Библия » Златоуст Толкование Иоанна Златоуста

1 Коринфянам 12 1 послание Коринфянам 12 глава

БЕСЕДА 29

«Не хочу оставить вас, братия, в неведении и о дарах духовных. Знаете, что когда вы были язычниками, то ходили к безгласным идолам так, как бы вели вас» (1Кор 12:1−2).

О дарах св. Духа, послуживших поводом к несогласию. — Против духоборцев. — Не нужно быть пытливым касательно распределения благ Богом. — Вещественные блага скоропреходящи.

1. Все это место весьма неясно; неясность происходит от неизвестности предметов и от оскудения событий, которые тогда были, а теперь не бывают. Почему же они теперь не бывают? Вот, причина неясности подала нам повод к другому вопросу: почему они тогда были, а теперь не бывают? Но оставим это до другого времени, а теперь скажем о том, что тогда было. Что же было тогда? Когда кто-нибудь принимал крещение, то внезапно начинал говорить на разных языках, и не только на разных языках, но многие даже пророчествовали, а некоторые совершали и другие еще большие знамения. Так как обращавшиеся из идолопоклонства не знали ничего ясно, не будучи сведущи даже в ветхозаветных книгах, а между тем по крещении тотчас получали Св. Духа, которого не видели, — потому что Он невидим, — то благодать давала некоторое чувственное доказательство действия (Духа): один вдруг начинал говорить на персидском, другой на римском, третий на индийском, а иной на каком-нибудь другом языке; для внешних (язычников) это служило свидетельством того, что в говорящем действует Дух Святый. Потому (апостол) и говорит: «но каждому дается проявление Духа на пользу», называя проявлением Духа дары Его. Как апостолы прежде всего получили это знамение, так и верующие получили тот же дар языков, и не только это, но и многое другое. Так, многие воскрешали мертвых, изгоняли бесов, совершали много и других подобных чудес. Впрочем, одни имели меньше даров, другие больше. Чаще всего был у них дар языков.

Это и послужило поводом к несогласию между ними не по свойству самого дела, а по неразумию получавших дары. Получившие больше даров превозносились пред получившими меньше; а эти скорбели и завидовали получившим больше, как показывает далее сам Павел. Нарушая чрез это взаимную любовь, они получали смертельную рану, которую он с великим тщанием старается исцелить. То же самое случилось и в Риме, только иначе. Потому он и в послании к Римлянам касается этого предмета, но прикровенно и кратко, выражаясь так: «ибо, как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены. И как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то, имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении; учитель ли, — в учении» (Рим 12:4−7). А что они также впадали оттого в гордость, он намекнул на это в начале, когда сказал: «по данной мне благодати, всякому из вас говорю: не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно, по мере веры, какую каждому Бог уделил» (ст. 3). Так он беседовал (с римлянами), у которых болезнь несогласия и гордости была не велика; а здесь — с большей силой, потому что болезнь была гораздо сильнее. И не это одно производило в них смятение, но кроме того между ними было много гадателей, так как город их еще держался языческих обычаев, и это, между прочим, также соблазняло и смущало их. Потому (апостол) здесь прежде всего показывает различие между гаданиями и пророчеством. Для того они получили и дар различения духов, чтобы различать и знать, кто говорит от Духа чистого и кто от нечистого. Так как невозможно было объяснить сказанных слов из них самих, — потому что пророчество свидетельствует о своей истинности не в то время, когда произносится, но когда исполняется, — так как не легко было распознавать, кто подлинно пророчествует и кто лжет, — потому что нечистый дух вредил пророчествовавшим, восставляя лжепророков, которые будто бы также предсказывали будущее, — и так как невозможно было доказать истину сказанного, пока еще не исполнилось предсказанное, и легко могли быть опровержения, — потому что только конец показывает, кто лжет и кто говорит правду, — то, чтобы слушатели не обманывались и прежде конца, (апостол) дает им такое знамение, которое еще прежде исполнения (сказанного) способствовало к различению того и другого. Начав отсюда свою речь, он потом переходит к благодатным дарованиям и разрешает возникавший отсюда спор. Прежде всего о гадателях он говорит так: «не хочу оставить вас, братия, в неведении и о дарах духовных». Духовными он называет знамения, потому что они — действия одного Духа, а человеческие усилия нисколько не содействуют к их совершению. Начиная беседовать об этом, он прежде всего, как я сказал, показывает различие между гаданием и пророчеством и говорит так: «знаете, что когда вы были язычниками, то ходили к безгласным идолам так, как бы вели вас». Смысл слов его следующий: в капищах идольских, когда кто бывал одержим нечистым духом и прорицал, то, как бы ведомый и связанный, был увлекаем духом и нисколько не сознавал того, что говорил. Гадателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк не таков, но он говорит все с трезвой душой и здравым рассудком, зная, что он говорит. Так различай гадателя и пророка еще прежде исполнения (сказанного). И смотри, как (апостол) устраняет при этом всякое подозрение: он призывает в свидетели их самих, знавших это по опыту. Что я, говорит, не лгу, не клевещу и не измышляю на язычников, как враг их, тому свидетели вы сами: знаете, как, будучи язычниками, вы были тогда водимы и увлекаемы. Если же кто станет считать и их, как верующих, (свидетелями) подозрительными, то я докажу вам это и (свидетельствами) внешних (язычников). Послушай Платона, который (в апологии Сократа) говорит так: «прорицатели и гадатели говорят много и хорошо, но сами вовсе не знают того, что говорят». Послушай и другого поэта, который выражает то же самое. Когда кто-нибудь разными обрядами и волхвованиями вводил в человека беса, тогда этот человек начинал прорицать и прорицая рвать и терзать себя, не будучи в состоянии выносить насилия беса, и таким образом мог растерзать себя и погибнуть: подобным волхвователям он и говорил: «развяжите же, смертный не может более сносить царя бога»; и еще: «развяжите мне венки, окропите мои ноги чистой водой и изгладьте черты, чтобы я мог идти». Все это и тому подобное, — ведь можно было бы сказать гораздо более, — доказывает и принуждение, с каким бесы удерживаются и служат, и насилие, какое терпят люди, однажды предавшие себя им и лишающиеся в это время здравого смысла. Также и Пифия, — нахожу нужным сказать теперь и о другом постыдном деле их, о котором лучше было бы молчать, потому что нам неприлично говорить об этом, но чтобы яснее видеть бесстыдство их, нужно упомянуть, чтобы вы уразумели отсюда, как безумны и смешны прибегающие к волхвователям, — эта женщина Пифия садилась, говорят, на треножнике Аполлоновом, расставив голени: затем лукавый дух, проникая снизу и входя в нее чрез детородные части, приводил ее в исступление, и она, распустив волосы, начинала бесноваться, испускать изо рта пену, и в таком исступлении изрекать неистовые слова. Вижу, что вы стыдитесь и краснеете, слыша это; а они еще превозносились таким бесстыдством и безумием!

2. Итак, намекая на все это и тому подобное, Павел сказал: «знаете, что когда вы были язычниками, то ходили к безгласным идолам так, как бы вели вас». Так как он говорил к понимавшим дело, то и не излагает всего подробно, чтобы не отяготить их, но, только напомнив им и приведя все на ум, тотчас оставляет это и поспешает к своему предмету. Что же значит: «к безгласным идолам»? Гадатели ходили к ним, как бы ведомые. Если же идолы безгласны, то как те пользовались ими? Для чего бес приводил их, как пленников и узников, к истуканам? Между прочим для того, чтобы сделать обман правдоподобным. Чтобы не подумали, что идол есть камень безгласный, он старался привязать людей к идолам, чтобы принадлежащее первым приписывали последним. Но у нас не так. Впрочем, (апостол) не объясняет нашего, то есть того, что касается пророков, так как им (коринфянам) это было известно, и между ними (были пророки, которые) пророчествовали, как следовало, с рассудком и совершенной свободою. Они властны были говорить и не говорить; они не были принуждаемы, но вместе с честью сохраняли и волю. Потому и Иона убегал, потому и Иезекииль уклонялся, потому и Иеремия отрицался. Бог же не принуждал их насильно, но советовал, убеждал, угрожал, не помрачая рассудка. Бесу свойственно производить помешательство, неистовство и большое помрачение, а Богу — просвещать и сознательно учить тому, чему должно. Вот первое различие между гадателем и пророком! Второе (апостол) излагает далее так: «потому сказываю вам, что никто, говорящий Духом Божиим, не произнесет анафемы на Иисуса»; и еще: «никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым» (ст. 3). Когда, говорит, ты увидишь, что кто-нибудь не произносит имени Иисуса или даже анафематствует Его, то он — гадатель; а когда увидишь другого, который обо всем говорит с именем Его, то знай, что он — духовный. Что же, спросишь, сказать об оглашенных? Если никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым, то что сказать о них, которые произносят имя Его, но Духа не имеют? Не о них теперь говорит (апостол), — так как (коринфяне) были тогда не оглашенные, — а о верующих и не верующих. Но разве никакой бес не именует Бога? Не говорили ли бесноватые: «знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий» (Мк 1:24)? Не говорили ли они и Павлу «сии человеки — рабы Бога Всевышнего» (Деян 16:17)? Говорили, когда были мучимы и вынуждаемы, а добровольно и не мучимые никогда. Здесь можно спросить: для чего бес говорил это, а Павел запретил ему? (Павел) подражал своему Учителю; и Христос запрещал бесам говорить, не желая получать от них свидетельство. А для чего бес делал это? Он хотел произвести замешательство, лишить апостолов чести и склонить многих слушать его самого. Если бы это было допущено, то бесы оказались бы достойными вероятия и легко стали бы вводить, что им угодно. Потому, чтобы этого не было и чтобы обман не получил даже начала, (апостол) заграждает им уста и тогда, когда они говорили правду, для того, чтобы никто совершенно не внимал им во лжи, но всякий отвращал слух свой от всего, что бы они ни говорили. Показав таким образом первый и второй признак гадателей и пророков, (апостол) далее беседует о чудесах, приступая к этому предмету не просто, но так, чтобы прекратить происходившее отсюда несогласие и убедить тех, которые получили меньше, не скорбеть, а тех, которые получили больше, не превозноситься. Потому начинает так: «дары различны, но Дух один и тот же» (ст. 4). Прежде всего он вразумляет того, кто получил меньший дар и из-за этого скорбит. О чем, говорит, ты скорбишь? О том, что не получил столько, сколько другой? Но вспомни, что это — дар, а не долг, и получишь утешение в скорби. Потому он прямо и выразился так: «дары различны». Не сказал: знамения, или чудеса, но: дарования, названием дара убеждая не только не скорбеть, но и чувствовать благодарность. Вместе с тем, говорит, представь и то, что хотя ты получил дар меньшей меры, но удостоившись получить его оттуда же, откуда и получивший больше, ты имеешь одинаковую с ним честь; ты не можешь сказать, что ему даровал Дух, а тебе ангел; и тебе и ему даровал Дух. Потому и прибавляет: «но Дух один и тот же».

