18. Наконец-то Рим! 27:1 — 28:31

Рим, величайший и великолепнейший из древних городов, притягивал к себе людей, как магнит. Ибо Рим был столицей и символом Римской империи, чье основание было названо «величайшим политическим достижением, когда-либо совершенным» [С. Ангус, «Римская империя». В кн. «Энциклопедия международной стандартной Библии». — S. Angus]. Рим величаво царил над всем известным миром.

Он относился к завоеванным субъектам и их религиям сравнительно гуманно и терпимо, каким-то образом он сумел объединить латинян, греков, иудеев и «варваров» в общественной жизни; он защищал греческий язык и культуру; он внушал уважение к управлению законом; он заслужил славу своим эффективным административным управлением и развитым почтовым сообщением; он способствовал развитию путешествий хорошо отлаженной системой дорог и портов, охраняемых римскими легионами и военно-морским флотом, сохраненных таким образом для процветания и долгой службы pax romana (римского мира). Неудивительно, что люди приходили издалека и отовсюду, чтобы увидеть великий город, из которого происходили все эти благословенные преобразования. Его здания были знамениты: три цирка и арена для соревнований колесниц, дворцы кесарей, надгробные памятники сиятельных знаменитостей, храмы (особенно Пантеон, воздвигнутый Августом), базилики, театры, бани и акведуки, и в особенности вечно гудящий Форум, сердце торговой, общественной, политической и религиозной жизни страны.

Итак, Павел стремился в Рим. Правда, Сенека назвал его «клоакой распутства», а Ювенал — «мерзкой помойкой» [Цитируется Фарраром, с. 187.], и сам Павел также говорил о моральном разложении этого города в начале своего послания к Римлянам (Рим 1:21 и дал.), но тем более настоятельной была их нужда в Благой вести. Верно, Иоанн в Откровении увидел Рим как зверя-гонителя христиан и как «мать блудницам и мерзостям земным» (Откр 13:1 и дал.; 17:1 и дал.), но он писал по крайней мере десять лет спустя, в правление Домициана. Нерон во времена посещения Павла еще не проявил своей непомерной жестокости. И Павел, «Еврей из Евреев», отправившийся из Тарса в Иерусалим учиться, имея римское гражданство, унаследованное от отца, с детства, должно быть, мечтал лично посетить этот город.

Мы не знаем, как и когда Евангелие дошло до Рима и когда там была основана церковь. Лука упомянул, что в день Пятидесятницы в Иерусалиме были люди, «пришедшие из Рима» (2:10). Возможно, в тот день кто-то из них обратился и затем унес Евангелие домой. Как бы то ни было, лет двадцать пять спустя Павел мог обратить к римской церкви свой великий манифест Евангелия, а когда он наконец добрался до города, встречать его вышли члены церкви (28:15). Павел, должно быть, часто думал о величайших возможностях, какие таило в себе благовестие в таком городе, как Рим. Каким ярким центром, распространяющим Евангелие, мог бы стать этот город, если бы благовествующая церковь разрослась, объединилась и воспылала миссионерским рвением! «Для римлянина Рим был центром мира; от золотого верстового столба в римском форуме во всех направлениях во все части империи расходились дороги» [Из эссе Флойда В. Филсона, «Тема путешествий в Деяниях Луки». — Floyd V. Filson, The Journey Motif in Luke-Acts in Gasque and Martin, p. 76.].

