Галатам 2 Лекции по посланию к Галатам 2 глава

1 Потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим…

Речь идет о весьма остром конфликте, в который неожиданно был глубоко вовлечен Павел. Он учил, что язычники оправдываются одной лишь верой, без дел Закона Рим 3:28. Широко провозгласив это учение среди язычников, он пришел в Антиохию и рассказал ученикам о своих деяниях. Тогда восстали на Павла те, кто были воспитаны на обычаях Закона и не могли потерпеть, чтобы он проповедовал язычникам эту свободу от Закона. И сделалось в Антиохии возмущение. Павел и Варнава заняли твердую позицию и свидетельствовали: «Где бы мы ни проповедовали среди язычников, Святой Дух нисходил на слушающих Слово. Это происходило во всех церквях, где верующие были из язычников. А проповедовали мы не обрезание и не требовали соблюдать Закон Моисея, но проповедовали только веру во Христа. И при этой проповеди веры во Христа Бог посылал слушающим Святого Духа. Следовательно, Святой Дух одобряет веру язычников без Закона и обрезания. Ибо если бы проповедь Евангелия и вера язычников во Христа не были угодны Ему, то Он не сходил бы видимым знамением на необрезанных, слушающих Слово. Поскольку же Он сходил на них только в результате слышания веры, то нет никакого сомнения, что этим знамением Святой Дух одобрил их веру. Ибо такого, насколько известно, никогда не происходило в результате проповеди Закона». Таковы аргументы, приводившиеся Павлом и Варнавой.

Однако многие заняли противоположную позицию. Они утверждали, что Закон должен соблюдаться и что, если язычники не обрезаны по Закону Моисееву, они не могут быть спасены. Павел решительно противостоял такой точке зрения. И описанная полемика о соблюдении Закона еще долго досаждала ему. И все же я не думаю, что это тот же самый диспут, который Лука описывает в 15-й главе Книги Деяний. Ибо тот спор, похоже, возник сразу после начала благовествования. История же, которую Павел рассказывает здесь, видимо, произошла намного позже, потому что он проповедовал Евангелие уже почти восемнадцать лет.

Итак, иудеи, люди щепетильные и ревностные в Законе, решительно воспротивились Павлу, возмущаясь тем, что он проповедует язычникам оправдание одной лишь верой, без дел Закона. И в этом нет ничего удивительного, ибо даже сами слова «Закон Бога» звучат очень убедительно и оказывают глубокое впечатление на людские сердца. Если язычник, никогда ничего не знавший о Божьем Законе, услышит, как кто-то скажет ему: «Это учение есть Закон Бога», это, конечно же, взволнует и растревожит его. Как же тогда не встревожиться иудеям и не встать на защиту Закона Божьего, в котором они были наставлены с младенчества и которым они пропитались до мозга костей? В наши дни мы видим, сколь упрямо паписты защищают свои традиции и бесовские учения 1Тим 4:1. Тем более нет ничего удивительного, что иудеи были столь ревностны и усердны в поддержке своего Закона, принятого ими от Самого Бога. Сила привычки усугубляет нашу природную сущность, которая сама по себе склонна к соблюдению Закона. Так привычка делать то, что существует давно и превратилось в традицию, становится второй натурой. Поэтому иудеи не могли отказаться от Закона сразу же после обращения ко Христу. Хотя они приняли веру во Христа, они все же полагали, что соблюдение Закона необходимо. Некоторое время Бог терпимо относился к этой их слабости — до тех пор, пока не сформировалось ясное различие между учением Евангелия и учением Закона. Так, Он терпел немощность Израиля во времена царя Ахава, когда люди пребывали в неопределенности и метались между двумя сторонами, не зная, куда примкнуть (3Цар 16:29 и далее). Он терпел также и нашу немощность, когда мы были под папством, ибо Он терпелив и милосерден. Но мы не должны злоупотреблять этим великодушием Божьим, упорно оставаясь в своих немощах и заблуждениях, ибо теперь истина открыта нам светом Евангелия.

Те, кто противостояли Павлу и утверждали, что язычникам надлежит обрезаться, имели на своей стороне, во-первых, соблюдавшийся в их стране Закон, во-вторых — пример Апостолов, и наконец — пример самого Павла, который обрезал Тимофея. Поэтому если бы Павел сказал, что он поступил так не по необходимости, но по причине своего христианского милосердия и свободы, чтобы не подвергать соблазну немощных в вере, то кто бы понял его или поверил ему? Толпа ответила бы на такую защитную реплику: «Поскольку очевидно, что ты обрезал Тимофея, можешь говорить все что угодно. Факт остается фактом — ты сделал это». Это было выше понимания толпы. Кроме того, когда человек утратил благосклонность людей и впал в столь суровую немилость, все защитные реплики бесполезны. Видя, что эти противостояние и истерия усиливаются изо дня в день, и будучи предупрежден божественным откровением, Павел отправился в Иерусалим, чтобы сравнить свое Евангелие с тем, что благовествовали Апостолы — не ради себя, но ради людей.

...с Варнавою, взяв с собою и Тита.

Павел берет с собой двух свидетелей — Варнаву и Тита. Варнава был спутником Павла, когда тот проповедовал язычникам о свободе от Закона. Он был также свидетелем всего, что Павел совершил. Он видел, что только лишь в результате проповеди веры во Христа Святой Дух был дарован язычникам, которые не были обрезаны и не исполняли Закона Моисеева. Он был единственным человеком, поддерживавшим Павла в его настойчивых утверждениях о том, что нет нужды обременять язычников Законом, но достаточно им веровать во Христа. Таким образом, опираясь на собственный опыт, он свидетельствует в пользу Павла и против ревностных иудеев-законников, что язычники стали чадами Божьими и обрели спасение целиком и полностью верой во Иисуса Христа, без Закона и обрезания.

Тит был не просто христианином. Он был архиепископом, и ему Павел поручил правление церквями на Крите Тит 1:5. И этот самый Тит был из язычников.

2 Ходил же по откровению…

В противном случае Павел был бы просто упрямцем, и ему не следовало бы ходить туда. Но он ходил потому, что Бог предупредил его особым откровением и велел ему идти. Он поступил так для того, чтобы сдержать или, по крайней мере, успокоить иудеев, которые уже были верующими, но продолжали настаивать на соблюдении Закона. Его цель состояла в том, чтобы содействовать распространению евангельской истины и всячески утверждать ее.

...и предложил там… благовествование…

Здесь говорится, что, наконец, восемнадцать лет спустя, Павел отправился в Иерусалим и вступил в полемику о своем Евангелии с Апостолами.

...проповедуемое мною язычникам…

Павел имеет в виду, что он позволял Закону и обрезанию оставаться среди иудеев на протяжении некоторого времени — подобным образом поступали и другие Апостолы. «Для всех я сделался всем», — говорит он в 1Кор 9:22. И тем не менее он всегда поддерживал истинное учение своего Евангелия, которое он ставил выше Закона, выше обрезания, выше Апостолов и даже выше ангела с неба Гал 1:8. Ибо именно об этом он говорит иудеям в Деян 13:38: «Да будет известно вам, мужи братия, что ради Него [ради Христа] возвещается вам прощение грехов». И добавляет далее совершенно ясными словами (стих 39): «И во всем, в чем вы не могли оправдаться законом Моисеевым, оправдывается Им всякий верующий». Вот почему он преподает учение Евангелия и защищает его столь усердно повсюду, оберегая от всяческой опасности. Однако он не форсировал события, но думал о тех, кто пока еще немощен в вере. Чтобы не вводить в соблазн немощных, он, несомненно, говорил иудеям: «Если вам нравится соблюдать обряды Закона Моисея, что совершенно излишне и не помогает обрести праведность, я не запрещаю, соблюдайте, лишь бы язычникам не навязывались эти обряды, которых у них нет».

Таким образом, Павел признаёт, что обсуждал Евангелие с Апостолами. «Но, — как бы говорит он, — они мне ничего не давали и ничему меня не учили. Мало того, это как раз я боролся за евангельскую свободу и побеждал. Можете сказать это вашим лжеапостолам, которые утверждают, будто я обрезал Тимофея, остриг голову в Кенхреях и ходил в Иерусалим по повелению Апостолов, но они лгут. {Примечание: ссылки на Деян 16:3; Деян 21:24; Деян 18:18.} Напротив, я горжусь тем, что, когда я ходил в Иерусалим — не по повелению Апостолов, но по божественному откровению — и обсуждал с ними Евангелие, я добился как раз обратного: они одобрили не их, а меня».