3. Хотя есть различие в даре, но нет различия в Даровавшем: из одного источника получили и ты и он. «И служения различны, а Господь один и тот же» (ст. 5). Чтобы усилить утешение, (апостол) приводит и Сына и Отца. Самые дары называет здесь другим именем, желая и чрез это доставить большее утешение. Потому и говорит: «служения различны, а Господь один и тот же». Услышав о даровании, получивший меньше, может быть, стал бы скорбеть; но, услышав о служении, не станет, потому что это слово означает труд и работу. Что ты скорбишь, говорит, если Бог другому повелел трудиться больше, а тебя пощадил? «И действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу» (ст. 6−7). Что такое, скажешь, действие? Что такое — дарование? Что такое — служение? Только различные названия, а предметы одни и те же. Он называет и дарование и служение действием. «Исполняй», говорит, «служение твое» (2Тим 4:5); и: «я прославляю служение мое» (Рим 11:13); также к Тимофею: «по сей причине напоминаю тебе возгревать дар Божий, который в тебе» (2Тим 1:6); и к Галатам: «ибо Содействовавший Петру в апостольстве содействовал и мне у язычников» (Гал 2:8). Видишь ли, как он не полагает никакого различия между дарами Отца (и Сына) и Св. Духа, не смешивая Их ипостасей, — да не будет! — но показывая равночестие существа? Что дарует Дух, говорит он, то производит Бог (Отец), а распределяет и назначает Сын. Если бы одно было меньше другого, то он не сказал бы этого так и не стал бы таким образом утешать скорбящего. Далее утешает его еще другим образом, именно тем, что сообщенная ему мера дарований, хотя и малая, служит ему в пользу. Сказав: «Дух один и тот же», «Господь один и тот же», «Бог один и тот же», и тем успокоив его, присовокупляет еще другое утешение в словах: «но каждому дается проявление Духа на пользу». Чтобы кто-нибудь не сказал: чтож из того, что один и тот же Дух, один и тот же Господь, один и тот же Бог, когда я получил меньше? — (апостол) говорит, что, это на пользу. Явлением Духа он называет знамения, и справедливо. Мне верующему известно, кто имеет Духа, — именно тот, кто крещен; а для неверующего это ниоткуда не видно, как только из знамений. И отсюда опять следует не малое утешение: хотя дарования различны, но обнаружение одинаково; хотя бы ты имел много, хотя бы мало, ты равно обнаруживаешься, так что, если хочешь показать, что ты имеешь Духа, для этого ты имеешь достаточно. Итак, если один есть Даровавший, и данное тебе дар, и обнаружение может быть, и это наиболее полезно тебе, то не скорби, как будто бы ты был презрен. Не в бесчестие тебе, не для унижения тебя пред другим Бог поступил так, но из снисхождения к тебе и желания тебе пользы. Получить больше и не быть в состоянии вынести — вот что бесполезно, и пагубно, и достойно скорби! «Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом» (ст. 8−9). Видишь ли, как он везде прибавляет: «тем же Духом»? Он знает, что в этом и заключается великое утешение. «Иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков» (ст. 10). Так как последним они более всего гордились, то он и поставляет это на конце и присовокупляет: «все же сие производит один и тот же Дух» (ст. 11). Вот всеобщее врачевство утешения: все мы получаем от одного и того же корня, из одной и той же сокровищницы, из одного и того же источника! Поэтому-то он непрестанно употребляет это слово и тем уравнивает мнимое неравенство и утешает. Выше он говорил, что и Дух и Сын и Отец подают дарования; а здесь говорит только о Духе, чтобы ты и отсюда познал, что у них одно и то же достоинство. Что же значит: слово премудрости? То, которое имел Павел, которое имел Иоанн, сын грома. А слово разума? То, которое имели многие из верующих, хотя имевшие знание, но не бывшие в состоянии учить и удобно передавать другому то, что сами знали. Другому же вера: не вера в догматы, но вера чудодейственная, о которой Христос говорит: «если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет» (Мф 17:20). И апостолы о ней просили, когда говорили: «умножь в нас веру» (Лк 17:5). Она — мать чудотворений. Но иметь чудотворения, и дарования исцелений — не одно и то же. Кто имел дар исцелений, тот только врачевал, а имевший чудотворения мог и наказывать; от чудотворения не только врачевание, но и наказание, как например Павел ослепил, Петр поразил смертью. «Иному пророчество, иному различение духов». Что значит: «различение духов»? Знание того, кто духовный и кто не духовный, кто пророк и кто обманщик, как говорит он и Фессалоникийцам: «пророчества не уничижайте. Все испытывайте, хорошего держитесь» (1Фес 5:20−21). В то время была великая опасность от лжепророков, потому что диавол всячески старался противопоставить ложь истине. «Иному разные языки, иному истолкование языков». Иной сам знал, что говорил, но другому истолковать не мог; а иной имел способность к тому и другому, или к чему-нибудь одному из двух.

4. Этот дар (языков) почитался великим, потому что его и апостолы прежде всего получили и из коринфян многие имели, а дар учения — не так. Потому (апостол) поставляет тот прежде, а об этом (говорит) после. Между тем и тот для этого, равно как и все прочее, и пророчества, и чудотворения, и разные языки, и истолкование языков; и ничто не может равняться с ним, как он сам говорит: «достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении» (1Тим 5:17); и еще в послании к Тимофею: «занимайся чтением, наставлением, учением. Не неради о пребывающем в тебе даровании» (1Тим 4:13−14). Видишь ли, как он называет и это дарованием? Далее то же утешение, которое он предложил выше в словах: «Дух один и тот же», повторяет и здесь, говоря: «все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно».

И не только утешает, но и заграждает уста противнику словами: «разделяя каждому особо, как Ему угодно», потому что утешая надобно и вразумлять, как он поступает и в послании к Римлянам, когда говорит: «ты кто, человек, что споришь с Богом?» (Рим 9:20). Так и здесь: «разделяя каждому особо, как Ему угодно». Вместе с тем показывает, что принадлежащее Отцу принадлежит и Духу. Как об Отце сказал: «а Бог один и тот же, производящий все во всех», так и о Духе: «все же сие производит один и тот же Дух». Но производит, скажешь, под влиянием Бога?

Нигде (апостол) не сказал этого, а ты сам это выдумываешь. Когда он говорит: «производящий все во всех», говорит это о людях, а вовсе не считает с людьми и Духа, хотя бы ты тысячу раз, как безумный, повторял это. Так как он выше сказал: Духом (δια του πνευματος), то, чтобы ты не подумал, что это выражение означает унижение (Духа) или зависимость (действий Его от другого), присовокупляет, что Дух действует, а не побуждается к действию, и действует, «как Ему угодно», а не как повелевают Ему. Как об Отце Сын говорит, что Он «воскрешает мертвых и оживляет», равно и о Себе самом, что Он «оживляет, кого хочет» (Ин 5:21), так и о Духе в одном месте сказано, что Он делает все со властью и ничто Ему не препятствует, — слова: «дышит, где хочет» (Ин 3:8), хотя сказаны о ветре, именно это и доказывают, — а здесь говорится, что Он «все производит, как Ему угодно». Из другого места можешь видеть, что Он не из тех, чрез кого действуют, но сам действует: «ибо кто из человеков знает», говорит (апостол), «что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия» (1Кор 2:11). Дух человека, т. е. душа, не имеет нужды в постороннем воздействии, чтобы знать свое; это всякому известно; следовательно и Дух Святый — чтобы знать Божие: потому и говорит, что Дух Святый знает тайны Божии так же, как душа человеческая свои тайны. Если же в этом случае Он не побуждается к действию (кем-нибудь другим), то зная глубины Божии и действуя без постороннего влияния в раздаянии даров апостолам, Он тем более сам не находится в зависимости. Кроме того скажу и то, что я говорил прежде. Что именно? То, что если бы Дух был меньше и не единосущен (Отцу и Сыну), то не было бы никакого утешения в словах, что действует один и тот же Дух. Получивший что-нибудь от царя имеет великое утешение в том, что (царь) сам дал ему; а получивший от раба может еще более печалиться, что ему принес это посторонний. Таким образом и отсюда ясно, что Дух Святый не рабского, а царского существа. Апостол утешает коринфян как словами: «служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же», так и вышесказанными: «дары различны, но Дух один и тот же», и последующими: «все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно». Не будем же, говорит, унывать, скорбеть и говорить: почему я то получил, а этого не получил? Не будем требовать отчета от Святого Духа. Если ты знаешь, что Он подает по своему промышлению, и сознаешь, что, по тому же промышлению, Он подает в известной мере, то будь доволен и радуйся тому, что получил; не огорчайся тем, чего не получил, но еще воздавай благодарность за то, что не получил выше сил своих.

5. Если же касательно духовных (благ) не должно быть слишком пытливым, то тем более касательно вещественных должно оставаться спокойным и не исследовать, почему такой-то богат, а такой-то беден. Не всякий богат от Бога, но многие и от неправды, грабительства и любостяжания. Разве Тот, кто повелел не собирать богатства, подаст то, чего не велел приобретать? А чтобы еще более заградить уста возражающих, обратимся к древним временам, когда богатство давалось от Бога. Отвечай мне: почему Авраам был богат, а Иаков нуждался даже в хлебе? Не был ли последний так же праведен, как и первый? Не равно ли о троих говорил Господь: «Я Бог Авраама, Исаака и Иакова» (Исх 3:6)? Почему же один был богат, а другой трудился, как наемник? Почему даже Исав — нечестивец и братоненавистник — был богат, а он (Иаков) был рабом столь долгое время? Почему опять Исаак жил всегда спокойно, а Иаков в трудах и бедствиях, вследстие чего и говорил: «малы и несчастны дни жизни моей» (Быт 47:9)? Почему Давид, пророк и царь, постоянно жил в трудах, а Соломон, сын его, сорок лет прожил спокойнее всех людей, наслаждаясь глубоким миром, честью и удовольствиями всякого рода? Почему из пророков иной больше, а иной меньше терпел скорби? Потому, что каждому свое было полезно.