Так, в послании к Римлянам Павел выражает свое намерение посетить город и его церковь. В начале своего письма он сообщил им, что молится, чтобы воля Божья благопоспешила ему прийти к ним (Рим 1:10), ибо он хотел видеть их, чтобы утвердить и иметь с ними взаимное общение (Рим 15:23−24). Он, действительно, множество раз планировал прийти к ним, чтобы иметь и у них некий плод, но до сих пор это ему не удавалось (Рим 1:13). Теперь он страстно желал проповедовать Евангелие в Риме (Рим 1:15). В конце своего послания он опять возвращается к этой теме. Он стремился благовествовать Евангелие там, где не знали Христа, чтобы не строить на чужом основании. Вот почему ему не удавалось прийти в Рим (Рим 15:20−22). Но теперь, когда Греция услышала Благую весть, в ее регионах для него не осталось места. И поскольку в течение долгих лет он так хотел их видеть, то позволил себе надеяться повидать их по дороге в Испанию (Рим 15:23−24). Вначале он должен был прийти в Иерусалим, чтобы доставить те дары, которые были собраны для иудейских церквей. Но теперь, когда эта задача была выполнена, он был уверен, что придет к ним с полным благословением благовествования Христова (Рим 15:25−29). Поэтому он просил их присоединиться к нему в молитвах, чтобы намеченные планы осуществились, а его служение Божьим людям в Иерусалиме было успешным, чтобы после Иерусалима Павел по Божьей воле мог в радости прийти к ним (Рим 15:30−32). То, что Павел писал к римлянам, было очень личным: «имея желания…», «ибо надеюсь…», «я отправлюсь…», «и уверен…», «умоляю вас…» (Рим 15:23−30). И очень последовательным. Его надежды и устремления превратились в план, а затем в молитву, к которой он просил их присоединиться. Мысль о посещении Рима значила для него так много, что он, видимо, делился ею с Лукой и остальными друзьями. Рим в его мечтах занимал главное место.

Фактически Лука, похоже, намеренно расположил свой материал и в Евангелии, и в Деяниях так, чтобы высветить то, что Флойд В. Филсон назвал «главной темой путешествий». Две пятых части Евангелия от Луки посвящены путешествию Иисуса из Галилеи в Иерусалим (Лк 9:51 — 19:44), а последняя треть Книги Деяний посвящена путешествию Павла из Иерусалима в Рим (19:21 — 28:31). Таким образом, Лука указывает, что Иерусалим и его храм не являются неотъемлемой частью церкви. «Географические перспективы Луки можно было бы отобразить в новом названии Евангелия от Луки — «Из Галилеи в Иерусалим», а Книги Деяний — «Из Иерусалима в Рим», ибо Иерусалим являлся целью служения Иисуса, тогда как Рим был целью служения Павла [Из эссе Флойда В. Филсона, «Тема путешествий в Деяниях Луки».]. Хотя путешествия Иисуса и Павла отличались своим направлением и конечным пунктом назначения, в главных чертах они были схожи: оба имели твердую решимость, подверглись аресту, пережили серию судебных разбирательств в иудейском и римском судах и даже смерть и воскресение.

Ибо нисхождение Павла во тьму и опасность шторма можно уподобить могиле, а его спасение от кораблекрушения и последовавшее путешествие в Рим весной были подобием воскресения. «Высшим оправданием Павла» явился его портрет, представленный Лукой, «настолько соответствовавший жизни Господа, что даже их страдания и избавление имеют определенное сходство» [Рэкэм, с. 477−478.].

1. Из Кесарии к Криту (27:1−12)

Многие читатели Деяний 27 отмечают точность и яркость этого повествования. Это объясняется, конечно же, не тем, что Лука воспользовался информацией о морском путешествии и кораблекрушении из первых рук (как необоснованно предполагают некоторые комментаторы либерального толка), а тем, что он сам был с Павлом во все время его путешествия из Иерусалима в Рим, как явствует из четвертой и последней части «мы-повествования», начинающегося с 27:1 и продолжающегося до 28:16. Кроме того, во время их морского путешествия он вел судовой журнал, на записи которого опирался в своем повествовании. «Во всей классической литературе, — писал Томас Уокер, — не существует более подробных записей плавания на древнем судне» [Уолкер, с. 543.].

Писатель, более всех подтвердивший точность Луки в описании морского путешествия в Деяниях 27, это Джеймс Смит из Джорданхилла в Ренфрушире, Шотландия, чья книга «Морское путешествие и кораблекрушение Святого Павла» была опубликована в 1848 году [Цитаты взяты мною из 4 издания 1880 г., исправленного и дополненного Уолтером Е. Смитом, опубликованного Лонгманс.].