Вопрос, обсуждаемый на этой встрече, посвященной проповеди Евангелия, заключался в следующем: могут ли люди получить оправдание без Закона и является ли соблюдение Закона необходимым для оправдания или нет. Ответ Павла был таков: «На основании Благовестия, которое я принял от Бога, я провозглашал язычникам не Закон, но веру во Христа. Посредством этого провозглашения веры они приняли Духа Святого, чему Варнава свидетель. Из этого я заключаю, что язычников не следует обременять Законом и им не нужно подвергаться обрезанию. Евреям же я этого не запрещаю; если кто-то хочет соблюдать Закон и быть обрезанным, я разрешаю, лишь бы они это делали со свободной совестью. Вот чему я учил, и вот как я жил среди иудеев. „Для Иудеев я был как Иудей“ 1Кор 9:20, но я всегда твердо придерживался своего Евангелия».

...и особо знаменитейшим…

То есть: «Я совещался не просто с братьями, но с выдающимися».

...не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался…

Это не значит, что Павел сомневался в том, напрасно он делал это или нет. Потому что он проповедовал Евангелие вот уже восемнадцать лет, и далее в рассматриваемом фрагменте сразу же говорится, что он твердо придерживался своих убеждений все это время и ни в чём не уступил. Это, скорее, означает, что вокруг было немало людей, полагавших, что Павел проповедовал Евангелие так много лет напрасно, потому что освободил язычников от Закона. Вдобавок среди людей постоянно укреплялось представление о том, что Закон необходим для оправдания. Когда Павел отправился в Иерусалим по откровению, он ставил перед собою цель исправить это положение. На том собрании нужно было ясно дать понять всем, что его Евангелие никоим образом не противоречит учению других Апостолов, чтобы заставить замолчать своих оппонентов, которые в противном случае могли бы утверждать, будто он «подвизался [то есть трудился] напрасно». Обрати здесь внимание, между прочим, что собственная человеческая праведность или праведность Закона обладает таким свойством, что учащие ей трудятся и живут напрасно.

3 Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Эллина, не принуждали обрезаться.

Фраза «не принуждали» в достаточной мере проясняет, что результатом того совещания было следующее заключение — язычников не следует заставлять обрезаться, иудеям же следует позволить сохранить обряд обрезания на некоторое время, но не как то, что необходимо для обретения праведности, а как средство выражения своего почтения к отцам и добродетельную уступку немощным, дабы не вводить их в соблазн до тех пор, пока они не возрастут и не укрепятся в вере. Поспешный отказ от Закона и литургии отцов, дарованных этому народу Богом столь славным образом, мог показаться грубым и оскорбительным поступком.

Поэтому Павел не отвергает обрезание как нечто предосудительное, равно как ни словом ни делом он не принуждает иудеев отказаться от этого обряда. Ибо в 1Кор 7:18 он говорит: «Призван ли кто обрезанным, не скрывайся; призван ли кто необрезанным, не обрезывайся». Однако он отвергает обрезание в том смысле, что не считает его необходимым для обретения праведности. Ибо сами отцы не получали этим оправдания, но использовали обрезание лишь как знак, или печать праведности Рим 4:11, — знак, которым они свидетельствовали о своей вере и которым они выражали ее. Тем не менее когда иудеи, уже уверовавшие, но еще слабые в вере и ревностно относившиеся к исполнению Закона, услышали утверждение, что обрезание не является необходимым для обретения праведности, они не могли расценить это иначе, как заявление о том, что по этой причине обрезание является совершенно бесполезным и достойным всяческого осуждения. Лжеапостолы усугубили это впечатление, бытовавшее среди немощных, с тем чтобы настроить простых людей против Павла за это его отношение [к обрезанию и Закону] и так полностью дискредитировать его учение. Аналогичным образом в наши дни мы не отвергаем посты и другие благочестивые деяния как нечто достойное осуждения, но твердо учим, что соблюдением этих традиций мы не обретаем прощения грехов. Когда простые люди слышат это, они сразу же заключают, что мы осуждаем добрые дела. И паписты разжигают это впечатление людей своими проповедями и книгами. Однако это ложь и клевета, ибо давно уже никто не преподавал столь благочестивого и здравого учения о добрых делах, какое мы преподаем сегодня.

Итак, Павел не осуждал обрезания в том смысле, будто его принятие, или сохранение этого обряда является грехом. Потому что слышать такое было бы весьма оскорбительно для иудеев. Но смысл утверждения Павла состоял в том, что обрезание не является необходимым для оправдания, и, таким образом, оно не должно навязываться язычникам как нечто обязательное. Таким образом, они нашли средний путь и epiikia {примечание: О понятии ἐπιείκεια (греч. «снисходительность», «гуманность») см. также Luther's Works, 3, с. 262, прим. 31.}: пусть иудеи некоторое время сохраняют Закон и обрезание из почтения к отцам и из милосердия к немощным в вере, но не ищут получить тем самым оправдание и не навязывают это язычникам, потому что для тех это было бы неким нововведением и к тому же невыносимым бременем, как сказал Петр в Деян 15:10. Иными словами, никого не следовало принуждать к обрезанию, равно как никого не следовало удерживать от обрезания.

Иероним и Августин вступают в острую полемику по поводу данного фрагмента. {Примечание: о развитии этой полемики см. Иероним, Commentarius in Epistolam S. Pauli ad Galatas, I, Patrologia, Series Latina, XXVI, 358−359, а также письма: Августин — Иерониму, Письмо XL, глл. III-IV, Patrologia, Series Latina, XXXIII, 155−157; Иероним — Августину, Письмо LXXV, гл. III, абз. 4−11, там же, столбцы 252−257; Августин — Иерониму, письмо LXXXII, гл. II, абз. 4−22, там же, столбцы 277−286.} Выражение «не принуждали» поддерживает позицию Августина. Однако Иероним не понял сути проблемы. Дело состоит здесь вовсе не в том, что делали Петр или Павел, обрезывая или не обрезывая кого-либо, как ошибочно полагает Иероним. Поэтому-то Иероним и удивляется, что Павел имеет дерзость осуждать Петра за то, что делал сам. Ведь Павел, говорит он, обрезал же Тимофея и жил среди язычников как язычник, а среди иудеев — как иудей. Иероним не считает, что здесь идет речь о чем-то серьезном. И поэтому он заключает, что ни Петр, ни Павел не cогрешили, но воображает, будто оба они притворялись, прибегнув ко «лжи во спасение». {Примечание: см. рассуждение, основанное на высказываниях Августина в Luther's Works, 2, с. 291−292.} Однако все эти рассуждения и были, и остаются весьма серьезными и касаются наиважнейших вещей. Так что дело здесь отнюдь не в притворстве.

Основной вопрос заключался в том, является ли Закон необходимым для оправдания или нет? Павел и Петр спорят здесь именно об этом принципиальном вопросе, на который опирается все христианское учение. Павел был слишком ответственным человеком, чтобы из-за какого-то пустяка подвергать Петра публичным нападкам в присутствии всей антиохийской церкви. Он подвергает его критике, отстаивая основную доктрину христианства. Ибо в отсутствие иудеев Петр принимал пищу вместе с язычниками, когда же пришли иудеи, он отказался от этого. Павел укоряет Петра потому, что своим притворством он побуждал язычников поступать так, как поступали иудеи. Вся суть дискуссии заключается в словах: «Ты принуждаешь». {Примечание: см. Гал 2:14: «Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?» — Перев.} Однако Иероним не понял этого.

Таким образом, Павел не требовал, чтобы тот, кто хотел быть обрезанным, оставался необрезанным, но он не хотел, чтобы этот человек думал, будто обрезание необходимо для его оправдания. Павел хотел устранить это принуждение. Таким образом, он позволял иудеям соблюдать Закон как обязанность. {Примечание: в оригинале это звучит так: ut legem servarent opere necessariam — «чтобы они соблюдали Закон как необходимое дело».} Но он всегда учил как иудеев, так и язычников, что в своем сознании они должны быть свободны от Закона и обрезания, точно так же, как праотцы и все ветхозаветные святые были свободны в совести своей и были оправданы верой, а не обрезанием или Законом.

Павел мог бы позволить обрезаться и Титу, однако, увидев, что они хотят принудить его к этому, он воспротивился. Ибо если бы те, кто требовал обрезания, настояли на своем, то они сразу же пришли бы к заключению, что обрезание необходимо для обретения праведности. И, таким образом, они одолели бы Павла по той причине, что он сам это им позволил. Таким же самым образом мы даем свободу всякому человеку облачаться в монашеский капюшон или снимать его, вступать в монастырь или уходить из него, есть мясо или же овощи, лишь бы человек делал все это в свободе и без соблазна для совести, точнее говоря, как пример любви (charitas), а не веры. И пусть знает, что ничто из всего этого ничего не дает для удовлетворения за грехи или обретения благодати. Но как в те времена лжеапостолы отказывались оставить обрезание и соблюдение Закона как нечто, не имеющее значения, но утверждали, что все это необходимо для спасения, так и сейчас наши противники упрямо настаивают, что человеческие традиции не могут быть отброшены без риска для спасения. Таким образом, они превращают пример любви в образчик веры, хотя есть только один образчик веры — веровать во Иисуса Христа. И поскольку это все, что необходимо для спасения, оно относится ко всем людям. Однако наши оппоненты предпочли бы, скорее, служить дьяволу в десять раз больше, чем Богу, нежели допустить такое. Изо дня в день они становятся все упрямее. Они прибегают к насилию и подавлению, чтобы вновь учредить и защитить свои беззакония и свое богохульство. Они не хотят уступить ни на йоту. Продолжим же и мы бесстрашно, во имя Господа воинств, возвеличивать славу Иисуса Христа и сражаться против царства Антихриста Словом и молитвой, чтобы святилось лишь имя Божье и пришло Царствие Его (Мф 6:9−10). О чем из глубины души и воздыхаем, да будет скоро. Аминь. Аминь.