Потому в отношении каждого следует сказать: «судьбы Твои — бездна великая» (Пс 35:7). Если же мужей великих и дивных Бог назидал не одинаковым образом, но иного бедностью, другого богатством, иного спокойствием, другого скорбью, то тем более ныне надобно то же думать. Вместе с тем надобно помнить и то, что многое случается не по Его намерению, а от нашей злобы. Не говори же: почему один богат, несмотря на то, что порочен, а другой беден, несмотря на то, что праведен? Очень легко можно дать на это ответ и сказать: праведник не терпит никакого вреда от бедности, напротив еще более прославляется, а злой человек ведется богатством к мучению, если не переменится: и еще прежде наказания богатство часто бывало для него причиной многих зол и ввергало его в бесчисленные пропасти. Бог же попускает это, с одной стороны, в знак свободы (человеческой) воли, с другой — для научения прочих не бесноваться и не гоняться за деньгами. А что, скажешь, если человек порочный богат и не терпит ничего худого? Если он добродетелен и богат, это справедливо; а если порочен, то что нам сказать? То, что и в таком случае он жалок: богатство, присоединяясь к пороку, увеличивает зло. А если он добродетелен и беден? Это нисколько не вредит ему. А если порочен и беден? Значит, он терпит это справедливо и по достоинству, и даже с пользой для себя. Но такой-то, скажешь, получил богатство от предков и расточает его на блудниц и тунеядцев и не терпит ничего худого. Что ты говоришь? Он блудодействует, а ты говоришь, что он не терпит ничего худого? Он пьянствует, а ты думаешь, что он наслаждается? Он проживается на дела непотребные, а ты считаешь его достойным подражания? Что может быть хуже человека, погубляющего свою душу? Если у кого-нибудь искажено и изуродовано тело, то ты считаешь его достойным безмерных слез; а видя, что вся душа его искажена, ты считаешь его даже блаженным? Но он, скажешь, не чувствует этого? Потому-то самому он еще более жалок, подобно сумасшедшим. Кто знает, что он болен, тот конечно будет искать врача и примет лекарство; а кто не сознает своей болезни, тот не может и освободиться от нее. И, скажи мне, такого-то ты считаешь блаженным? Впрочем, это нисколько не удивительно; люди большей частью неопытны в любомудрии. Оттого мы и подвергаемся крайнему осуждению, наказываемся и не бываем свободны от мучения, оттого у нас непрестанные неудовольствия, огорчения и беспокойства, что мы, оставляя указанную нам Богом жизнь беспечальную, т. е. жизнь добродетельную, пролагаем себе другой путь — обогащения и любостяжания, исполненный бесчисленных зол: мы поступаем так же, как если бы кто, не понимая красоты телесной, но полагая все достоинство в одежде и навешенных украшениях, оставил без внимания женщину благоразумную и красивую от природы, а некрасивую, безобразную и уродливую, но только одетую в красивые одежды, взял бы себе в жены. Подобным же образом поступают ныне многие и касательно добродетели и порока: к гнусному по природе (пороку) прилепляются за внешние его украшения, а от прекрасной и благообразной (добродетели) отвращаются за непокрытую ее красоту, за которую тем более надлежало бы возлюбить ее.

6. Стыжусь, что между несмысленными язычниками есть люди, любомудрствующие так, если не на деле, то по крайней мере в мыслях, и знающие скоротечность настоящего, а у нас некоторые и этого не знают, даже имеют превратное суждение, и притом тогда, как Писание непрестанно повторяет нам: «тот, в глазах которого презрен отверженный, но который боящихся Господа славит» (Пс 14:4); «страх Господень все превосходит» (Сир 25:14); «бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека» (Еккл 12:13); «не ревнуй злодеям» (Пс 36:1); «не бойся, когда богатеет человек» (Пс 48:17); «всякая плоть — трава, и вся красота ее — как цвет полевой» (Ис 40:6). Слыша это и тому подобное каждый день, мы однако прилепляемся к земле. Как дети еще не совсем выучившиеся азбуке, когда приказывают им называть буквы не по порядку, часто называют одни вместо других, и тем возбуждают большой смех, так и вы, когда исчисляем вам все по порядку, кое-как еще следите, а когда спросим вас порознь, какую вещь надобно поставить на первом месте, какую на втором, и так далее, то вы не знаете, что сказать, и становитесь смешными. Подлинно, не крайне ли смешно, скажи мне, что люди, ожидающие бессмертия и благ, которых «не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку» (1Кор 3:9), гоняются за благами здешними и считают их достойными состязания? Если ты еще имеешь нужду учиться тому, что богатство не представляет ничего великого, что настоящее есть тень и сон, что оно рассеивается и разлетается, подобно дыму, то стой вне святилища и оставайся в преддверии, потому что ты еще не достоин войти в горние царские чертоги. Если ты еще не умеешь рассудить, что (настоящее) по существу своему непостоянно и скоропреходяще, то как ты сможешь презирать его? А если скажешь, что умеешь, то перестань исследовать и спрашивать, почему такой-то богат, а такой-то беден. Спрашивать об этом значит делать то же, как если бы ты ходил и спрашивал, почему такой-то бел, а такой-то черен, или почему у такого-то нос загнутый, а у такого-то тупой. Как в подобных вещах нам безразлично, так ли это, или иначе, — так должно быть и в том, беден ли кто или богат, и даже гораздо менее в последнем, нежели в первом. Все зависит от способа употребления: хотя бы ты был беден, ты можешь жить благодушно, если будешь любомудр: хотя бы ты был богат, ты несчастнее всех, если чуждаешься добродетели. Нам важно то, что добродетельно; а без этого все прочее совершенно бесполезно. Оттого и происходят эти частые вопросы, что многие считают бесполезное для них полезным, а о полезном нисколько не заботятся. Полезное для нас — это добродетель и любомудрие. Но вы слишком далеки от них; оттого у вас и смятение помыслов, многие волны и буря, потому что кто удаляется от горней славы и любви к небу, тот обращается к благам настоящим и делается их рабом и пленником. Отчего же, скажешь, мы стремимся к ним? Оттого, что не слишком стремимся к благам небесным. А отчего это происходит? От нерадения. А нерадение откуда? От невнимательности. А невнимательность откуда? От неразумения, оттого, что останавливаемся на благах настоящих и не хотим тщательно исследовать существо вещей. Отчего же опять это происходит? Оттого, что не читаем Писаний, не беседуем с святыми мужами, а ищем общества людей порочных. Потому, чтобы не было этого всегда, чтобы волны, подхватывая нас одна за другою, не увлекли в море зол, не потопили и не погубили совершенно, восстанем, пока есть время, и, утвердившись на скале, т. е. на догматах и слове Божием, будем взирать на бурю настоящей жизни. Таким образом мы и сами избавимся от нее и, спасая других, подвергающихся кораблекрушению, удостоимся будущих благ, благодатию и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 30

«Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело, — так и Христос» (1Кор 12:12).

Сравнение церкви с человеческим телом. — Вдовицы в церкви. — Следует пренебрегать деньгами.

1. Утешив (коринфян) тем, что всякое дарование есть дар благодати, что все подается одним и тем же Духом и подается на пользу, что (Дух) открывается и в меньших дарованиях, и вместе заградив им уста тем убеждением, что должно покоряться власти Духа, — «все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно», и потому не должно быть слишком пытливым, — (апостол) утешает их еще иным общеизвестным сравнением, обращаясь к природе, как он обыкновенно делает. Так, беседуя о волосах мужей и жен, он между прочим употребил такой же способ учения и сказал: «не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него, но если жена растит волосы, для нее это честь?» (1Кор 11:14). Рассуждая об идольских жертвах и запрещая касаться их, также употребил сравнение, заимствованное из языческих обычаев, напомнив об олимпийских играх и сказав: «бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду» (1Кор 9:24); кроме того указывал и на примеры пастырей, воинов и земледельцев. Точно так и здесь приводит общеизвестное сравнение, которым старается доказать, что никто (из христиан) не унижен пред другими, — как ни странно и ни трудно было доказывать это, — и которое могло убедить даже самых простых людей, то есть сравнение с телом. Человека малодушного и получившего меньше других ничто так не утешает и не располагает оставить скорбь, как убеждение, что он не унижен пред другими. Потому (апостол) и доказывает это: «ибо как», говорит, «тело одно, но имеет многие члены». Видишь ли его глубокую мудрость? Он доказывает, что одно и то же есть единое и многое. Раскрывая еще более этот предмет, присовокупляет: «и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело». Не сказал: многие члены принадлежат одному телу, но: «составляют одно тело» многое, и многие члены его есть одно. Если же многое есть единое и единое многое, то где различие, где преимущество, где унижение? «И все», говорит, «составляют одно»: не просто одно, но, будучи рассматриваемы собственно в отношении к составу тела, все они — одно; а когда они рассматриваются порознь, тогда — различие, и притом различие во всех их. Ни один из них не может сам по себе составить тела, и каждый одинаково недостаточен к тому, чтобы составить тело, а необходимо для этого их соединение; когда многие сделаются единым, тогда и составляется одно тело. Выражая это, он и говорит: «все члены тела, хотя их и много, составляют одно тело». Не сказал: высшие и низшие, но: «хотя их и много», что относится ко всем вообще. Как же они могут быть одно? Когда, оставив различие их, как членов, будешь рассматривать их по отношению к телу. Что глаз, то же и нога, в том отношении, что они — члены и составляют тело; в этом между ними нет никакого различия. Не можешь сказать, что один какой-нибудь член составляет тело сам по себе, а другой нет; в этом отношении они все равны, и все — одно тело.