Он был профессиональным военным, страстным яхтсменом с тридцатилетним стажем, выдающимся географом и геологом-любителем и членом Королевского общества. Он жил на Гибралтаре и в Лиссабоне, провел зиму 1844−45 года на Мальте, где занимался исследованиями морского путешествия Павла. Он много читал, был знаком с картой ветров Средиземного моря и изучал условия навигации и морских путешествий как древности, так и современности. Смит пришел к выводу, что Деяния 27 были написаны очевидцем, который, однако, был в этом деле совершенным новичком, а не профессиональным моряком: «…ни один моряк не стал бы писать в стиле, так мало напоминающем стиль моряка; никто из моряков не написал бы повествование о морском путешествии настолько последовательно и в таких подробностях, которые возможно наблюдать только при непосредственном участии в плавании» [Там же, с. XLVI.].

Когда решено было плыть нам в Италию, то отдали Павла и некоторых других узников сотнику Августова полка, именем Юлию.

Преполагается (хотя точно не оговаривается), что они отплыли из Кесарии, поскольку Павел содержался в узах в течение двух лет именно там, и там его дело разбирали Феликс, Фест и Агриппа. Кто же были «некоторые другие узники», также оказавшиеся на борту? Рамсей предполагает, что, «по всей видимости, они уже были осуждены на смерть и собирались восполнить собой постоянную нужду, которую испытывал Рим, в человеческих жертвах, развлекавших зрителей смертью на арене» [Рамсей, «Святой Павел», с. 314.].

По-видимому, ни один корабль не мог доставить заключенных прямо в Италию. Поэтому путешествие из Кесарии на Мальту происходило в два этапа и на двух кораблях, которые пришли из Адрамита (2) и из Александрии (6).

а. Корабль из Адрамита (27:2−5)

Адрамит находился на северо-восточном берегу Эгейского моря, к югу от Троады. Этот корабль, должно быть, являлся береговым судном, возвращавшимся в родной порт. Но как получилось, что Луке и Аристарху (который был с Павлом в его путешествии в Иерусалим, 20:4) разрешили сопровождать Павла? Рамсей высказывает логичное предположение, что «они, по-видимому, поехали как его рабы» [Там же, с. 316.]. Это могло придать больше значимости Павлу в глазах сотника и в какой-то степени может объяснить его уважительное отношение к Павлу. С другой стороны, Павел позже говорит об Аристархе как о «заключенном вместе со мною» (Кол 4:10).

Первый порт, в который они зашли, был Сидон. Для судна это была торговая остановка, а для Павла открывалась возможность пообщаться в течение нескольких часов с братьями-христианами (3). Поскольку ветры дули в основном с запада [Смит, с. 68.], они подошли к Кипру с его северной стороны (4). Это также объясняет тот факт, что они переплыли открытое море против Киликии (где находился родной город Павла, Тарс) и Памфилии (где они высаживались во время своего первого миссионерского путешествия). Затем прибыли в Миры (5), где пересели на другой корабль. Согласно Западному тексту, такое далекое путешествие должно было длиться две недели.

б. Корабль из Александрии (27:6−12)

Здесь Юлий центурион (чья доброта и здравый смысл вызывают наше восхищение) нашел то, что искал, а именно, корабль, плывущий в Италию. Он был загружен пшеницей (см. стих 38) и пришел из Александрии, так как Египет являлся главной житницей Рима. Медленно (из-за встречных ветров) проплывая между материком и островом Родос, они прибыли в Книд, который расположен на юго-западной оконечности Малой Азии. Но там, вместо того чтобы продолжать идти на запад через нижнюю часть Эгейского моря, ветер вынудил их идти почти прямо на юг по направлению к Криту, и действительно, северо-западный ветер — «именно тот ветер, которого и следует ожидать в этих морях к концу лета» [Там же, с. 76.].

Обогнув мыс Салмон, они обошли южный берег Крита и двигались до тех пор, пока не дошли до Хороших Пристаней. Всем было ясно, что завершить путешествие в Италию не удастся. Нужно было где-то перезимовать. Требовалось решить, остаться ли им в Хороших Пристанях, или искать более удобную бухту далее на западе. Неблагоприятные погодные условия заставили их надолго задержаться. Уже прошел пост [Пост Дня очищения. — Прим. перев.], который, согласно утверждению Рамсея, в 59 году от Р. X. пришелся на 5 октября [Рамсей, «Святой Павел», с. 322.]. Так они попали в весьма опасный для плавания сезон, тогда как навигация должна была прекратиться еще в начале ноября. Павел, имевший достаточно богатый опыт путешествий по Средиземному морю, предупреждал их, что дальнейшее продвижение судна опасно для жизни и может привести к потере груза и корабля (10). Но кормчий и судовладелец рассуждали иначе, и сотник согласился с ними (11), посчитав, что Хорошие Пристани не были надежной защитой для зимовки судна. Поэтому они решили пройти еще сорок миль до Финика (Феникса).