Итак, это была преславная победа Павла. Хотя Тит, язычник по происхождению, находился в обществе Апостолов и верующих, среди которых бурно обсуждался этот вопрос, его не принудили подвергнуться обрезанию. Павел одержал убедительную победу. И он провозглашает, что по единодушному согласию всех Апостолов и с одобрения всей церкви это совещание решило — Титу не следует подвергаться обрезанию. Это было очень сильным аргументом, эффективно действующим против лжеапостолов. Упоминая о том, что «и Тита [то есть даже Тита]… не принуждали обрезаться», Павлу удалось опровергнуть и убедить всех своих противников. Этим он как бы говорит: «Зачем эти лжеапостолы распространяют сплетни и слухи обо мне, что я был якобы обязан по повелению Апостолов соблюдать обрезание? Ведь у меня есть свидетельство всех благочестивых людей Иерусалима, даже самих Апостолов, что в результате моих стараний было принято совершенно противоположное решение. Я не только отстоял свою позицию — что Титу следует оставаться необрезанным, — но Апостолы одобрили и утвердили ее. Таким образом, ваши лжеапостолы — лгуны. Они используют имя Апостолов, чтобы оклеветать меня и обмануть вас. Ибо Апостолы и все верные — на моей, а не на их стороне, и это подтверждается историей с Титом».

В то же время Павел не осуждал обрезания, как и не принуждал никого совершить его. Ибо быть обрезанным или необрезанным — это не грех и не праведность, точно так же, как когда человек ест и пьет — это не является ни грехом, ни проявлением праведности, но является лишь физической необходимостью. Ибо неважно, ешь ты или нет, — от этого ты не становишься ни лучше, ни хуже 1Кор 8:8. Но если бы кто-то стал связывать с этим грех или праведность и утверждать: «Если ты ешь, то грешишь, а если воздерживаешься от еды, то ты праведник» — или же наоборот, то он был бы человеком глупым и нечестивым. Таким образом, это нечестивость — связывать грех или праведность с обрядами, как делает папа римский, который в формуле отлучения от Церкви грозит наказанием душе всякого человека, не повинующегося законам римского понтифика. Все свои законы он делает необходимыми для спасения. {Примечание: в своей булле «Unam Sanctam» от 18 ноября 1302 г. Бонифаций VIII объявил: «Мы заявляем, утверждаем, разъясняем и провозглашаем всем людям, что те, кто желают обрести спасение, полностью и неизбежно подвластны законам папы римского».} Таким образом, это сам дьявол говорит в лице папы и через все подобные папские декреталии. Ибо если спасение заключается в соблюдении папских законов, то зачем нам нужен Оправдатель и Спаситель Христос?

4 А вкравшимся лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас,
5 им мы не уступили и не подчинились ни на час, чтобы истина Евангелия сохранилась у вас. {Примечание: перевод Кассиана. — Ред.}

Здесь Павел объясняет — зачем он ходил в Иерусалим и совещался с другими Апостолами о своем Благовестии. Он также говорит, почему он не обрезал Тита. Он не нуждался в подтверждении своих взглядов со стороны Апостолов и не ставил перед собой цели еще более утвердиться в своем Евангелии, ибо он и так не сомневался в этом. Скорее, это было совершено для того, чтобы евангельская истина могла пребывать среди галатов и во всех «языческих» {примечание: церквях, прихожанами которых были преимущественно люди языческого происхождения, язычники в прошлом. — Перев.} церквях. Таким образом, ты видишь, что вопрос, поставленный на карту, отнюдь не был для Павла шуточным или пустячным.

Когда же Павел говорит об «истине Евангелия», он показывает, что существуют два применения понятия «евангелие» — Евангелие истины и евангелие лжи, или евангелие истинное и ложное. Он как бы говорит: «Лжеапостолы тоже провозглашают веру и евангелие, но их евангелие ложно. Отсюда проистекает мое упрямство и отказ уступить им. Я делал это для того, чтобы истина Евангелия сохранилась у вас». Так в наши времена папа и сектанты бахвалятся, что учат Евангелию и вере во Христа. Они хоть и учат, но только с тем же результатом, какого когда-то добились лжеапостолы, которых Павел (см. Гал 1:7) называет людьми, возмущающими церкви и извращающими Евангелие Христово. В противовес им он утверждает, что учит «истине Евангелия», Евангелию чистому и истинному, как бы говоря: «Все остальное — ложь под видом Евангелия». Ибо все еретики прикрываются именем Бога, Христа, Церкви и т. д. и претендуют на то, что учат не заблуждениям, но наивернейшей истине и чистейшему Евангелию.

Истина Евангелия заключается в том, что наша праведность обретается одной лишь верой, без дел Закона. Фальсификация же, или искажение Евангелия состоит в том, что мы оправдываемся верой, но не без дел Закона. Лжеапостолы проповедовали Евангелие, но присовокупляли к нему это условие. Так учили и наши софисты, мол, надо веровать во Христа и вера является основанием спасения, но она не оправдывает, если не «оформлена любовью». {Примечание: о значении выражения fides charitate formata см. Фома Аквинский, «Сумма теологии», ч. II-II, вопрос 4, раздел 3.} Это не истина, а видимость и симуляция Евангелия. Истинное же Евангелие заключается в следующем: добрые дела или любовь не являются украшением или совершенством веры. Но вера сама по себе является даром Божьим, деянием Божьим в наших сердцах, оправдывающим нас потому, что «ухватывается» за Христа Спасителя. Человеческий разум имеет своей целью Закон. Он говорит себе: «Это я сделал, а этого не сделал». Но истинная вера не имеет перед собой иной цели, кроме Иисуса Христа, Сына Божьего, Который был распят за грехи этого мира. Вера не взирает на любовь и не говорит: «Что я сделал? Где я согрешил? Что я заслужил?» Но она говорит: «Что сделал Христос? Что заслужил Он?» И здесь истина Евангелия говорит: «Он искупил тебя от греха, дьявола, вечной смерти». Таким образом, вера признаёт, что в одной этой Личности, во Иисусе Христе, она имеет прощение грехов и вечную жизнь. Всякий, отклоняющийся от этой цели, не имеет истинной веры, но имеет лишь обман и фантазии и переводит взор с обетования на Закон, устрашающий его и повергающий его в отчаяние.

Итак, учение софистов о том, что вера оправдывает, если «оформлена любовью», — это сущее пустословие. Ибо оправдывает не та вера, которая включает в себя любовь, но та вера, которая «ухватывается» за Христа, Сына Божьего, и украшается Им. Ибо вера, чтобы быть прочной и твердой, должна держаться за одного лишь Христа. И в терзаниях и муках совести, она не должна полагаться ни на что, кроме этой драгоценной жемчужины (Мф 13:45−46). Таким образом, всякий, кто ухватывается за Христа верой, независимо от того, насколько он устрашен Законом, подавлен и обременен своими грехами, имеет право хвалиться тем, что он — праведник. Откуда он имеет такое право? Оно дано ему тем «драгоценным камнем», Христом, Которым он обладает по вере. Наши оппоненты не понимают этого, поэтому они отвергают Христа, этот драгоценный камень, и на Его место ставят любовь, которую называют драгоценным камнем. Но если они не знают, что такое вера, то они не могут иметь этой веры, а тем более учить ей других людей. То, что они имеют, — это сновидение, фантазия и естественный разум, но не вера.

Я говорю это для того, чтобы вы понимали выражение Павла «истина Евангелия» как решительное порицание противоположного. Он хотел показать, что лжеапостолы употребляют понятие «Евангелие» в ложном смысле. Этими словами он осуждает лжеапостолов за то, что они учили ложному Евангелию, поскольку требовали обязательного соблюдения обрезания. Вдобавок к этому, они использовали хитроумные уловки и замыслы, чтобы поймать Павла «в ловушку» и поставить в неловкое положение. Они пристально следили за ним — подвергнет ли он Тита обрезанию и посмеет ли он возражать им в присутствии Апостолов. По этой причине он сурово осуждает их. «Они скрытно приходили, — говорит он, — подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас». Лжеапостолы самым тщательным образом готовились к нападкам на Павла, чтобы обрушить на него свои обвинения в присутствии всей церкви. Они пытались также злоупотреблять авторитетом Апостолов, говоря: «Павел привел этого необрезанного Тита и представил его всей церкви. Он отрицает и осуждает Закон в вашем присутствии, перед лицом самих Апостолов! Если у него хватает дерзости совершать это в вашем присутствии, то чтó он захочет делать среди язычников, когда вас не будет рядом?»