Сказав и ясно доказав это по общему всем здравому смыслу, (апостол) присовокупляет: «так и Христос». Надлежало бы сказать: так и Церковь, — это именно следовало из предыдущего, — но он не сказал так, а вместо Церкви наименовал Христа, употребив выражение более возвышенное и более пристыдив слушателя. Смысл слов его следующий: так и тело Христово, которое есть Церковь. Как тело и голова составляют одного человека, так и Церковь и Христос, говорит, есть одно; потому и именует вместо Церкви Христа, разумея здесь тело Его. Как наше тело есть нечто единое, хотя состоит из многих членов, так и в Церкви все мы составляем нечто единое; хотя она состоит из многих членов, но эти многие суть одно тело. Таким образом, успокоив и ободрив общеизвестным примером того, кто считал себя униженным, (апостол) оставляет обыкновенные предметы и переходит к другому предмету — духовному, который мог доставить еще больше утешения и ясно показать равенство чести (у членов Церкви). Какому же? «Ибо все мы одним Духом», говорит, «крестились в одно тело, Иудеи или Еллины, рабы или свободные» (ст. 13). Смысл слов его следующий: один Дух составил из нас одно тело и возродил нас, потому что не иным Духом крещен один, а иным другой. И не только крестивший нас (Дух) есть един, но и то, во что Он крестил, то есть для чего крестил, есть едино, так как мы крестились не для того, чтобы составлять различные тела, но чтобы все мы в точности составляли одно тело в отношении друг к другу, то есть крестились для того, чтобы всем нам быть одним телом.

2. Таким образом и составивший нас един, и то, во что он составил нас, едино. И не сказал (апостол): чтобы мы принадлежали одному телу, но: «мы все в одно тело»: он всегда старается употреблять самые точные выражения. Хорошо также сказал: мы все, включив и себя самого. И я, апостол, не имею, говорит, пред тобой никакого преимущества в этом отношении; и ты тело так, как я, и я так, как ты, и все мы имеем одну и ту же Главу и родились одинаковым рождением, потому и составляем одно и то же тело. Но что я указываю, говорит, на иудеев? И язычников, которые были так далеки от нас, Бог привел в состав единого тела. Потому, сказав: «все мы», он не останавливается на этом, но прибавляет: «Иудеи или Еллины, рабы или свободные». Если же мы, бывшие прежде столь далекими друг от друга, соединились и стали едино, то тем более после соединения нам не следует скорбеть и унывать, так как уже нет места различию. Если Он удостоил одного и того же и язычников и иудеев, и рабов и свободных, то, удостоив, станет ли разделять нас, тогда как самое сообщение дарований служит к совершеннейшему единению? «И все напоены одним Духом. Тело же не из одного члена, но из многих» (ст. 13−14), т. е. все мы приступаем к одному и тому же таинству, вкушаем от одной и той же трапезы. Почему же он не сказал: мы питаемся одним и тем же телом и пьем одну и ту же кровь? Потому что, наименовав Духа, он означил то и другое, и кровь и плоть; чрез то и другое мы напояемся единым Духом. Впрочем, мне кажется, что он говорит здесь о том наитии Духа, которое совершается над нами при крещении, еще прежде таинства причащения. Напоены — сказал он потому, что это переносное выражение весьма прилично настоящему предмету, как будто бы он говорил о растениях и саде, что все дерева орошаются одним и тем же источником, одной и той же водой. Так точно и мы все, говорит, напояемся одним и тем же Духом, сподобляемся одной и той же благодати. Итак, если единый Дух составил нас, и в едино тело соединил всех нас, — а это означают слова: «крестились в одно тело», — и одну трапезу даровал, и одно и то же орошение сообщил всем, — а это означают слова: «напоены одним Духом», — а столь далеких между собой соединил вместе и многие только тогда составляют тело, когда становятся едино, то о каком твердишь ты различии? Если же скажешь, что членов много и они различны, то знай, что это самое и удивительно и составляет особенность тела, а именно, что в нем многое и различное составляет одно; а если бы не было множества, то не было бы так удивительно и чудно, что тело одно; или лучше, тогда не было бы и тела. Впрочем, это (апостол) объясняет после, а теперь пока обращается к самым членам и говорит: «если нога скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не рука, то неужели она потому не принадлежит к телу? И если ухо скажет: я не принадлежу к телу, потому что я не глаз, то неужели оно потому не принадлежит к телу?» (ст. 15−16). Если бы то, что один меньше, а другой больше, препятствовало входить в состав тела, то не стало бы и всего тела. Потому не говори: я не тело, потому что я меньше других: и нога занимает низшее место, но и она в составе тела. Быть или не быть в составе тела зависит не от положения в том или другом месте, — это производит только различие в месте, — но от слития или раздела; быть или не быть телом зависит от соединения с ним или несоединения. И заметь мудрость (Павла), с какой он представляет ваши члены произносящими эти слова. Как выше он говорил: «это приложил я к себе и Аполлосу» (4:6), так и здесь, чтобы сделать речь свою еще более кроткой и удобоприемлемой, представляет говорящими самые члены, чтобы (читатели), слыша ответ себе от самой природы, обличаясь самым опытом и общим здравым смыслом, не могли более противоречить. Хотя бы, говорит, и вы говорили то же самое и сколько бы ни возражали, вы не можете быть вне тела, потому что как закон природы, так и еще более сила благодати все соблюдает и сохраняет. И смотри, как он избегает излишества: говорит не о всех членах, а только о двух, и притом крайних, о самом высшем — глазе, и самом низшем — ногах. Кроме того представляет ногу говорящей не с глазом, но с рукой, которая немного выше ее, а ухо — с глазом. Как мы обыкновенно завидуем не тем, которые слишком превосходят нас, а тем, которые немного выше нас, так и он делает свое сравнение. «Если все тело глаз, то где слух? Если все слух, то где обоняние?» (ст. 17). Так как он указал на различие членов, упомянул о ногах, руках, глазах и ушах, и тем подал мысль о низшем и высшем достоинстве, то, смотри, как опять утешает и показывает, что это полезно, что оттого преимущественно и бывает тело телом, что члены у него многие и различные. Если бы они все были одно, то и не составили бы тела; потому он и говорит: А «если бы все были один член, то где тело?» (ст. 19). Впрочем, это говорит он после; а теперь выражает нечто еще большее, именно, что в таком случае не только не было бы тела, но не было бы и прочих членов: «если все слух», говорит, «то где обоняние?»

3. Далее, так как (слушатели) еще могли смущаться, он и здесь делает то же, что сделал выше. Как там, утешив указанием на пользу, совершенно заградил им уста, сказав: «все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (ст. 11), так и здесь, доказав, что все устроено так с пользою, он опять приписывает все воле Божией и говорит: «но Бог расположил члены, каждый в [составе] тела, как Ему было угодно» (ст. 18). Как о Духе сказал: «как Ему угодно», так и здесь: «как Ему было угодно». Поэтому не спрашивай, почему так, и почему не так. Хотя бы мы могли представить тысячи причин, мы ничем не можем столько же сильно доказать, что это хорошо, сколько словами: как восхотел высочайший Художник, так и сделалось, потому что Он хочет так, как полезно. Если же не должно быть слишком пытливым касательно членов в нашем теле, то тем более — в Церкви. И заметь мудрость (апостола): он указывает не на различие членов по природе или по деятельности, а на различие по местному положению: «но», говорит, «Бог расположил члены, каждый в [составе] тела, как Ему было угодно». Хорошо он сказал: каждый, выразив пользу всех их. Ты не можешь сказать, что такой-то член устроил Господь, а такой-то нет; но каждый поставлен так по Его воле; и ноге полезно быть на таком именно месте, а не одной только голове; и если бы (какой-нибудь член) переменил положение, оставил свое место и перешел на другое, то хотя по-видимому занял бы лучшее место, но погубил бы и расстроил все; он потерял бы свое место и не достигнул бы чужого. «Если бы все были один член, то где тело? Но теперь членов много, а тело одно» (ст. 19−20). Довольно заградив уста указанием на распоряжение Божие, он опять представляет суждения; вообще он не употребляет постоянно того или другого, но меняет и разнообразит речь свою. Кто только заграждает уста, тот смущает слушателя; а кто приучает его требовать на все объяснения, тот вредит его вере. Потому Павел постоянно делает то и другое, чтобы они и не ослабевали в вере и не смущались; заградив уста, опять предлагает объяснение. И посмотри на его искусство в состязании и превосходство его победы: из чего они заключали о неравенстве чести, — т. е. что между ними было большое различие, — из того самого он доказывает, что они имеют равную честь. А как? Вот как: «если бы все были один член, то где тело?» Смысл этих слов следующий: если бы не было между вами великого различия, то вы не были бы телом; не будучи телом, вы не были бы едино; а не будучи едино, вы не имели бы равной чести: если бы вы все имели равную честь, то не были бы телом; не будучи телом, вы не были бы едино; а не будучи едино, как вы имели бы равную честь? Теперь же, так как вы все имеете не одно дарование, то и составляете тело; а будучи телом, вы все составляете едино и ничем не различаетесь друг от друга в том отношении, что составляете тело. Следовательно, это именно различие и производит равенство чести. Потому он и присовокупляет: «но теперь членов много, а тело одно». Представляя себе это, оставим и мы всякую зависть; не будем ни завидовать тем, которые имеют больше дарований, ни презирать тех, которые имеют меньше. Так угодно было Богу; не будем же противиться. Если же ты еще смущаешься, то подумай, что другой часто не в состоянии исполнить твоего дела, и потому, хотя ты меньше его, но в этом отношении превосходишь его; а он, хотя и больше тебя, но в этом отношении меньше, и таким образом вы равны. И в теле члены, по-видимому, маловажные совершают немаловажные действия, но часто причиняют погибель и важным, если будут отделены от них. Что, например, в теле маловажнее волос? Но если уничтожишь их на бровях и ресницах, то отнимешь все благообразие у лица, и глаз уже не будет так красив; хотя потеря не важная, но от ней теряется все благообразие, и не только благообразие, но в большой степени и употребление глаз. Члены наши имеют каждый и свою частную деятельность и общую; равно и красота их есть и частная и общая; и тогда как они по-видимому разделены между собою, на самом деле тесно соединены, так что с повреждением одного повреждается и другой. Смотри: пусть будут у кого-нибудь глаза светлые, щеки улыбающиеся, уста розовые, нос прямой, брови стройные; но, если повредишь что-нибудь из этого, то исказишь общую красоту всего; все будет безобразным, и казавшееся прежде прекрасным представится отвратительным. Если например исказишь только край носа, то во всем произведешь великое безобразие, хотя искажен один только член; и с рукой, если оторвешь хотя ноготь одного пальца, произойдет то же самое.