2. Шторм на море (27:13−20)

Мягкий южный бриз, задувший на море, обнадежил их, и они решили, что смогут преодолеть оставшиеся сорок миль (13). Но ветер бурный (typhonikos, «ураганный»), называемый «северо-восточным» (в оригинале «Eurakylon, эвроклидон», сложное слово, состоящее из Euros, «восточный ветер», и латинского Aquilo, «северный ветер») [Мецгер, с. 497.], спустился с Критских гор (14), заставив корабль носиться, отдавшись волнам (15) [Смит, с. 98.].

Судно уже находилось в большой опасности, потому что, выйдя из-под укрытия на Крите, оно оказалось в открытом море. Интересно узнать о тех мерах предосторожности, которые предприняла команда в отчаянной попытке спасти свой корабль. Быстро уяснив, что маленький островок Клавда, лежавший у них на пути, представлял собой весьма слабую надежду на спасение, они сумели втащить на борт корабля лодку, обычно следовавшую за ними (16). Лука пишет, «мы» сделали это, потому что он сам участвовал в спасении лодки и, «видимо, вспомнив волдыри на ладонях», он добавляет, что это ему стоило больших трудов [Брюс, «Английский», с. 509.]. Во-вторых, они «стали обвязывать» судно, либо пропустив под корпусом канаты, чтобы закрепить обшивку, либо связав корму и нос корабля вместе над палубой, чтобы предотвратить от разлома заднюю часть (17а) [См. примечание Кэдбери XXVIII в НХ, V, с. 345−354.]. В-третьих, «чтобы не сесть на мель» (отмель Большого Сирта [Имелось в виду обширное мелководье вблизи западного африканского побережья. — Прим. перев.]), которую боялись все мореплаватели в Средиземном море, хотя она и была за много миль к югу от побережья Ливии, они либо спустили «малый парус» (НАБ), либо, и скорее всего, бросили «якорь», который должен был послужить чем-то вроде тормоза, когда они носились по волнам (17б).

В-четвертых, на следующий день, поскольку шторм не утихал, они выбросили часть груза (18). В-пятых, на третий день шторма они выбросили за борт все те снасти с корабля, какие только было возможно выбросить без ущерба для оснастки корабля (19). Затем, наконец, после стольких дней (чтобы быть точнее, более одиннадцати дней) яростного шторма, когда не было видно ни солнца, ни звезд, чтобы хоть как-то определить свой путь (а тогда, естественно, не было ни компаса, ни секстанта), вся команда, по-видимому, потеряла надежду на спасение. И в этот отчаянный момент вперед выступил Павел со словами ободрения.

3. Три момента вмешательства Павла (27:21−38)

До сих пор Лука описывал Павла как Апостола язычников, первопроходца, осуществившего три миссионерские экспедиции, заключенного в тюрьме и защищавшего себя. Теперь же Лука представляет его в совершенно ином свете. Здесь Павел не почитаемый Апостол, но обычный человек среди обычных людей, одинокий христианин (не считая самого Луку и Аристарха) среди почти трехсот неверующих, которые были или солдатами, или заключенными, а также торговцами и членами команды. И в этой критической ситуации раскрывается его Богом данный дар руководителя. «Совершенно очевидно, — пишет Уильям Баркли, — что Павел был самым опытным из пассажиров, плывших на том корабле» [Баркли, с. 201.]. Даже Хенчен, который презрительно низводит представленный портрет Павла до образа «всего лишь супермена» [Хенчен, с. 716.], приходит к выводу, что Лука не сумел нужным образом убедить нас в том, что Павел действительно имел все качества бывалого мореплавателя.