Когда Павел увидел, что подвергается столь изощренным нападкам, он решительно противостал лжеапостолам и возгласил: «Мы не позволяли подвергать опасности ту свободу, которую имеем во Христе Иисусе, несмотря на то что лжебратья пытались уловить нас самыми различными способами и навлечь на нас немалые бедствия. Но мы преодолели их, используя суждение самих Апостолов, и не уступили оппонентам ни на секунду. (Ибо те, несомненно, говорили: «Павел отказывался от этой свободы, по крайней мере на некоторое время!»). Ибо мы видели, что они требуют соблюдения Закона как необходимого для спасения». Если бы все, к чему они побуждали, сводилось к милосердному терпению по отношению к братьям, то Павел уступил бы им. Но они отстаивали нечто совершенно иное, а именно — они стремились повергнуть Павла и всех сторонников его учения в рабство. И это было причиной того, почему Павел отказывался уступить им даже на миг.

Так и мы уступаем папистам в чём можно и даже больше, чем следовало бы. Но мы не откажемся от свободы совести, которую имеем во Христе Иисусе. Мы не позволим принуждать нас или нашу совесть к какому-либо делу, будто, делая то или иное, мы станем праведными, а не делая, подвергнемся осуждению. Мы желаем есть ту же пищу, что и они, и придерживаться тех же празднований и постов, при условии что они позволят нам соблюдать это добровольно и воздержатся от угроз, которыми они устрашают и подчиняют себе весь мир, говоря, например, так: «Мы велим, требуем, еще раз требуем, отлучаем от Церкви и т. д.» Но мы не можем позволить себе большей уступки в этой свободе, чем мог допустить Павел. Поэтому мы поступаем, как он. Когда он не мог добиться этой свободы, он отказался от всяких уступок лжеапостолам и не уступил им ни на йоту.

Как наши оппоненты отказываются уступить нам в свободном праве полагать, что человека оправдывает одна лишь вера во Христа, так и мы, в свою очередь, отказываемся уступить им в том, что человека оправдывает вера, имеющая форму любви. Здесь мы намерены и обязаны упрямо противостоять им, ибо в противном случае мы утратили бы истину Евангелия. Мы потеряли бы свободу, которую имеем не в императоре, не в царях и князьях, не в папе, не в мире и не в плоти, но во Христе Иисусе. Мы потеряли бы веру во Христа, которая, как я уже говорил, держится не за что иное, как только за «драгоценный камень Христос». Если бы наши противники позволили нам сохранять эту веру, которой мы возрождены, оправданы и соединены со Христом, то мы согласны были бы делать любые дела, лишь бы они не противоречили этой вере. Однако, так как мы не можем получить от них этой уступки, то, в свою очередь, и мы не желаем им уступать ни на йоту. Ибо проблема, которую мы обсуждаем, является серьезной и жизненно важной. Она включает в себя смерть Сына Божьего, Который по воле и заповеди Отца стал плотью, был распят и умер за грехи мира сего. Отказ от веры в этот постулат приводит к выводу, что смерть Сына Божьего была бесполезной и напрасной. А тогда весть о том, что Христос является Спасителем мира — всего лишь какая-то небылица. Тогда вообще Бог — лжец, ибо Он не исполнил Своих обетований. Поэтому наше упрямство в данном вопросе является благочестивым и святым делом, ибо так мы пытаемся удержать свободу, которую имеем во Иисусе Христе, и стремимся сохранить истину Евангелия. Если мы утрачиваем это — мы теряем Бога, Христа, все обетования, веру, праведность и вечную жизнь.

Однако здесь кто-нибудь скажет: «Но ведь Закон божествен и свят». Мы не посягаем на славу Закона, пусть он имеет ее. Но никакой Закон, сколь бы божественным и святым он ни был, не имеет права говорить мне, что я обретаю оправдание и жизнь его посредством. Я согласен допустить еще, что он может учить меня тому, что я должен любить Бога и ближнего своего, а также жить в целомудрии, терпении и т. п. Однако он не в состоянии показать мне, как избавиться от греха, дьявола, смерти и ада. Чтобы узнать это, я должен обратиться к Евангелию и слушать Благовестие, которое учит меня не о том, что мне следует делать, ибо это отличительная функция Закона, но о том, что кто-то другой уже сделал за меня, а именно — что Иисус Христос, Сын Божий, пострадал и умер для того, чтобы избавить меня от греха и смерти. Евангелие заповедует мне принять это и веровать в это, и именно это как раз и названо «истиной Евангелия». Это является также основным учением христианства, в котором заключается знание обо всем благочестии. Таким образом, чрезвычайно необходимо, чтобы мы стремились к основательному познанию этого учения и постоянно прививали его. Ибо оно является хрупким, чувствительным и легко ранимым, как учил Павел и нередко испытывали все святые.

Итак, Павел не захотел подвергать Тита обрезанию, и именно потому, как он сам говорит, что некоторые лжебратья скрытно приходили к ним, чтобы подсмотреть за их свободой, и хотели принудить Павла обрезать Тита. Увидев это насилие и принуждение, Павел не пожелал уступить им ни на йоту, но противостал им самым решительным образом. Поэтому он говорит Гал 2:3: «Тита, бывшего со мною, хотя и Эллина, не принуждали обрезаться». Если бы от него требовали этого ради проявления милосердной любви {примечание: лат. iure charitatis — «по праву милосердной любви». Т.е. из снисхождения к немощным в вере. — Ред.} или братской почтительности, он не стал бы противиться. Но они требовали этого как чего-то необходимого, причем использовали принуждение. Таким образом, они подавали дурной пример другим, что грозило повергнуть совесть людей в рабство и разрушить Евангелие. Поэтому Павел твердо противостал им и добился того, чтобы Тита не подвергли обрезанию.

Может показаться несущественным вопросом — обрезан человек или нет. Однако если сюда присовокупляется такое условие, что это является основанием для нашего страха или уверенности, то это становится смертью и адом. Тогда Бог, Христос, благодать и все обетования Божьи отвергаются напрочь. Если бы речь шла об обрезании самом по себе и если бы к нему не присовокуплялось такое условие, то в этом явлении не было бы ничего опасного. Так, если бы папа просто требовал, чтобы мы соблюдали обряды просто как определенные церемонии, то и в этом тоже не было бы ничего опасного. Ибо разве трудно носить [монашеский] капюшон или выбривать тонзуру — ведь другие церемонии мы же совершаем. {Примечание: более подробно это обсуждается далее, в комментариях к стиху 4:10.} Однако добавлять сюда столь беззаконное условие, что этот пустяк, эта ничтожная вещь определяет жизнь или вечную смерть — является сатанинским и богохульным делом. Если вы молчите об этом, то кто бы вы ни были, будьте прокляты! Я готов есть, пить, носить капюшон, делать все, что папе угодно, доколе он считает это делом добровольным. Однако поскольку он требует всего этого как необходимого для спасения, связывая этим совесть людей и считая это деянием служения, то мы должны отказываться от этого любой ценой. Если бы кто-то просто решил создать статую из дерева или камня, то в этом не было бы ничего вредного. Но если эту статую устанавливают для поклонения и приписывают божественность дереву, камню или самой статуе, то это уже служение идолу вместо Бога. Таким образом, нам следует внимательно рассматривать и обдумывать все, что Павел имеет в виду, а иначе мы неизбежно будем изрекать глупости, как делал Иероним, когда думал, что спорным вопросом является практика [обрезания] сама по себе. {Примечание: Иероним, Commentarius in Epistolam S. Pauli ad Galatas, I, Patrologia, Series Latina, XXVI, 358−360.} В этом он ошибался. Ибо дело не в том, является ли дерево деревом, а камень — камнем, но в том, чтó им приписывается, то есть в том, как они используются, является ли это дерево богом и обитает ли божественность в этом камне. На это мы отвечаем, что дерево — это дерево, как и Павел говорит, что «обрезание ничто и необрезание ничто…» 1Кор 7:19. Но связывать праведность, благоговение, уверенность в спасении и страх смерти с такими вещами — значит приписывать божественность обрядам. Таким образом, мы не должны ни на йоту уступать нашим оппонентам, как и Павел не уступал лжеапостолам. Ибо ни обрезание, ни необрезание, ни тонзура, ни монашеский капюшон не имеют никакого отношения к праведности. Но благодать и только благодать позволяет обрести ее. И в этом заключается «истина Евангелия».