4. А если желаешь видеть это на деятельности (членов), то отними один палец, и увидишь, что и прочие будут менее деятельны и не так будут исполнять свое назначение. Если же повреждение члена есть общее безобразие и сохранение есть общая красота, то не будем превозноситься и завидовать ближним. Важный член бывает красив и благообразен чрез член маловажный, и глаз украшается бровями; потому тот воюет против самого себя, кто воюет против брата, потому что не только ему вредит, но не малый ущерб наносит и себе самому. Итак, чтобы этого не было, будем заботиться как о себе самих, так и о ближних; подобие тела приложим и ныне к Церкви, и будем пещись о всех, как о собственных членах. И в Церкви есть многие и различные члены, и одни из них важнее, другие маловажнее; так, есть лики девственниц, есть общества вдовиц, есть братства сияющих в целомудренном браке, и много степеней добродетели. Также и в делах милосердия: один раздает все, другие довольствуются только необходимым и сверх того ничего не ищут, иные подают от избытка; но все они взаимно украшают друг друга. Если больший станет унижать меньшего, то всего больше повредит себе самому; так, если дева станет поносить брачную, то не мало потеряет мзды своей; и раздавший все, если станет поносить не сделавшего этого, много потеряет заслуг своих.

Но что я говорю о девах, вдовицах и людях нестяжательных? Что уничиженнее просящих милостыни? Однако и они приносят в Церкви великую пользу, находясь постоянно при дверях храма и составляя великое украшение, так что без них не была бы совершенна полнота Церкви. Это видели и апостолы, и потому в самом начале постановили правила как о всем прочем, так и о вдовицах, и прилагали о них такое попечение, что поставили (для служения) им семь диаконов. Когда я исчисляю членов Церкви, то, называя епископов, пресвитеров, диаконов, девственниц и воздержных, призываю также и вдовиц, потому что и они исполняют не маловажную службу. Ты приходишь (в церковь), когда захочешь; а они день и ночь здесь присутствуют и поют, делая не для одной только милостыни, потому что если бы они только этого хотели, то могли бы ходить на торжище и просить на перекрестках; но они имеют не мало и благочестия. Посмотри, в какой они печи бедности, и между тем ты не услышишь, чтобы они когда-нибудь роптали, или выражали огорчение, как делают многие из богатых; иные из них часто бывают голодные, другие постоянно зябнут от холода, и однако проводят жизнь в благодарении и славословии. Подашь ли им овол, они благодарят и высказывают подавшему тысячи благожеланий; не дашь ли ничего, они не огорчаются, но и тогда благословляют и сохраняют любовь, довольствуясь насущным пропитанием. Но, скажешь, они терпят по необходимости, хотя бы и не хотели этого. Почему так, скажи мне? Для чего произнес ты эти горькие слова? Разве нет постыдных ремесл, прибыльных для стариков и для старух? Разве они не могли бы, если бы не хотели вести честную жизнь, получать и оттуда пропитание с великим избытком? Разве не видишь, сколько в этом возрасте людей, развращающих и пособствующих разврату, или имеющих другие подобные занятия, которые доставляют им пропитание и даже роскошь? Но они не таковы, а готовы скорее умереть с голода, нежели посрамить свою жизнь и потерять спасение; они сидят целый день, предлагая тебе средство к спасению. Не так успешно врач, простирая руку и прилагая железо, очищает гнилые раны, как нищий, протягивая руку и получая милостыню, изглаждает струпы язв; и, что особенно удивительно, он без боли и страданий совершает это превосходное врачевание. Не менее нас, сидящих пред народом и поучающих вас полезному, поучает и он своим молчанием и видом, сидя у дверей церковных. Мы каждый день внушаем вам: не высокомудрствуй, человек; скоротечно и непостоянно естество человеческое; юность спешит обратиться в старость, красота в безобразие, сила в немощь, честь в бесчестие, здоровье в болезнь, слава в посрамление, богатство в бедность; все наше подобно быстрому потоку, который не может нигде остановиться, но быстро стремится вниз.

5. То же самое и еще больше того внушают и они своим видом и примером, и внушение их есть самое ясное. Сколько сидящих теперь вне (храма) красовались в юности и совершали великие дела? Сколько из этих безобразных превосходили многих и крепостью тела и красотой лица? Не сомневайтесь и не смейтесь: жизнь исполнена множества таких примеров. Если многие из бедных и низких часто делались царями, то что удивительного, если иные из великих и славных стали низкими и бедными? Первое гораздо более удивительно, а последнее весьма обыкновенно. Потому следует не сомневаться в том, что некоторые из них отличались искусствами, воинскими делами или богатством, но жалеть о них с великим состраданием и опасаться самим за себя, чтобы и нам не потерпеть когда-нибудь того же; ведь и мы — люди и подлежим той же скоротечной перемене. Но, может быть, кто-нибудь из неразумных и склонных к смешливости станет недоумевать и смеяться над вами, и скажет: когда ты перестанешь говорить о бедных и нищих, предсказывать нам несчастья, проповедовать нищету и стараться сделать нас нищими? Нет, не нищими стараюсь я сделать вас, когда говорю это; но стараюсь доставить вам небесное богатство, подобно как напоминающий здоровому о больных и описывающий их страдания говорит это не для того, чтобы сделать его больным, но чтобы сохранить его здоровье и страхом их несчастий предохранить его от беспечности. Для вас бедность кажется чем-то страшным и ужасным даже по одному названию; но потому мы и бедны, что боимся бедности, хотя бы имели тысячи талантов. Не тот беден, кто не имеет ничего, но тот, кто страшится бедности, подобно как и между несчастными мы оплакиваем и называем жалкими не тех, которые терпят великие бедствия, но тех, которые не умеют переносить даже невеликих; напротив, кто умеет переносить их, тот достоин похвал и венцов. А что это так, скажи, кого мы хвалим из ратоборствующих: тех ли, которые, получая множество ударов, не унывают и стоят с поднятой головой, или тех, которые обращаются в бегство при первых ударах? Не тех ли мы увенчиваем, как доблестных и мужественных, а над этими не смеемся ли, как над робкими и трусливыми? Так же будем поступать и в делах житейских: того, кто переносит все легко, подобно мужественному и все претерпевшему подвижнику (Иову), будем увенчивать, а того, кто трепещет и боится несчастий и еще прежде, нежели получит удар, умирает от страха, будем оплакивать. И в ратоборствах, если кто прежде, нежели поднимет свою руку, и едва только увидит поднятую руку противника, обращается в бегство, хотя еще не получил удара, то такой подвергается осмеянию, как слабый, изнеженный и неискусный в подобных подвигах. То же самое бывает и с теми, которые боятся бедности и не могут вынести даже одного ее ожидания. Следовательно, не мы делаем вас несчастными, а вы сами себя. Как не посмеяться над тобой диаволу, когда он видит, что ты еще прежде удара боишься опасности и трепещешь? Или лучше сказать, если для тебя так страшно опасение, то он даже не почтет нужным поражать тебя, но, предоставив обладать богатством, одним опасением потерять его сделает тебя мягче всякого воска. Мы, так сказать, уж от природы таковы, что, испытав что-нибудь, чего боимся, потом считаем это не так страшным, как раньше, до опыта. Потому, чтобы ты не приобрел и этой добродетели, диавол держит тебя в сильном страхе, истощая тебя, как воск на огне, опасением бедности прежде, нежели ты испытаешь ее на деле. Подлинно мягче всякого воска и несчастнее по жизни самого Каина тот, кто боится за то, что приобрел любостяжанием, скорбит о том, чего не имеет, и трясется над тем, что имеет, заключив у себя богатство, как неблагодарного раба, и сам будучи осаждаем разнообразными и постыдными страстями. Постыдное пожелание, разнообразный страх, беспокойство и трепет обуревают его со всех сторон, и он уподобляется кораблю, отовсюду гонимому противными ветрами и подвергающемуся частым треволнениям. Гораздо лучше было бы такому человеку умереть, нежели терпеть непрестанную бурю, подобно как и Каину лучше было бы умереть, нежели непрестанно трепетать.

Итак, чтобы и нам не потерпеть того же, будем противиться козням диавола, расторгать его сети, притуплять острие тяжкого копья его и заграждать ему всякий доступ к нам. Если ты будешь презирать любостяжание, то он не будет иметь места, где бы поразить тебя, не будет иметь возможности приступить к тебе, потому что ты исторгнул корень зла; а когда нет корня, то не произрастет и дурной плод. Мы постоянно говорим и не перестанем говорить это; а имеют ли слова наши какой-нибудь успех, это покажет тот день, который откроется огнем, обнажит дела каждого и обнаружит, у кого светильники светлы и у кого не таковы. Тогда откроется, у кого есть елей и у кого нет. Впрочем, да не останется никто тогда чуждым этого утешения, но да окажутся все богатыми человеколюбием и, имея светлые светильники, войдут вместе с Женихом! Нет ничего страшнее и прискорбнее слов, которые услышат тогда от Жениха отходящие отсюда без щедрой милостыни: «не знаю вас» (Мф 25:12). Да не услышим мы этого, но да услышим сладчайшие и вожделеннейшие слова: «приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (Мф 25:34). Таким образом мы станем жить блаженной жизнью и удостоимся всех благ, превосходящих самый ум человеческий, которых и да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).

БЕСЕДА 31

«Не может глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны» (1Кор 12:21).

Необходимость согласия и опасность вражды. — Ничто не производит такого разделения, как зависть.