Он перечислил одиннадцать морских путешествий Павла по Средиземному морю до того, как он отправился в Рим, и подсчитал, что Павел во время этих путешествий покрыл расстояние в 3 500 миль морем [Там же, с. 702−703.]. И все-таки не зрелый опыт закаленного моряка заставил выступить Павла вперед. Он взял инициативу в свои руки, потому что обладал твердой христианской верой и характером.

Павел уже однажды говорил о своих опасениях, когда выразил личное мнение о зимовке судна, но его предупреждения не возымели никакого действия (9−12). Теперь Лука рассказывает, как он трижды вмешивался в ход событий и каждый раз выставлял перед людьми точные и конкретные требования.

а. Призыв не терять присутствие духа (27:21−26)

Я не думаю, что нам следует понимать замечание Павла «надлежало послушаться меня» как дешевый способ повысить свой авторитет в глазах членов команды (21). В конце концов, тогда он остался в меньшинстве, но оказался прав. Может быть, в будущем они станут более уважительно относиться к его советам. Как бы то ни было, теперь Павел был абсолютно уверен в том, что собирался сказать им. Дважды он призывал их «ободриться» (22, 25). Но на каком основании? Павел пояснил, что ни один человек на корабле не погибнет, а только судно (22). Как он мог быть настолько уверен в этом? Дело в том, что в предыдущую ночь к нему явился ангел Бога, Которому он принадлежит и Которому служит (23), и он велел не бояться, пообещав, что Павел будет стоять перед судом кесаря, добавив, что Бог отдает в его руки (в ответ на его молитвы?) жизни всех его товарищей по несчастью (24). Эти божественные обетования явились основанием призыва Павла ко всем на корабле не терять надежды. Ибо он верил в Бога, верил Его слову и обетованиям и был убежден, что Бог сдержит Свое обещание (25), даже если кораблю придется быть сначала выброшенным на какой-нибудь риф (26).

б. Призыв держаться вместе (27:27−32)

Прошло уже две недели с тех пор, как корабль отнесло от берегов Крита и носило по воле волн Адриатического (популярное название, относившееся в древности ко всей восточной и центральной части Средиземного) моря. Но на четырнадцатую ночь, ближе к полуночи моряки почувствовали приближение земли (27), может быть, потому, что слышали шум волн, бившихся о берег. Рассчитав направление и скорость дрейфующего судна (необходимая, но неточная процедура), Смит пришел к выводу, что «судно, вышедшее из Клавды поздно ночью, к полуночи четырнадцатого дня будет менее чем в трех милях от входа в бухту Святого Павла» на Мальте [Смит, с. 128.]. Итак, моряки стали вымерять дно и в первый замер глубина равнялась ста двадцати морским саженям, а повторный замер показал глубину в девяносто (28). Боясь налететь на скалу или риф, моряки бросили с кормы четыре якоря и молили о скорейшем наступлении рассвета (29). Тогда же, как рассказывает Лука, моряки попытались бежать с корабля. Делая вид, что хотят спустись еще якоря, на этот раз с носа, они спустили на воду спасательную шлюпку (30). Но Павел каким-то образом узнал, что происходит, «либо природной интуицией, либо морским своим опытом, или особым откровением» [Александр, II, с. 460.], и сказал Юлию и его людям: если они не останутся на корабле, то вы не можете спастись (31). Божье обетование вверило ему жизни всех людей на корабле, и это давало основание полагать, что они должны держаться вместе. Поэтому воины отсекли веревки у лодки и отпустили ее в море (32).

в. Призыв принять пишу (27:33−38)

Близился рассвет, когда Павел третий раз привлек к себе внимание, призывая всех принять пищу, потому что все это время люди не ели, или в ожидании (33), или из-за морской болезни, а может быть, потому что съестные припасы были попорчены или приготовление пищи было невозможно из-за сильного шторма. Но теперь он настаивал, чтобы они поели и набрались сил, ибо, добавил он, явно в связи с учением Иисуса (Лк 21:18; ср.: Мф 10:30), без Божьей на то воли и волос с головы у них не пропадет (34). С этими словами он подал всем пример и, громко возблагодарив за пищу, начал есть. Из-за последовательности его действий: он взял хлеб, возблагодарил, разломил и ел — многие рассматривают эту трапезу как Евхаристию. Но ни ситуация, ни собрание неверующих (воины, моряки и заключенные) явно не подходили для подобного таинства. Это был обычный прием пищи, хотя пища была освящена благодарением (1Тим 4:3−5). В результате ободрились остальные (то же слово, что встречается в стихах 22 и 25) и последовали его примеру (36). Здесь Лука называет количество людей на борту корабля — 276 человек (37); может быть, их посчитали, чтобы разделить продукты поровну? Наевшись, они выбросили за борт остаток груза пшеницы (38).