6 А от тех, которые почитались кем-то; какими бы они когда-либо ни были, мне совсем неважно… {примечание: перевод по латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.}

Это эллиптическое {примечание: эллипсис (греч. ἔλλειψις — выпадение, опущение) в лингвистике — пропуск в тексте или речи элемента предложения, который восстанавливается посредством контекста. — Ред.} высказывание, так как отсутствуют слова: «…я ничего не принял». Но иной раз погрешить против правил грамматики — простительно для Павла, ведь через него говорит Святой Дух. Павел говорит с великим рвением и пылом, и никакой человек, говоря с таким рвением, не может в точности следовать всем правилам грамматики и принципам риторики. Августин свидетельствует об этом в своей работе «Христианская наука». «Я думаю, — говорит он, — что сами ораторы не могли следовать собственным правилам». {Примечание: «Я думаю, едва ли среди них найдется такой, который бы мог… и красноречиво говорить, и вместе помышлять о правилах красноречия в ту минуту, когда говорит». Августин, «Христианская наука», IV, 4.}

Это весьма сильное и гордое опровержение. Ибо Павел не называет даже самих истинных Апостолов никакими почетными титулами. Он как будто хочет чуть ли ни принизить их положение. Он говорит о «почитавшихся кем-то», то есть о тех, кто пользовался авторитетом и репутацией и от согласия или отказа которых зависело все. Но тем не менее Апостолы действительно пользовались огромным авторитетом во всех церквях, и Павел вовсе не покушается на принадлежащую им честь и славу. Просто таким образом он дает резкий и дерзкий ответ лжеапостолам, которые стремились ослабить авторитет Павла и бросить тень на все его служение, противопоставляя авторитет Апостолов и их учеников Павлу во всех церквях. Этого Павел потерпеть не мог. Чтобы гарантировать дальнейшее распространение истины Евангелия и свободы совести во Христе среди галатов и во всех языческих церквях, Павел дает очень высокомерный ответ лжеапостолам. Он не взирал на то, сколь велики были Апостолы или кем они некогда были. И если бы лжеапостолы прикрывали авторитетом и именем Апостолов свои злобные выпады против него, это не возымело бы на него действия. Он действительно признаёт Апостолов «кем-то», а их авторитет — заслуживающим того, чтобы с ним считаться. Тем не менее его Евангелие и служение не должны подвергаться опасности только потому, что это основывается на чьем-то имени или звании, сколь бы велик он ни был — даже если он является Апостолом или ангелом с неба Гал 1:8.

Это был один из сильнейших аргументов, используемых лжеапостолами. Апостолы, — говорили они, — имели тесное общение со Христом на протяжении трех лет. Они слышали все Его проповеди и видели все Его чудеса. Кроме того, они сами проповедовали и совершали чудеса во время земного служения Христа, задолго до Павла, который никогда не видел Христа и был обращен лишь несколькими годами позже. Таким образом, галатам теперь предлагалось выбирать, кому больше верить — Павлу, который, разумеется, тоже был учеником, но лишь одним из них, да к тому же еще и последним, или же выдающимся и превосходным Апостолам, которые были посланы и утверждены Самим Христом задолго до Павла. Павел отвечает на это: «Ну и что? Этот аргумент ничего не доказывает. Пусть Апостолы обладают огромным величием и авторитетом, да пусть они будут хоть ангелами с неба — мне это неважно. Сущность данной полемики заключается в Слове Божьем и истине Евангелия. Это должно быть удержано любой ценой. Это должно быть превыше всего. Поэтому нам неважно, насколько велик Петр и другие Апостолы или сколько чудес они совершили. Мы боремся за то, чтобы среди вас сохранялась истина Евангелия». Когда Павел говорит с некоторым пренебрежением об Апостолах и об их делах, которые лжеапостолы противопоставляли ему, и в ответ на их мощный аргумент парирует лишь фразой: «Мне неважно», — это кажется довольно слабым разъяснением. И он обосновывает свое опровержение.

...Бог не взирает на лицо человека.

Павел цитирует данный фрагмент из Моисея, который неоднократно говорит: «Не взирай в суде на личность богатого и бедного…» {примечание: по-видимому, Лютер имеет в виду такие фрагменты, как Лев 19:15; Втор 16:19 и др.} Это теологическая гнома, принцип: Бог не взирает на лицо или личность человека. Этим утверждением он заставляет замолчать лжеучителей. Он как бы говорит: «Вы выставляете против меня тех, кто почитается кем-то, но Богу нет никакого дела до таких вещей. Он не смотрит на апостольство, епископский сан, княжеское достоинство, не смотрит на должности, положение». Чтобы показать это, Бог допускает вероотступничество и проклятие Иуды, одного из главных апостолов, а также Саула — первого царя [Израиля] и одного из величайших среди них. Он отверг как Измаила, так и Исава, хотя оба они были первенцами. Таким образом, в Писаниях ты можешь наблюдать очень часто, как Бог отвергает тех самых людей, которые по своему внешнему виду казались лучшими и святейшими. Иногда в таких случаях Бог кажется жестоким, однако эти устрашающие деяния должны были быть явлены и описаны. Ибо по природе своей мы склонны к prosopolepsia. {Примечание: греч. προσωποληψία — лицеприятие, принятие во внимание положения человека.} У нас имеется врожденный порок, заключающийся в том, что мы проявляем огромное уважение к положению {примечание: в латинском оригинале здесь использовано слово persona, обычно означающее «личность». Но в данном случае говорится о «личности» не в психологическом смысле, в котором мы обычно используем это слово, а в социальном смысле, в котором оно по-прежнему используется, например, в лексике гражданского законодательства [«юридическое лицо» — Перев.] Поэтому в нескольких местах мы перевели его как «положение», «сан», что ближе по смыслу к лат. persona, чем «личность».} людей и уделяем этому больше внимания, чем Слову. Бог, однако, хочет, чтобы мы усердно предавались и приникали только к Слову Его. Он хочет, чтобы мы выбирали ядро, а не скорлупу, и заботились более о главе дома, чем о доме. {Примечание: по-видимому, Лютер цитирует какое-то крылатое выражение.} Он хочет, чтобы мы восхищались апостольским служением и превозносили его не в личностях Петра и Павла, но во Христе, говорящем через них, и в Слове Божьем, изрекаемом их устами.

Мирскому и невозрожденному человеку этого не дано понять, лишь духовный человек может это видеть. Только он может различать положения и ранги с позиции Слова и отличать божественную «маску» {примечание: о понятии larvae, или «маски» [личины] Бога, см. также: Luther's Works, 14, с. 114, прим. 9,24, с. 67, прим. 37.} от Самого Бога и деяния Божьего. До сих пор мы имели дело только с Богом, прикрытым завесой, ибо в этой жизни мы не можем иметь дело с Богом лицом к лицу. И теперь все творение является личиной, или маской Бога. Но здесь нам нужна мудрость, чтобы отличать Бога от Его маски. Мир не имеет этой мудрости. И поэтому он не может отличить Бога от Его маски. Когда стяжатель, служащий своему чреву, слышит, что «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих» Мф 4:4, он ест хлеб, но не видит Бога в этом хлебе. Ибо он видит только маску, восхищается только ею и превозносит только ее. И точно так же он поступает с золотом и другими творениями. Он уповает на них до тех пор, пока обладает ими. Когда же они уходят от него, он впадает в отчаяние.

Я говорю это для того, чтобы никто не думал, будто Павел просто осуждает эти внешние маски, или общественные положения. Он не говорит, что этих общественных рангов быть не должно, но лишь утверждает, что Бог не взирает на ранги. Маски и общественные положения должны существовать, ибо они даны Богом и являются Его творениями. Дело заключается в том, что мы не должны служить и поклоняться им. Как я уже говорил ранее, дело здесь не в самих явлениях, но в том, как мы используем их. Нет ничего плохого ни в обрезании, ни в его отсутствии, ибо «обрезание ничто и необрезание ничто…» 1Кор 7:19, но все дело в том, каким образом оно используется. Поклоняться обрезанию и превозносить его, приписывать ему праведность и считать необрезание грехом — такое его применение достойно всяческого осуждения и должно быть упразднено. И когда оно упразднено, тогда и обрезание, и необрезание опять становятся вполне благопотребным делом.