1. Обличив зависть низших и уничтожив скорбь их, которую они могли иметь от того, что другие удостоились больших дарований, (апостол) смиряет теперь гордость тех, которые получили больше. Он делал это и прежде, когда беседовал с первыми, именно когда внушал, что дарование есть дар, а не заслуга; но теперь делает то же с большей силой, продолжая то же сравнение. От тела и его единства он переходит к сравнению между собой самых членов, что особенно нужно было знать им (коринфянам), так как не столько могло утешать их то, что все они составляют одно тело, сколько убеждение в том, что и при тех дарах, которые получены ими, они нисколько не унижены. «Не может», говорит он, «глаз сказать руке: ты мне не надобна; или также голова ногам: вы мне не нужны». И меньшее дарование также необходимо; как без великого был бы большой недостаток, так и без малого нарушилась бы полнота Церкви. Не сказал: не говорит, но: не может сказать, т. е. хотя бы он и захотел, хотя бы и сказал, однако это невозможно по самому существу дела. Потому он берет два крайние члена и на них останавливает речь свою, именно приводит в пример, во-первых, руку и глаз, а во-вторых, голову и ноги. В самом деле, что маловажнее ноги, или что почтеннее и необходимее головы? Голова особенно и составляет человека. Однако и она сама по себе недостаточна и не может одна совершать всего: иначе нам напрасно даны ноги. Не останавливаясь на этом, (апостол) показывает еще иное преимущество (низших), как он всегда делает, стараясь доказать не только равенство, но простираясь еще далее. Потому и присовокупляет: «напротив, члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее, и которые нам кажутся менее благородными в теле, о тех более прилагаем попечения; и неблагообразные наши более благовидно покрываются» (ст. 22−24). Он непрерывно приводит в пример тело, и таким образом утешает одного и смиряет другого. Я утверждаю, говорит он, что важнейшие члены не только имеют нужду в низших, но и великую нужду, так как что у нас слабо и менее благородно, то и необходимо и пользуется большим попечением. Хорошо он сказал: «которые кажутся», выражая, что такое положение основывается не на существе вещей, а на мнении людей. У нас нет ничего бесчестного, потому что все — от Бога. Что у нас по-видимому неблагороднее детородных членов? Но им оказывается еще большее попечение: самые бедные люди, хотя бы оставляли нагими все прочие части тела, не позволяют себе обнажать этих членов; а с бесчестными вещами поступают не так, но надлежало бы презирать их более всего другого. Бесчестный раб в доме не только не пользуется большим попечением, но не удостаивается и одинакового с другими. Следовательно, если бы и эти члены были неблагородными, то не только большего не следовало бы оказывать им попечения, но и равного с другими; а теперь о них более прилагается попечения, и это по действию премудрости Божией. Бог устроил так, что одни члены от природы ни в чем не имеют нужды, другим мы должны доставлять то, чего не дано им от природы: и однако они оттого не бесчестны, подобно как животные, по природе своей, большей частью ни в чем не имеют нужды, ни в одежде, ни в обуви, ни в крове, и однако наше тело не бесчестнее их тела потому, что имеет нужду во всем этом. Подлинно, если рассмотреть внимательно, то эти (члены) и по самой природе своей почтенны и необходимы, на что намекает и сам (апостол), произнося свое суждение о них не на основании нашего внимания и большого о них попечения, но на основании самого существа вещей; называя их слабыми и менее благородными, он говорит: «которые кажутся», а называя их необходимыми, не прибавляет: «которые кажутся», но произносит собственное суждение и говорит, что они «гораздо нужнее»; и весьма справедливо. Они действительно необходимы для рождения детей и продолжения нашего рода. Потому и римские законодатели полагают наказание тем, которые искажают эти члены и делают себя скопцами, как людям, причиняющим вред всему роду человеческому и искажающим самую природу. Но да поймут люди развращенные, подвергающие порицанию дела Божии! Как вино многие проклинают из-за пьяниц и женский пол из-за блудниц, так и эти члены почитаются постыдными из-за тех, которые употребляют их не по надлежащему. Но не должно (судить) так; грех зависит не от существа вещи, а происходит от произвола совершающих преступление. Впрочем, некоторые думают, что Павел называет здесь членами слабейшими и менее благородными, нежнейшими и пользующимися большим попечением — глаза и ноги, именно, под членами слабейшими и нужнейшими разумеет глаза, так как они, хотя слабее силой, но превосходнее по употреблению, а под членами менее благородными разумеет ноги, о которых также прилагается много попечения.

2. Далее, чтобы не было преувеличения с другой стороны, он говорит: «а благообразные наши не имеют в том нужды» (ст. 24). Чтобы кто не сказал: как, неужели члены благородные нужно оставлять в пренебрежении, а о менее благородных заботиться? — он говорит: мы делаем это не из пренебрежения к ним, но потому, что они не имеют в том нужды. И заметь, как он кратко выразил похвалу им и потом перешел к дальнейшему, поступив в этом случае и прилично и полезно. Не останавливаясь на этом, он присовокупляет и причину: «но Бог», говорит, «соразмерил [37] тело, внушив о менее совершенном большее попечение, дабы не было разделения в теле» (ст. 25). Если же Бог смешал тело, то не оставил возможности различать в нем менее благородное, потому что смешанное делается единым, так что уже не видно, чем оно было прежде, — иначе о нем нельзя было бы сказать, что оно смешано. И смотри, как он везде только слегка упоминает о недостатках, выражаясь: «менее совершенному» (υστερουντι). Не сказал: бесчестному или постыдному, но: «менее совершенному». Отчего менее совершенному? От природы. «Внушив большее попечение» [38]. Для чего? «Дабы не было разделения в теле». Так как (коринфяне), получив множество утешений, еще скорбели о том, что получили меньше, то (апостол) доказывает, что они напротив получили большую честь: «менее совершенному», говорит, «большую дав честь»; а потом и приводит причину, показывая, что (Бог) с пользой и даровал меньше и почтил больше. Какая же это причина? «Дабы не было», говорит, «разделения в теле»: не сказал: в членах, но: в теле. Подлинно было бы великое неравенство, если бы одни члены и от природы и от нас пользовались большим попечением, а другие не имели бы этого ни с той, ни с другой стороны; тогда они распались бы, не имея возможности сохранять союз между собой; а если бы одни отпали, то и прочие потерпели бы вред. Видишь ли, как он доказал, что менее совершенным членам необходимо было дать более чести? Если бы было не так, то погибли бы, говорит, все вообще. Подлинно, если бы вы не прилагали о них великого попечения, то они, не будучи предохраняемы от природы, повредились бы, повредившись, разрушились бы, разрушившись, разделили бы тело на части, а по разделении тела погибли бы и прочие гораздо важнейшие члены. Видишь ли, как с попечением о тех соединено попечение и об этих? Члены имеют основание своего бытия не столько в собственной природе, сколько в том, что составляют одно тело; потому если разрушится тело, то не будет никакой пользы от целости каждого из них порознь; глаз ли останется целым, или нос сохранится, по расторжении союза не будет оттого никакой пользы; а если союз сохраняется, то они, хотя бы и повредились, однако держатся и скоро выздоравливают. Но, может быть, кто-нибудь скажет: о теле точно можно сказать, что менее совершенные члены получили более чести; но как это можно видеть между людьми? Между людьми тем более можно видеть это. Так, пришедшие в одиннадцатый час первые получили награду; для заблудшей овцы пастырь оставил девяносто девять других, пошел за ней, и найдя нес, а не гнал ее; блудный сын удостоился большего попечения, нежели ведший себя честно; разбойник был увенчан и прославлен прежде апостолов. То же можно видеть и (в притче) о талантах: получивший пять талантов и получивший два удостоились одного и того же, и то самое, что последний получил два таланта, служит знаком большего о нем попечения; если бы ему дано было пять, то он, не будучи в состоянии приумножить их, лишился бы всего; а получив два и исполнив свое дело, он удостоился того же, чего и приобретший пять талантов, приобретя тем больше его, чем за меньшие труды сподобился тех же венцов. Хотя он был такой же человек, как и получивший пять талантов, однако Владыка не истязует его, не принуждает его трудиться столько же, сколько подобный ему раб, и не говорит: почему ты не мог приобрести пять талантов? Он мог бы сказать это по справедливости; между тем увенчал и его. Итак, зная это, высшие не притесняйте низших, чтобы прежде них вам самим не потерпеть вреда; ведь, если они отделятся, то разрушится и все тело. Что такое тело, если не соединение многих членов, как и апостол говорит: «тело же не из одного члена, но из многих»? Потому, если таково есть тело, то будем стараться, чтобы многое оставалось многим; а когда этого не будет соблюдено, то откроется смертельная рана. И апостол требует не того только, чтобы мы не отделялись друг от друга, но чтобы самым тесным образом были соединены. Именно, сказав: «дабы не было разделения в теле», он не удовольствовался этим, но прибавил: «а все члены одинаково заботились друг о друге», представив здесь другую причину, почему о низших членах прилагается более попечения. Бог устроил так не только для того, чтобы члены не отделялись друг от друга, но и для того, чтобы между ними была великая любовь и согласие. Если каждый должен заботиться о спасении ближнего, то не говори мне о низшем и высшем; здесь нет высшего и низшего. Различие (членов) можно видеть только тогда, когда тело остается целым; когда же оно разрушается, то нельзя; а оно разрушается, если нет и низших (членов).

