показал Иову, что не ему, беспомощному и перед тем, что является лишь зримым воплощением зла, символом его, судить об этом.
Возможно, в самом факте создания таких чудищ, как «бегемот» и «левиафан», обладающих неимоверной силой, но бессильных перед своим Создателем, содержится откровение Его о том, что и силы духовного зла, действующие во вселенной, — под Его контролем. Это Он попускает злу и хаосу временно править миром, как попустил сатане испытать Иова 1:12; 2:6)
Один на один человек бессилен одолеть такую же, как он сам, «тварь» («бегемота» и «левиафана»), тем более бессилен он одолеть мировое зло, олицетворяемое ими. Только Богу это под силу. Не абсурдны ли в таком случае сомнения Иова в правильности Божиих путей!
В богословском плане зло понимается как воля противления Богу. «Левиафан», под которым порой подразумевается сам сатана, восстал против своего Создателя по данной ему свободной воле. Сила и чудовищный облик его как воплощенного зла могут, казалось бы, навести на мысль (тех, кто мыслят «по-земному»), что добро бессильно перед злом, и неизбежно побеждается им. Но не очевидно ли (если мыслить в «небесных категориях»), что и самые темные тучи могут разве что скрыть солнце, которое, однако, всегда остается бесконечно выше их!