Толкование Далласской семинарии
Иов 31:1−4. Иов начинает с того, что по собственному решению (с юных лет, очевидно) запретил глазам своим искушать себя прелюбодейными соблазнами (стих 1). Ибо он исходил из того, что грех повлечет за собой наказание (горькие участь и наследие; стих 2 сравните с 20:29 и 27:13), сознавая, что Бог видит все пути его (сравните 7:19−20; 10:14; 13:27), и все шаги его известны Ему.
Иов 31:5−8. В стихе 5 и 7 обороты с «если» правильнее было бы читать как обороты с «ли»: «ходил ли я?» «стопы мои уклонялись ли?» Как «в суете» (стих 5) переведено евр. шаве, подразумевающее скрытую фальшь, ложь, лицемерно замаскированную. Иов убежден, что не повинен в этом, не повинен в обмане (евр. мирма — русское лукавство).
И если бы Бог согласился подвергнуть его беспристрастному суду («взвесить на весах правды»), то тоже убедился бы в его непорочности (стих 6). Он убедился бы в том, что стопы Иова не уклонялись от праведного Божиего пути на пути неправедные, на которые обычно увлекают человека сердце его и глаза, и что нечистое не приставало к рукам его (т. е. что в присвоении чужого Иов не повинен).
Если же это не так, то он сам призывает кары на голову свою: пусть посеянным им воспользуется другой, и все, что получил он от земли своей, будет у него отнято. Отрасли (цеецаим; стих 8) чаще означает «потомки» (например, 5:25); но употребляется и в значении урожаев, «произведений земли» (здесь, как, к примеру, и в Ис 42:5, это слово употреблено во втором значении).
Иов 31:9−12. Иов говорит о невиновности своей в грехе прелюбодеяния. Он, «не помышлявший о девице» (стих 1), не позволял сердцу своему прельститься и женщиною (подразумевается, женою ближнего своего), чтобы, прибегнув к хитрой интриге («ковам»), овладеть ею. Ибо он сознавал, что это серьезное преступление и беззаконие, подлежащее суду (стих 11; сравните с 7-ой и 10-ой заповедями — Втор 5:18, 21а). А если, говоря так, он «лукавит», то пусть бы его собственная жена стала рабыней (мелющей зерно) и наложницей другого.
Справедливое наказание за грех прелюбодеяния Иов приравнивает к «огню, поядающему до полного истребления» все, что принадлежит грешнику (стих 12).
Иов 31:13−15. Иов никогда не злоупотреблял своей властью над теми, кто находились у него в услужении, и когда они обращались к нему с жалобами, не отказывал им в справедливом их разрешении. А если бы не так, он не решился бы теперь обращаться с жалобами к Богу. Может быть, к удивлению своих посетителей, Иов заявляет о равенстве господ и рабов, одинаково сотворенных Богом в материнском чреве.
Иов 31:16−23. Видимо, отвечая на ложные обвинения Елифаза в свой адрес (22:7−9), Иов заявляет, что никогда не был черств и несправедлив по отношению к вдовам и сиротам; напротив, он всячески поддерживал их и опекал. Томил ли глаза вдовы? (стих 16) означает: «обнадеживал ли ее обещаниями, которых не исполнял?» Нет, сироте, которого брал в дом свой, он заменял отца, а вдове — с ранних лет (от чрева матери) — заботливого сына (именно как сын он руководил ею); стихи 17−18. Бедных, не имеющих одежды, Иов согревал шерстью овец своих (стихи 19−20).
И никогда не причинял он зла беззащитному (не поднимал руку на сироту) в расчете на то, что судьи у ворот города примут его сторону как человека влиятельного, будут ему в помощь (стих 21). А если не так, да лишится он руки! (стих 22) Нет, не совершал он ни зла ни насилия, ибо всегда боялся наказания от Бога.
В процессе своей «самозащиты» в стихе 13:16−22 (как и в 29:12−17, 25) страдалец как бы противопоставляет справедливость собственных поступков и действии «суду» Господнему над ним, Иовом.
Иов 31:24−28. Будучи богат, Иов с радостью благотворил другим, но никогда не упивался своим богатством, не радовался самому факту того, что, вот, оно растет (стих 25), и не рассматривал его как залог неизменного благополучия. Золото не было «опорой» его и «надеждой». Он не поклонялся ему, как идолу, и не поклонялся, глядя на «сияние и величие» их, солнцу и луне.
На древнем Востоке «целование руки своей» было знаком почитания. Уста Иова не целовали… руки его в знак преклонения перед небесными светилами. Он не прельстился ими в тайне сердца своего, так как сознавал, что и это… было бы преступление, подлежащее суду, ибо означало бы отречение от Бога Всевышнего.
Иов 31:29−34. Доброжелательность Иова простиралась и на врагов его — в том смысле, что он не радовался их несчастию и погибели и не позволял себе проклинать их.
Не только люди его дома, но и странники насыщались от щедрости Иова (именно так должен быть понят стих 31). Случайных людей он не оставлял ночевать на улице, но предоставлял им кров.
О состоянии своего сердца Иов говорит в стихах 33−34: если бы он, как это свойственно человеку (здесь «адам», т. е. «человек» в собирательном смысле), лицемерно скрывал… проступки свои, то в страхе перед разоблачением и последующим презрением сограждан не решился бы выходить за двери дома своего.
Иов 31:35−37. Подводя в своей защитительной речи итог всему, что было им сказано прежде, Иов жаждет, чтобы его выслушали с доверием к его словам (сравните 13:6, 17; 21:2); в трех своих посетителях он таких слушателей не нашел. Но в сущности ему нужен лишь один «слушатель», от которого он ждет ответа; это — Вседержитель. Последняя фраза в стихе 35 по-русски передана неверно; при буквальном переводе с еврейского она звучит так: «и пусть соперник мой напишет свое обвинение» (или «составит свою обвинительную запись»).
То есть Иов хочет, чтобы Бог предъявил ему официальное обвинение. Он убежден, что вины его, которой не существует, не может доказать даже Вседержитель. Его обвинительный вердикт, напротив, послужил бы оправданию Иова, и он с гордостью носил бы его на плечах… и возлагал бы на голову как почетный венец (стих 36).
В стихе 37 снова ошибочный перевод на русский язык. «Я приблизился бы к Нему, как князь», — говорит Иов в последней фразе этого стиха, подразумевая, что приблизился бы к Богу, не дрожа в ожидании заслуженного наказания, а смело, с чувством восстановленного достоинства.
Иов 31:38−40. Перед тем, как «окончить слова свои» (окончание стих 40), Иов призывает на себя последнее проклятие, если он согрешил, отрицая свою вину. Если вина его такова, что и земля вопиет о его наказании (сравните 20:27), если он ел плоды ее, не оплаченные собственным его трудом, и сверх силы заставлял трудиться тех, которые обрабатывали его землю (стихи 38−39), то пусть обрушится на него проклятие, обещанное Богом Адаму (стих 40 сравните с Быт 3:18), пусть он тоже будет отвергнут Им.
Вероятно, свой «ультиматум» Иов произнес в последней надежде, что теперь Бог прервет Свое молчание. Оправдает или обвинит его последним обвинением. Но небо по-прежнему молчало. Ибо не было, нет и не будет на земле человека, который был бы в силах принудить Всевышнего к ответному слову или действию.