3. Итак, если с повреждением маловажных членов повреждаются и важные, то последние должны заботиться о маловажных столько же, сколько о самих себе, так как от сохранения их зависит сохранение и важных. Потому, хотя бы ты тысячу раз твердил, что такой-то член маловажен и ничтожен, но если не будешь пещись о нем столько же, сколько о самом себе, и станешь нерадеть о нем, как о маловажном, то вред падет на тебя же. Поэтому (апостол) не сказал: чтобы только члены заботились друг о друге, но присовокупил: чтобы «все члены одинаково заботились друг о друге», т. е. чтобы маловажный член пользовался точно таким же попечением, как и важный. Не говори же, что такой-то член не важен, но помни, что он член того же тела, которое содержит в себе все; как глаз, так и всякий другой (член), делают тело телом. В составе тела ни один (член) не имеет преимущества пред другим; и не то составляет тело, что в нем иной (член) важнее, а иной маловажнее, но то, что в нем много (членов) и притом различных. Как ты, будучи больше, составляешь тело, так и другой, будучи меньше; следовательно, малость его, в отношении к составу тела, равночестна с тобой: этому прекрасному целому он способствует так же, как и ты. Это видно из следующего: пусть не будет члена важного и неважного, благородного и неблагородного, но пусть будет все глазом, или все головой: не погибнет ли тело? Для всякого очевидно. Опять, если бы все были неважными, то произошло бы то же самое. Так в этом отношении маловажные члены равны (важнейшим). Можно сказать еще более: маловажный (член) для того именно и есть маловажный, чтобы было тело, так что он для тебя же остается маловажным, чтобы ты оставался важным. Потому (апостол) и требует одинакового о всех попечения: «дабы все члены», говорит, «одинаково заботились друг о друге», и опять то же самое объясняет в следующих словах: «посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (ст. 26). Для того, говорит, (Бог) установил взаимное попечение друг о друге, устроив единство в таком разнообразии, чтобы и все случающееся было общим для многих. Если от попечения о ближнем зависит общее спасение, то необходимо, чтобы и слава и скорбь были общими. Таким образом (апостол) предлагает здесь три заповеди: не разделяться, но быть в тесном единении, иметь равное попечение друг о друге, считать все случающееся общим. Выше он говорил, что менее совершенному (члену Бог) предоставил большую честь, как имеющему в том нужду, показывая, что самое несовершенство дает право на большую честь; а здесь говорит, что (члены) равны и по взаимному попечению друг о друге. Для того, говорит, (Бог низшим членам) и предоставил большую честь, чтобы они пользовались не меньшим попечением; но не в этом только, а и во всем случающемся, как приятном, так и неприятном, члены взаимно связаны между собой. Часто когда в пяту вонзится терн, все тело чувствует боль и тревожится, спина сгибается, желудок и бедра сжимаются, руки, как оруженосцы и слуги, простираются вперед и вынимают занозу, голова наклоняется и глаза наблюдают с великой заботой. Таким образом, хотя нога и низший (член) и не может подняться выше, однако она наклоняет голову, и чрез то равняется ей и получает одинаковую честь, тем более, что ноги заставляют ее наклоняться не по милости, а по долгу; следовательно она, имея пред ними преимущество, как более важный (член), при всем том, будучи обязана менее важным воздавать честь и попечение и одинаково страдая с ними, выражает великое с ними равенство. Что в самом деле ниже пяты и что важнее головы? Между тем последняя наклоняется к первой и вместе с собой наклоняет все члены. Опять, когда болят глаза, тогда и все (члены) страждут, все впадают в бездействие, ноги не ходят, руки не работают, желудок не принимает обыкновенной пищи, хотя болезнь в глазах. Почему тогда ты умащаешь желудок? Почему покрываешь ноги? Почему обвязываешь руки? Потому, что они находятся в связи с глазами, и все тело невыразимо страдает вместе с ними. Если бы они не страдали вместе, то не нужно было бы и общего о них попечения. Поэтому (апостол), сказав: «дабы все члены одинаково заботились друг о друге», присовокупил: «страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены». Как, спросишь, они радуются? Увенчивается голова, — и весь человек прославляется; говорят уста, — и глаза блестят радостью и весельем, хотя хвала не глазам, а языку. Также когда прекрасны глаза, тогда жена вся кажется прекрасной; когда восхваляется прямой нос, правильная шея и другие члены, тогда и глаза сияют; опять же они изобильно плачут, когда те (члены) подвергаются болезням и несчастиям, хотя сами остаются невредимыми.

4. Итак, помня это, будем все мы подражать любви этих членов и не поступать противно тому, не станем смеяться над бедствиями ближнего и завидовать его счастью: ведь это свойственно безумным и сумасшедшим. Кто вырывает глаз, тот представляет величайшее доказательство безумия, и кто грызет руку, тот ясно уличает себя в сумасшествии. Если же это так в отношении к членам (телесным), то равным образом и в отношении к братьям такие действия обличают безумие и причиняют не малый вред. В самом деле, доколе он блистал, дотоле сохраняется и твое благообразие и красуется все тело; его красота относится не к нему только, но и тебе доставляет честь; если же ты угасишь его, то навлечешь на все тело общую тьму и подвергнешь все члены несчастью; наоборот, если сохранишь светлым, то сохранишь красоту всего тела. Никто не говорит: прекрасен глаз, — но что? Такая-то прекрасна; если же хвалят и его, то хвалят уже после общей похвалы. Так бывает и в Церкви: когда отличаются некоторые, тогда и общество приобретает добрую славу. Враги не разделяют похвал, но совокупно относят (их ко всем); отличается ли кто-нибудь даром красноречия, они хвалят не его только, но и всю Церковь. Не говорят: такой-то достоин удивления, — но что? Христиане имеют учителя достойного удивления; и это сокровище делают общим. Так, язычники соединяют, а ты разделяешь, враждуешь против собственного тела и восстаешь против собственных членов. Разве не знаешь, что чрез это низвращается все? «Царство», говорит (Господь), «разделившееся само в себе, опустеет» (Мф 12:25).

Ничто так не разделяет и не расторгает, как ненависть и зависть, эта тяжкая болезнь, недостойная никакого прощения и в некотором отношении худшая самого корня зол. Сребролюбец радуется тогда, когда сам получает; а завистливый радуется не тогда, когда сам получает, а когда не получает другой, считает благополучием для себя не собственное благоденствие, а несчастье других, есть как бы общий враг человеческой природы и мучитель Христовых членов. Что же может быть безумнее? Бес завидует людям, а отнюдь не другому бесу; а ты, человек, завидуешь человеку, восстаешь против единоплеменного и однородного тебе, чего не делает и бес! Какое будет тебе прощение, какое оправдание, когда ты, видя брата своего благоденствующим, дрожишь и бледнеешь, тогда как надлежало бы хвалиться, радоваться и восхищаться? Если же ты хочешь соревновать ему, я не запрещаю: соревнуй, но так, чтобы тебе сделаться подобным ему в доброй славе, не с тем, чтобы унизить его, но чтобы и тебе достигнуть той же высоты и явить такую же добродетель. Вот доброе соревнование: подражать, а не враждовать, не скорбеть о совершенствах другого, а сокрушаться о собственных недостатках. Но зависть поступает напротив: не заботясь о своих недостатках, она мучится совершенствами других. Не столько бедный огорчается своей бедностью, сколько завистливый благополучием ближнего; что может быть гнуснее этого? Потому он, как я выше сказал, даже хуже корыстолюбивого; этот радуется, когда сам получает, а тот веселится, когда другой не получает. Итак, увещеваю вас, оставьте этот злой путь и обратитесь к доброй ревности, — а такая ревность сильна и горячее всякого огня, — и вы получите отсюда великие блага. Так и Павел, обращая к вере иудеев, говорил: «не возбужу ли ревность в сродниках моих по плоти и не спасу ли некоторых из них?» (Рим 11:14). Кто так ревнует, как он желал, тот сокрушается не тогда, когда видит другого с доброй славой, но когда видит себя отставшим. А завистливый не так: он сокрушается, когда видит преуспеяние другого и, подобно какому-нибудь трутню, повреждающему чужие труды, сам отнюдь не старается встать, а плачет, когда видит другого стоящим, и делает все, чтобы низвергнуть его. Чему же можно уподобить эту страсть? Она, мне кажется, подобна ленивому и утучневшему ослу, который, будучи запряжен вместе с быстрым конем, и сам не хочет встать, и коня тяжестью своего тела старается притянуть. Так и он (завистливый) нисколько не думает и не старается о том, чтобы освободиться от этого глубокого сна, а все делает для того, чтобы зацепить и низвергнуть другого, парящего к небу, делаясь верным подражателем диавола. И диавол, видя человека в раю, старался не себя исправить, а его лишить рая; и опять, видя его пребывающим на небе и других стремящимися туда же, он также старается помешать тем, которые спешат туда, и таким образом уготовляет себе самому жесточайшую пещь. Так бывает и всегда: кому завидуют, тот, если будет бдителен, еще более прославляется; а завидующий навлекает на себя самого более зол. Так прославился Иосиф; так Аарон священник; козни завидующих произвели то, что сам Бог и раз и другой изрек о нем определение свое, и устроил то, что прозяб жезл его; так Иаков достиг великого благоденствия и всего прочего; так-то завистники сами себя подвергали бесчисленным бедствиям! Зная все это, будем избегать зависти. И чему, скажи мне, ты завидуешь? Тому ли, что брат твой получил духовное дарование? Но от кого он получил, скажи мне, не от Бога ли? Значит, ты враждуешь против Того, кто даровал ему. Видишь ли, до чего простирается зло, до какой степени греха восходит оно и какую изрывает бездну наказания! Будем же, возлюбленные, избегать этой страсти, не станем завидовать, но будем молиться о самих завидующих и употреблять все меры к тому, чтобы погасить в них эту страсть. Не станем поступать подобно тем неразумным, которые, желая наказать других, употребляют все меры, чтобы возжечь пламень себе самим. Напротив, будем проливать слезы и оплакивать их. Они казнят сами себя, нося в себе червя, который непрестанно пожирает их сердце, и открывая источник яда, который горче всякой желчи. Будем же молить человеколюбивого Бога, чтобы Он и в них истребил страсть, и нам не попустил впасть в болезни. Небо недоступно для того, кто заражен этой язвой, и еще прежде неба самая настоящая жизнь делается для него несносной. Не так моль и червь съедают волну и дерево, как горячка зависти съедает кости завистников и отравляет здравие души. Потому, чтобы нам и себя и других избавить от бесчисленных зол, удалим от себя эту злую горячку, которая хуже всякой язвы, чтобы, получив духовную силу, мы могли и совершить подвиг настоящей жизни, и достигнуть будущих венцов, которых и да сподобимся все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 32

«И вы — тело Христово, а порознь — члены» (1Кор 12:27).

В Церкви Христовой было больше пророков, чем в Ветхом завете. — Благодатные дары без любви и доброй жизни не приносят пользы. — Любовь свободна от всякого зла. — Павел иногда вынуждаем был хвалиться.

1. Чтобы кто-нибудь не сказал: какое имеет отношение к нам пример тела? ведь оно устроено так по природе, а наши совершенства зависят от воли, — (апостол) прилагает этот пример к нашим обстоятельствам и показывает, что мы тоже должны иметь такое же согласие, какое те (члены тела имеют) по природе: «и вы», говорит, — «тело Христово». Если в нашем теле не должно быть несогласия, то гораздо более в теле Христовом, и тем более, чем благодать сильнее природы. «А порознь — члены». Мы, говорит, не только тело, но и члены. О том и о другом он беседовал выше, совокупив многих во едино и показав, что все составляют нечто единое, по подобию тела, и что это единое слагается из многого и находится во многом, а многое в нем содержится и получает возможность быть многим. Что значит: «порознь» [39]? Сколько это касается вас, и сколько от вас зависит составлять часть. Он сказал: тело; а так как все тело составляла не коринфская церковь, но вселенская, то и присовокупил: по частям; т. е. ваша церковь есть часть Церкви вселенской, тела составляемого всеми церквами, так что вы обязаны быть в мире не только друг с другом, но и со всей вселенской Церковью, если вы в самом деле члены целого тела. «И иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки» (ст. 28). Он и теперь делает то же, о чем я сказал прежде; коринфяне превозносились даром языков, потому он везде поставляет его на последнем месте. Не напрасно он говорит здесь: во-первых, во-вторых, но поставляет превосходнейший дар выше, а потом указывает на низший. Потому сначала он именует апостолов, которые имели в себе все дары. Не сказал просто: иных Бог поставил в Церкви апостолами, или пророками, но присовокупил: во-первых, во-вторых, в-третьих, выражая именно то, что я сказал. «Во-вторых пророками». Тогда пророчествовали, например, дочери Филиппа, Агав и те из самих коринфян, о которых он говорит: «и пророки пусть говорят двое или трое» (1Кор 14:29), и в послании к Тимофею: «не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано тебе по пророчеству» (1Тим 4:14).