Так, государственный чиновник, император, король, князь, консул, учитель, проповедник, ученик, отец, мать, дети, господин, слуга — все это общественные положения, или маски. Бог хочет, чтобы мы благочестиво уважали их и признавали их Его творениями, необходимыми в жизни. Но Он не хочет, чтобы мы приписывали им божественность, то есть стали бояться и благоговеть перед ними настолько, что возложили бы свое упование на них, забыв о Нем. Поэтому во всех этих лицах Бог попускает грехи и ошибки, и даже большие, побуждающие нас видеть различие между каким-либо общественным положением и Самим Богом. Так, Давид, очень хороший царь, впал в ужасные грехи — прелюбодеяние и убийство, — чтобы он не казался людям человеком, на которого следует возложить свое упование. Таким же образом и Петр отрекался от Христа. Эти и подобные примеры, которых в Писании имеется множество, предупреждают нас не возлагать упования на общественное положение и не думать, что, обладая положением, мы имеем все. Это отношение свойственно папству, где обо всем судят на основании внешних проявлений. Таким образом, все папство — это не что иное, как полнейшая prosopolepsia. Таким образом, Бог дал все творения на пользу и для использования, а не для возведения в культ и превращения их в религию. Пользуйся же хлебом, вином, одеждой, имуществом и т. д., но не уповай на них и не хвались ими. Ибо хвалиться надлежит только Богом и уповать только на Него. Его одного надлежит любить, бояться, и Ему одному отдавать поклонение.

Павел называет здесь «лицом человека» апостольство, или служение Апостолов, которые, конечно, совершили множество великих чудес, учили и обращали людей в веру и лично знали Христа. То есть слово «лицо» (persona) охватывает все внешнее поведение Апостолов, которое было свято, и их авторитет, который был огромен. И тем не менее Павел говорит, что Бог беспристрастно взирает на это — не то чтобы Он не замечал этого вообще, но там, где речь идет об оправдании, Он с этим не считается. Мы должны уделить этому различию особое внимание — о теологических вопросах мы должны говорить совершенно иначе, нежели о социальных. Когда речь идет о социальных вопросах, как я уже говорил, Бог хочет, чтобы мы относились с уважением и почтением к этим «лицам» как к Его «маскам», или «орудиям», посредством которых Он содержит мир и управляет им. Однако когда речь идет о религии, совести, страхе Божьем, вере и служении Богу, тогда мы не должны страшиться каких-то общественных рангов или уповать на них, равно как не должны искать в них утешения и избавления, как физического, так и духовного. Вот почему Бог не хочет лицеприятия «на суде» {примечание: см.: Лев 19:15; Втор 16:19 и др.}, ибо суд есть нечто божественное. Я не должен бояться судью или любить его, но страх мой и упование мое должны быть обращены на иное, что превыше судьи, а именно — на Бога, Который является истинным Судьей. Мне следует проявлять уважение и почтение к гражданскому судье, который является «маской» Бога, и я должен делать это ради Бога. Но моя совесть не должна уповать и полагаться на его правосудие и страшиться его тирании, чтобы я не сделал чего-нибудь против Бога и не оскорбил Бога ложью, лжесвидетельством, отрицанием истины. В остальных случаях, когда речь не идет о Боге, я, конечно, должен относиться к судье с почтением.

Так, скажем, мне следует с почтением относиться к папе римскому и уважать его сан, при условии что он оставляет мою совесть свободной и не требует, чтобы я грешил против Бога. Но ведь он хочет, чтобы его почитали и боялись таким образом, что при этом наносится оскорбление Божественному величию, ранится совесть и меня снова обращают в рабство греху. Поскольку здесь надлежит отказаться либо от одного, либо от другого, отвернемся же от сана и припадем к Богу. Мы охотно сносили бы власть папы, но, злоупотребляя своим авторитетом и властью, он пытается заставить нас лишь его одного признавать господом, отринув и похулив Бога, а также связывает и наущает нашу совесть против страха и упования Божьего. Поэтому мы поневоле вынуждены противиться папе. Ибо написано Деян 5:29: «Дóлжно повиноваться больше Богу, нежели человекам». Поэтому мы со спокойной совестью отвергаем власть папы, и это является для нас особым утешением. В противном случае нашу совесть, конечно, угнетало бы, что мы непокорны папе, а тем более приказанию и величеству кесаря, которые Бог велел высоко чтить. {Примечание: ссылка на эдикт, изданный по окончании Вормсского рейхстага, 26 мая 1521 года, императором Карлом V, которым Лютер объявлялся вне закона и на него накладывалась анафема Священной Римской империи.} Воспротивился папе и Мюнцер, воспротивились и до сих пор противятся другие секты, но ради общественного положения, а не ради Бога. {Примечание: в оригинале: propter personam, non propter Deum. См. также: Luther's Works, 3, с. 31, прим. 25.} Мы бы охотно благоволили Чудовищу и его чешуе, то есть папе и епископам {примечание: о «чешуе» см.: Luther's Works, 13, с. 280, прим. 47.}, всем санам и чинам, которые они имеют, если бы они оставили нам Христа. Поскольку же мы не можем добиться от них этого, мы отвергаем их общественное положение и смело говорим вместе с Павлом: «Бог не взирает на лицо человека».

Итак, акцент здесь на слове «Бог». Там, где речь идет о религии и Слове Божьем, не должно быть лицеприятия. Когда же дело не касается религии и Бога, должны быть prosopolepsia и лицеприятие, иначе наступит хаос и исчезнет всякая почтительность и порядок. В этом мире Бог хочет, чтобы соблюдался порядок, а также чтобы существовало почтительное отношение и различие между общественными положениями. А иначе сын, ученик, подданный, слуга скажут: «Я такой же христианин, как мой отец, учитель, князь, господин! Так почему же я должен относиться к нему с почтением?» Таким образом, Бог хочет, чтобы среди нас соблюдались различия в общественном положении — но не перед Богом, где все различия исчезают. Ибо там нет ни эллина, ни иудея, но все — одно во Христе (см. Гал 3:28).

Таким образом, Павел опровергает аргумент, который лжеапостолы основывали на авторитете Апостолов, и говорит, что аргумент этот неподобающий и неуместный, а посему не имеющий никакого отношения к делу. Ибо речь здесь идет совсем об ином вопросе, нежели о взирании на личности, а именно — о божественном, о Боге, о Слове Божьем, о том, не должно ли оно иметь приоритет над апостольством или же наоборот. И на этот вопрос Павел отвечает: «Чтобы пребывала истина Евангелия и сохранились чистыми и невредимыми Слово Божье и праведность веры, пусть сгинет апостольство, пусть сгинет ангел с неба, пусть сгинет Павел с Петром!

...И знаменитые не возложили на меня ничего более.

Он имеет в виду следующее: «Я общался и беседовал с Апостолами вовсе не таким образом, что они научили меня чему-то. Ибо чему еще они могли научить меня, если Христос Своим откровением уже научил меня всему, если я проповедовал Евангелие язычникам в течение восемнадцати лет и если для того, чтобы подтвердить мое учение, Христос совершил столь многочисленные чудеса через меня? Таким образом, это была не полемика, а просто совещание, на котором я рассказал о том, что совершил. Язычникам я проповедовал одну лишь веру во Христа, безо всякого Закона. И в результате этого провозглашения веры Святой Дух сошел на язычников, и они сразу же стали говорить на иных языках. Поэтому лжеапостолы напрасно взывают к авторитету Апостолов, как будто они наставили меня. Ибо я ничему не научился у них и не защищал перед ними свою позицию, но просто рассказал им, как я проповедовал Евангелие среди язычников. Когда Апостолы услышали это, они засвидетельствовали, что я проповедовал правильно».