Так Павел проявил черты своей натуры, которые охарактеризовали его как истинного христианина, соединившего в себе духовность, здравомыслие, веру и слова.

Он верил, что Бог сдержит Свое обещание, и имел смелость возблагодарить Бога в присутствии огромной толпы многое видавших язычников. Но его большая вера и благочестие позволили ему увидеть то, чего не было дано видеть другим: не следует рисковать и отправляться в море с наступлением зимы, нельзя позволять морякам бежать с корабля, людям на корабле нужно поесть, чтобы выжить, или (позже) нужно собрать дрова, чтобы разжечь костер на берегу моря. Какой человек! Он был Божьим человеком и человеком действия, человеком Духа и благоразумия.

4. Кораблекрушение на Мальте (27:39 — 28:10)

а. Спасение (27:39−44)

Даже при свете дня команда не узнала остров, но впоследствии они обнаружили, что то была Мальта (28:1). Джеймс Смит убежден, что корабль потерпел кораблекрушение на северо-восточном берегу острова, в месте, которое традиционно называется бухтой Сент-Пол (бухтой Святого Павла). Ландшафт этой бухты позволил сравнить ее очертания с описанием кораблекрушения в Деяниях, и на этом основании исследователь утверждает, что «до сих этот берег прекрасно сохраняет все характерные признаки того, что представлено в повествовании Луки». Невысокий скалистый берег, который в Деяниях представлен как «некоторый залив, имеющий отлогий берег» (39), и то, что потерпевшие кораблекрушение «попали на косу, и корабль сел на мель» (41), или, как представляет это ПНВ, «сел на песчаную отмель» (в оригинале — «место встречи двух морей» (41) — все это, как считает Смит, является описанием бухты с илистым дном между островком Сальмонетта (Salmonetta) и Мальтой [Смит, с. 141.]. Конечно, в течение последующих девятнадцати веков залив, пляжи, мели и даже скалы, вероятно, изменили свой облик, и тем не менее нет оснований сомневаться в их тождественности.

Моряки, «поднявши якори…, и развязавши рули и поднявши малый парус по ветру, держали к берегу» (40, НАБ). Но корабль налетел на песок или ил, который, видимо, скрывался под водой и, поскольку нос увяз и корабль уже не мог двигаться, мощные волны бушующего моря разбивали корму (41). Тогда воины, действуя не по приказу, вознамерились убить узников (42), зная, что по римскому закону в случае их побега им придется понести строгое наказание. Но сотник остановил их. Он приказал тем, кто умеет плавать, первыми прыгать за борт (43), а остальным добираться до берега с помощью досок от корабля, сокрушенного волнами. «Так оно и случилось, — писал Дж. Б. Филипс (J. В. Phillips), — все благополучно добрались до берега» в ознаменование исполнения Божьей воли и обетования (44).

Нашли в тексте ошибку? Выделите её и нажмите: Ctrl + Enter

Комментарии Джона Стотта на Деяния апостолов, 27 глава. Библия говорит сегодня.

Я ХОЧУ ПОМОЧЬ

Деяния 27 глава в переводах:
Деяния 27 глава, комментарии:
  1. Новой Женевской Библии
  2. Толкование Мэтью Генри
  3. Комментарии МакДональда
  4. Толковая Библия Лопухина
  5. Комментарии Баркли
  6. Комментарии Жана Кальвина
  7. Серия комментариев МакАртура
  8. Толкования Августина
  9. Толкование Иоанна Златоуста
  10. Толкование Феофилакта Болгарского
  11. Новый Библейский Комментарий
  12. Лингвистический. Роджерс
  13. Комментарии Давида Стерна
  14. Библия говорит сегодня
  15. Комментарии Скоуфилда


2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.