Вообще тогда было гораздо больше пророков, нежели в Ветхом Завете, потому что этот дар был ниспосылаем не на десять, двадцать, пятьдесят или сто (человек), но обильно изливалась эта благодать, и каждая церковь имела много пророков. Если же Христос говорит: «все пророки и закон до Иоанна» (Мф 11:13), то говорит о тех пророках, которые предвозвещали Его пришествие. «В-третьих учителями». Пророчествующий говорит все от Духа, а учащий говорит иногда и от собственного разума. Почему (апостол) и говорит: «достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении» (1Тим 5:17). Кто говорит все от Духа, тот не трудится; потому (апостол) и поставил учителя после пророка, так как дело последнего всецело есть дар, а первого и труд человеческий; он (учитель) говорит многое и от себя, хотя конечно согласно с божественными Писаниями. «Далее, иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений». Видишь ли, как он опять отделяет дар исцелений от силы, подобно как сделал и прежде? Это потому, что сила больше исцеления. Имеющий силу и поражает и исцеляет; а имеющий дар исцелений только исцеляет. И смотри, какой точный порядок наблюдает (апостол), поставляя пророчество прежде сил и исцелений. Выше, когда говорил: «одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания» (ст. 8), он поставлял (дары) не по порядку, но говорил безразлично; а здесь ставит (одно) выше и (другое) ниже. Почему же пророчество он поставляет выше? Потому, что и в Ветхом Завете оно занимало такое же место. Так, когда Исаия беседовал с иудеями, представлял доказательства силы Божией и обличал ничтожность демонов, то на предсказание будущего указывал, как на самое большое свидетельство божественности. И Христос, сотворивший столько чудес, поставляет то же немаловажным признаком своей божественности и часто заключает свою речь так: «теперь сказываю вам, дабы, когда сбудется, вы поверили, что это Я» (Ин 13:19). Но положим, что по отношению к пророчеству дар исцелений справедливо занимает второе место; а почему то же и по отношению к учению? Потому, что не одинаковое дело — проповедовать учение и насаждать благочестие в душах слушателей, или совершать чудеса; и самые чудеса совершаются для научения.

2. Потому, кто учит и словом и жизнью, тот выше всех. (Павел) разумеет именно тех учителей, которые и делами учат и словом назидают. Это и апостолов сделало апостолами. Те (дары пророчества и чудотворений) сначала получили некоторые и не совсем достойные, как например те, которые говорили: «Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?», а потом услышали: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф 7:22−23). Но слово учения, и именно двойственного — делами и словами, никогда не может получить человек порочный. А что пророков он поставляет прежде, не удивляйся; он разумеет не просто пророков, но таких, которые посредством пророчества и учат и говорят все к общему назиданию, что далее он излагает яснее. «Вспоможения, управления». Что такое вспоможения? То, чтобы помогать слабым. Неужели, скажи мне, и это дар? Без сомнения, это дар Божий — помогать и распоряжаться духовными предметами. Впрочем, апостол и многие из наших добродетелей называет дарами, не с тем, чтобы мы предавались беспечности, но чтобы показать, что мы всегда имеем нужду в помощи Божией, и чтобы расположить к благодарности, сделать более ревностными и возбудить их помыслы. «Разные языки». Видишь ли, где он поставил этот дар, и как он везде отводит ему последнее место? Далее, так как перечислением (даров) он опять показал великое различие и возбудил болезнь тех, которые получили меньшие дары, то наконец, после того как представил множество доказательств на то, что они не слишком унижены, обращается к ним с весьма сильным обличением. Услышав вышесказанные слова, они могли сказать: почему же не все мы сделаны апостолами? Прежде он предлагал им утешение и многими доводами доказал, что это сделано по необходимости, и во-первых — примером тела: «тело», говорит, «не из одного члена», и еще: «если бы все были один член, то где было бы тело?» (ст. 19); во-вторых — тем, что все дается на пользу: «каждому», говорит, «дается проявление Духа на пользу» (ст. 7), в третьих — тем, что все получают от одного и того же Духа и что получаемое есть дар, а не долг: «дары», говорит, «различны, но Дух один и тот же»; в-четвертых — тем, что Дух открывается равно во всем: «каждому», говорит, «дается проявление Духа»; в-пятых — тем, что все это устрояется по воле Духа и Бога: «все же сие», говорит, «производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (ст. 11); и: «Бог расположил члены, каждый в составе тела, как Ему было угодно» (ст. 18); в-шестых — тем, что и низшие члены необходимы: «члены тела», говорит, «которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее»; далее — тем, что и низшие члены необходимы одинаково с высшими, так как одинаково с ними составляют тело: «тело», говорит, «не из одного члена, но из многих»; далее — тем, что и высшие члены имеют нужду в низших: «не может», говорит, «сказать голова ногам: вы мне не нужны» (ст. 21): потом — тем, что низшие члены пользуются большей честью: «менее совершенному», говорит, «большую дав честь»; еще — тем, что они имеют общее и одинаковое попечение друг о друге: «все члены», говорит, «одинаково заботятся друг о друге»; наконец — тем, что все они вместе и прославляются и страдают: «страдает ли», говорит, «один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены». Такими доказательствами (апостол) прежде утешал (коринфян); а теперь употребляет слово сильное и обличительное. Не должно, как я сказал прежде, ни постоянно утешать, ни постоянно заграждать уста. Потому и он, утешив многими доводами, наконец сильно укоряет и говорит: «Все ли Апостолы? Все ли пророки? Все ли имеют дары исцелений?» (ст. 29). Не останавливается на одном или другом даре, но исчисляет все до последнего, выражая или то, что всем нельзя иметь всего, как и прежде он говорил: «если бы все были один член, то где было бы тело?» или вместе с тем присовокупляя к слову утешения еще нечто другое. Что же такое? То, что и меньшие (дары), подобно большим, равно должны составлять предмет стараний, потому что и они даны не всем вообще. Для чего, говорит, ты скорбишь о том, что не имеешь дара исцелений? Помысли, что имеющий большее часто не имеет того, что ты имеешь, хотя бы это было меньшее. Потому и говорит: «Все ли говорят языками? Все ли истолкователи?» (ст. 30). Как не всем Бог даровал все великие (дары), но одному такой, а другому иной, так Он поступил и с меньшими, даровав не всем все. А сделал Он это для того, чтобы внушить великое согласие и любовь, чтобы каждый, имея нужду в ближнем, теснее соединялся с братом. То же Он сделал и в художествах, и в стихиях, и в растениях, и в наших членах, и во всем вообще.

3. Далее (апостол) предлагает самое главное утешение, которое могло ободрить их и успокоить скорбящую душу. Какое же? «Ревнуйте», говорит, «о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (ст. 31). Этими словами он некоторым образом намекает на то, что (коринфяне) сами виновны, если получают меньшие дары, и что они, если захотят, могут получить большие. Выражением: ревнуйте он требует от них усердия и желания даров духовных. Не сказал: высших, но: больших, т. е. нужнейших, полезнейших. Смысл слов его следующий: вы не переставайте желать даров, а я покажу вам путь к получению даров. Не сказал: дарование, но: путь, чтобы более возвысить то, о чем намеревался говорить; не один, не два, не три дара, говорит, я покажу вам, но один путь, ведущий ко всем им, и не просто путь, но превосходнейший и открытый для всех вообще. Это не то что прочие дары, из которых одни даются тем, другие другим, а не все всем, но — дар всеобщий. Потому призывает к нему всех: «ревнуйте», говорит, «о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший», — разумея любовь к ближнему. Далее, намереваясь говорить о ней и воздать похвалу этой добродетели, он наперед сравнивает ее с другими дарами и поставляет их ниже, доказывая, что они без нее ничто; и это весьма благоразумно. Если бы он вдруг стал говорить о любви, и после слов: «покажу вам путь», сказал: это любовь, а не употребил бы сравнения, то иные стали бы смеяться, не представляя себе ясно важности предмета и еще продолжая увлекаться (дарами). Потому он не вдруг указывает на любовь, а наперед возбуждает в слушателе внимание обещанием: «я покажу вам путь еще превосходнейший», и когда возбудил в нем желание, то и тогда не тотчас начинает говорить о ней, но, желая еще более усилить и возвысить это желание, говорит сперва о самых (дарах) и показывает, что они без любви ничто, и таким образом ставит их в совершенную необходимость любить друг друга, так как пренебрежение к ней бывает причиной всех зол.

Нашли в тексте ошибку? Выделите её и нажмите: Ctrl + Enter

Толкования Иоанна Златоуста на 1-е послание Коринфянам, 12 глава. Толкование Иоанна Златоуста.


Public Domain

Public Domain.
Общественное достояние.

ПОДДЕРЖАТЬ СЛУЖЕНИЕ

1 Коринфянам 12 глава в переводах:
1 Коринфянам 12 глава, комментарии:
  1. Новой Женевской Библии
  2. Толкование Мэтью Генри
  3. Комментарии МакДональда
  4. Толковая Библия Лопухина
  5. Комментарии Баркли
  6. Комментарии Жана Кальвина
  7. Толкования Августина
  8. Толкование Иоанна Златоуста
  9. Толкование Феофилакта Болгарского
  10. Новый Библейский Комментарий
  11. Лингвистический. Роджерс
  12. Комментарии Давида Стерна
  13. Библия говорит сегодня
  14. Комментарии Скоуфилда


2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.