Теперь, когда Павел говорит, что другие Апостолы ничему не научили его, эта гордость является уже не грехом, но чем-то весьма необходимым. Ибо если бы он уступил и подчинился бы здесь [своим противникам], то истина Евангелия погибла бы. Но если Павел отказался уступить лжеапостолам, надменно противопоставлявшим ему авторитет истинных Апостолов, то тем более мы не должны уступать беззаконным папистам, которые бахвалятся авторитетом своего идола, папы римского. Я знаю, что благочестивые люди должны быть смиренны. Но в своем противостоянии папе я хочу и я обязан наполняться святой гордостью и говорить: «Я отказываюсь повиноваться тебе, папа. Я отказываюсь считать тебя своим господином, ибо я уверен, что мое учение является истинным и благочестивым. Я располагаю весомыми аргументами и могу доказать это!» Но папа не желает и слушать этого. Напротив, он пытается заставить меня слушать его. Если я отказываюсь, то он отлучает меня от Церкви и проклинает меня как еретика и вероотступника. Таким образом, эта наша гордость чрезвычайно необходима для того, чтобы противостоять папе. Если бы мы не были столь тверды и если бы, с помощью Святого Духа, мы целиком и полностью не осудили бы его вместе со всем его учением, равно как и его отца, дьявола, то мы никогда не смогли бы защитить учение о праведности веры. Все это не потому, что мы стремимся к верховенству над папой, равно как мы не имеем намерения превознестись над всякой установленной властью, ибо очевидно, что мы учим всех людей смиренно повиноваться правителям и властям. Все, к чему мы стремимся, — так это к сохранению славы Божьей и к тому, чтобы праведность веры оставалась невредимой. Если бы это было принято, а именно — что один лишь Бог оправдывает нас, и исключительно по благодати Своей, через Христа, то мы готовы были бы не только носить папу на руках, но даже целовать его ноги. Однако, не имея возможности получить такую уступку, мы, в свою очередь, становимся чрезвычайно горды в Боге. И мы отказываемся уступить хоть в чем-то кому бы то ни было, будь то все ангелы небесные, или Петр, или Павел, или сотня императоров, или тысяча пап, или хоть весь мир! Ни в коем случае нам не следует смирять себя в этом. Ибо они хотят лишить нас нашей славы, а именно — Бога, сотворившего нас и даровавшего нам все, а также [лишить нас] Христа, искупившего нас Своей кровью. Короче говоря, мы можем пережить утрату имущества, имени, жизни и чего угодно, но мы не позволим лишить себя Евангелия, веры и Иисуса Христа. И точка! Да будет проклято всякое смирение, уступающее в этом вопросе! Лучше пусть все будут горды и упрямы в этом, если не хотят отвергнуть Христа. Итак, с Божьей помощью, я буду самым «твердолобым». Я хочу быть упрямым и прославиться своим упрямством. В этом вопросе я ношу «табличку» с надписью: «Не уступаю никому». И радуюсь сверх всякой меры, если меня называют бунтарем и упрямцем. Я открыто признаю здесь, что я стою и буду стоять непоколебимо и не уступлю никому ни на волосок. Уступает любовь, которая «все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» 1Кор 13:7. Но не такова вера. Ибо она не потерпит ничего. Как говорят в народе: «Не шути с добрым именем человека, его верой и его глазом». Поэтому когда речь заходит о вере, христианин становится таким гордым и непоколебимым, каким он только может быть. И он не должен расслабляться или уступать здесь ни на йоту. Потому что здесь вера делает человека причастником Божеского естества {примечание: дословно: «вера делает человека Богом». — Перев.} 2Пет 1:4. Но Бог ничего не терпит и никому не уступает, ибо Он неизменен. Поэтому и вера неизменна. Таким образом, она ничего не должна терпеть и никому не должна уступать. Но если речь идет о любви, то христианин должен уступать всему и терпеть все. Ибо здесь он — всего лишь человек.

7 Напротив того, увидев, что мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных
8 (ибо Содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных содействовал и мне у язычников),
9 и, узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным.

Это очень сильное опровержение и свидетельство против лжеапостолов. Здесь Павел претендует и присваивает себе тот же авторитет, о котором упоминали лжеапостолы, говоря об истинных Апостолах. Тактический прием, которым он воспользовался здесь, называется «риторической инверсией». «Лжеапостолы, — говорит он, — приводят в качестве аргумента против меня и в поддержку своих нападок авторитет великих Апостолов. Но я ссылаюсь на тот же авторитет в свою защиту, приводя его в качестве довода против них, ибо Апостолы на моей стороне. Итак, галаты мои, не верьте тем, кто хвастливо противопоставляет мне авторитет Апостолов. Ибо когда Апостолы увидели, что мне было вверено проповедовать Евангелие необрезанным, и узнали о данной мне благодати, они подали мне и Варнаве руку общения. Они одобрили мое служение и воздали благодарение Богу за мое дарование». Таким необычным образом он оборачивает аргументы оппонентов против них же самих. Эти слова преисполнены пыла и в них заключено больше страсти, чем можно вместить в простые слова. В этом же заключается причина, почему Павел забывает здесь о грамматике и использует столь мудреную структуру предложения. {Примечание: впрочем, русский читатель едва ли может пожаловаться на чрезмерную замысловатость данного фрагмента в Синодальном переводе. Не будем забывать, однако, что Лютер пользовался Вульгатой и оригинальными текстами и данные комментарии относятся, главным образом, к ним. — Перев.}

Когда Павел говорит (см. стих 9), что Иаков, Кифа и Иоанн почитались «столпами», это не пустые слова, ибо их и в самом деле почитали столпами. Апостолов почитали и уважали во всей Церкви. Они имели власть одобрять и обнародовать учение истины и осуждать противное.

Примечательное место: Павел говорит, что ему была вверена проповедь Евангелия для необрезанных, а Петру — для обрезанных, хотя в действительности и Павел почти повсеместно проповедовал иудеям в синагогах, и Петр также проповедовал язычникам. В Книге Деяний имеются свидетельства и примеры как того, так и другого. Петр обратил в веру римского сотника и его семью, а они были язычниками (Деян 10:1 и далее). Он также обращался к язычникам в письмах, о чем свидетельствуют его Послания 1Пет 2:10. И Павел, хотя и проповедовал Христа среди язычников, все же посещал иудейские синагоги и проповедовал там Евангелие. Как в Евангелии от Марка (16:15), так и в Евангелии от Матфея (28:19) Христос заповедует всем Апостолам: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари». Павел также говорит в Послании к Колоссянам 1:23, что Евангелие «возвещено [им] всей твари поднебесной». Но тогда почему же он называет себя только Апостолом язычников, а Петра и других — Апостолами обрезанных?

На этот вопрос ответить нетрудно. Павел имеет в виду, что другие Апостолы оставались в Иудее и в Иерусалиме до тех пор, пока Бог не призвал их в другое место. Некоторое время, пока существовало иудейское государство и сохранялось священство, Апостолы оставались в Иудее. Когда же приблизилось время разрушения, они рассеялись по всему миру. Но, как сказано в Книге Деяний 13:2, Павел был отделен особым призванием, как Апостол язычников, и был послан из Иудеи в поход по языческим землям. И хотя он также заходил и в иудейские синагоги, в других местах он проповедовал язычникам — на площадях, в домах, на берегах рек. Затем язычники приходили в иудейские синагоги, послушать весть, возвещаемую Павлом. Поэтому Павел действительно был, главным образом, «Апостолом язычников». Следовательно, рассматриваемые слова содержат хронологическую синекдоху {примечание: вообще «синекдоха» — это вид метонимии, то есть название части вместо названия целого, частного вместо общего и наоборот. — Перев.}, потому что после разрушения иудаизма появилась одна Церковь, в которую входили как иудеи, так и язычники.

Павел использует еврейский риторический прием, говоря о «благовестии необрезания» и «благовестии обрезания». {Примечание: в Синод.: «благовестие для необрезанных» и «благовестие для обрезанных», поэтому все последующие комментарии Лютера по этому поводу могут показаться русскому читателю излишними. Однако в любом случае они весьма поучительны. — Перев.} Потому что в иврите родительный падеж используется различным образом — иногда в активном, а иногда в пассивном смысле. И это часто приводит к туманности и неясности смысла выражения. {Примечание: в этом заключалась сущность лютеровского открытия Евангелия. См. его краткую автобиографию, написанную в 1545 г., Luther's Works, 34, с. 337.} Существует множество примеров этого во всех Посланиях Павла, да и вообще в Писании. Например, существует выражение «слава Бога» {примечание: так дословно в греческом и латинском. В русском обычно употребляется притяжательное прилагательное («Божья»). То же относится к выражению «вера Христа» («вера Христова»). — Ред.}, которое звучит довольно туманно, поскольку оно может быть истолковано либо в активном, либо в пассивном смысле. В активном смысле слава Бога — это слава, которую Бог имеет Сам по Себе. В пассивном же смысле — это слава, которую мы воздаем Богу. Другой пример: выражение «вера Христа». Обычно мы истолковываем это выражение в пассивном смысле. Но «вера Христа» — это также вера, которой верует Христос. Таким же образом «благовестие Божье» следует понимать в активном смысле, как то, что один лишь Бог дает и посылает в мир. Но «благовестие обрезания или необрезания» должно пониматься в пассивном смысле — как то, что послано язычникам или иудеям и принято ими. Итак, весьма типичным для Священного Писания риторическим приемом, которым часто пользуется Павел, является синекдоха, то есть когда называется часть, но подразумевается целое, и Павел говорит «необрезание», подразумевая язычников, и «обрезание», подразумевая иудеев. Таким образом, он имеет в виду, что «благовестие необрезания» {примечание: как уже упоминалось выше, при переводе Библии на русский язык эти специфические еврейские риторические приемы были, вероятно, учтены и адаптированы для восприятия русского читателя и согласованы с правилами русской грамматики. Поэтому мы не встречаем в Библии таких туманных фраз, как «благовестие необрезания». — Перев.}, а именно — то, что должно было быть послано язычникам, было вверено ему, как «благовестие обрезания» было вверено Петру.

Из этого определенно можно заключить, что Петр, Иаков и Иоанн, почитавшиеся столпами [христианского учения], ничему не учили Павла и не поручали ему евангельского служения как старшие и начальствующие. Ибо они не имели власти учить его, приказывать ему или посылать его. Таким образом, он не признаёт их наставниками и начальствующими. «Но они сами, — говорит он, — увидели, что мне, несомненно, вверено Евангелие, однако не Петром. Ибо как я не принял и не познал Евангелие ни от кого из людей, так я не получал повеления проповедовать ни от кого из людей. Как евангельское знание, так и повеление проповедовать среди язычников я получил непосредственно от Бога — так же, как Петру Евангелие было вверено Богом вместе с поручением проповедовать его среди иудеев».

Это является убедительным и четким доказательством того, что все Апостолы имели одно и то же призвание, одно и то же поручение и одно и то же Евангелие. Петр не провозглашал какого-то иного евангелия, отличного от других [Апостолов], как и не поручал своего служения другим. Но между ними существовало равенство во всем. Ибо они все были научены и призваны Богом, то есть каждый из Апостолов непосредственно от Бога принял как свое призвание, так и поручение проповедовать Евангелие. Таким образом, никто из Апостолов не был больше остальных, и никто не имел никаких привилегий и преимуществ перед другими. И поэтому когда папа пытается сохранить и поддержать свое верховенство, утверждая, что Петр был главным из Апостолов, это наглая ложь.

...ибо Содействовавший Петру в апостольстве и т. д.

Здесь Павел опровергает еще один аргумент. «Почему лжеапостолы бахвалятся, — как бы говорит он, — что Евангелие проявлялось весьма могущественным образом через Петра, что он обратил многих в веру, что он совершил множество великих чудес, что он воскрешал мертвых и исцелял больных одной своей тенью Деян 5:15? Я признаю, что все это действительно так. Но Петр принял свою способность с небес. Бог наделил голос Петра силой, побуждавшей многих верить ему и совершавшей через него множество чудес. Но я обладаю такой же силой. Я принял ее не от Петра, но тот же самый Бог и тот же Дух, Которые действовали через Петра, также действовали и через меня. Я обрел ту же благодать. Я научил многих. Я совершил множество чудес. И я также исцелял больных одной своей тенью». Лука свидетельствует об этом в Книге Деяний (19:11−12), когда говорит: «Бог же творил немало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них». Прочтите Деян. 13, 16 и 28.

Короче говоря, Павел ничем не хочет уступать остальным Апостолам, чем и гордится благочестиво и свято. Напрасно Юлиан и Порфирий обвиняют Павла в дерзости по отношению к «главе Апостолов». {Примечание: Иероним, Commentarius in Epistolam S. Pauli ad Galatas, I, Patrologia, Series Latina, XXVI, 366.} Он должен был по необходимости, причем необходимости святой и божественной, занять настойчивую и гордую позицию по отношению к Петру. Ибо усердная ревность о славе Божьей побуждала его поступать так. Его клеветники не видели этого. Таким образом, они полагали, что Павел руководствовался бездуховной надменностью, подобно тому как поступают папа и его епископы в наше время. Павел же имеет здесь дело вовсе не с личным вопросом, но с вопросом веры. Там, где речь идет о вере, мы должны стоять твердо, несгибаемо, упрямо и непреклонно, насколько это только возможно. Но там, где речь идет о любви, мы должны проявлять мягкость и гибкость, как камыши или листочки, будучи готовы уступить во всем. Таким образом, суть полемики здесь заключается не в гордости, славе или привилегиях, что мы видим среди папистов. Но борьба идет за славу Божью, за Слово Божье, за истинное поклонение, за истинную религию и праведность по вере — все это должно сохраняться в чистоте и непорочности.

9 И, узнав о благодати…

То есть он как бы говорит: «Когда они услышали, что я принял от Бога свое призвание и поручение проповедовать Евангелие среди язычников, что Бог совершил многие чудеса через меня, что столь многие язычники пришли к познанию Христа через мое служение и что язычники принимали Святого Духа без Закона или обрезания, но исключительно посредством слышания веры, — когда они услышали все это, они прославили Бога за благодать, дарованную мне». Слово «благодать» здесь включает в себя все, что Павел принял от Бога. Здесь Павел подчеркивает, что Петр подтвердил о нем то, что он является истинным Апостолом, который был научен и послан не Петром и не другими Апостолами, но одним лишь Богом. Таким образом, Петр смиренно признал и одобрил служение Павла не как руководящий наставник, но как свидетель, подтверждающий служение Павла, его власть и все другие его дары. И теперь Петр с ним заодно [на его стороне].

...руку общения… {примечание: при дословном переводе цитаты, используемой в тексте: «…правую руку общения». — Перев.}

Т.е. руку общности или руку товарищества. Они как бы сказали: «Павел, мы с тобой проповедуем Евангелие в полном согласии. Мы товарищи по учению и имеем в нем общность, то есть у нас одно и то же учение. Ибо мы проповедуем одно Евангелие, одно Крещение, одного Христа и одну веру. Таким образом, мы не можем учить тебя чему-то или указывать тебе что-то, потому что мы полностью согласны во всем. Ибо мы не учим ничему иному по сравнению с тем, чему учишь ты, равно как мы не учим лучше или глубже. Мы видим, что тот же дар, которым обладаем мы, присутствует также и в тебе, за исключением того, что тебе было вверено благовествование необрезанным, в то время как благовествование обрезанным было вверено нам. Но мы заключаем, что ни обрезание, ни необрезание не должны стоять на пути нашей общности, ибо Евангелие, которое проповедуешь ты, и Евангелие, проповедуемое нами, одинаковы».

Это явное доказательство того, что существует единое Евангелие — для язычников и иудеев, для монахов и мирян, для молодых и старых, для мужчин и женщин и т. д. Нет никаких различий, но Слово и его учение одинаковы для всех людей, независимо от того, насколько различны их «маски», или общественные положения. Апостолы подвергали людей обрезанию, а Павел — нет. Но как Павел, так и остальные Апостолы оставляли обрезание на усмотрение тех, для кого этот обряд был связан с обрядами родного народа, ибо Апостолы умели мудро и правильно отличать Евангелие от Закона. Я также полагаю, что если бы верующие из иудеев в те времена соблюдали Закон и обрезание на тех условиях, которые позволялись Апостолами, то иудаизм сохранялся бы до сих пор и весь мир принял бы обряды иудеев. Но так как они настаивали на Законе и обрезании как на чем-то, необходимом для спасения, и превратили это в какой-то акт поклонения и некое божество, то Бог не мог этого потерпеть. Поэтому Он разрушил Храм, Закон, культ и святой город Иерусалим, так что от всего этого не осталось и камня на камне Мф 24:2.

До сих пор Павел доказывал, что он проповедовал Евангелие правильно и добросовестно, а также — что он обладает Евангелием подлинным и истинным. Делал он это не только на основании божественного свидетельства, но и на основании свидетельства людей, а именно — самих Апостолов, на которых более всего полагались лжеапостолы. Таким образом, все, что они приводили против Павла, обернулось, напротив, в его поддержку. Однако поскольку Павел рассказывает все это один, он поклялся и призвал Бога в свидетели, что все, повествуемое им, не является ложью.

10 Только чтобы мы помнили нищих, что и старался я исполнять в точности.

Задача, которая стоит перед добрым пастырем на втором месте после проповеди Евангелия, — это забота о бедных. Ибо везде, где есть Церковь, непременно есть бедные. В большинстве случаев они являются единственными истинными учениками Евангелия, как говорит Христос Мф 11:5: «…нищим благовествуется». {Примечание: перевод Кассиана. — Ред.} Ибо как люди, так и дьявол преследуют Церковь, делая многих бедняками, которые затем становятся брошенными, и никто не хочет им ничего подавать. К тому же никто не волнуется о сохранении Евангелия, и никто не хочет сложиться деньгами и позаботиться о пропитании своих служителей и об учреждении школ. А вот на учреждение и сохранение суеверия и ложного поклонения, напротив, все охотно дают обеими руками. Как раз таким образом, на такие пожертвования и вклады во времена папства были воздвигнуты столь многочисленные монастыри, соборы и епископства, где царила полнейшая нечестивость. Но теперь целый город полагает, что содержать одного или двух служителей Евангелия — слишком обременительно для него, хотя в прежние времена, когда царила нечестивость, этот город запросто содержал целые монастыри и бесчисленное множество священников, читавших мессы, не говоря уже о терминариях, стационариях и т. д. {Примечание: по-видимому, Лютер имеет в виду особую разновидность духовенства, отправлявшую службы в определенные периоды времени (termini) и в особых местах (stationes), то есть в церквях, где в определенные дни церковного года можно было получить особые индульгенции.} То есть повсюду ощущается нехватка истинной религии, и Христос сетует на то, что Он алкал, жаждал, был странником, был наг и болен Мф 25:35. Нечестивость же, напротив, процветает и изобилует материальными благами. Таким образом, истинный епископ должен печься также о бедных, и Павел признаёт, что делал это.

11 Когда же Петр пришел в Антиохию, то я в лицо противостал ему, потому что он был достоин порицания. {Примечание: перевод по Вульгате и латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.}

Павел продолжает опровержение [аргументов лжеапостолов] и говорит не только о том, что имеет свидетельства

Петра и других иерусалимских Апостолов в свою пользу, но также что он противостал Петру в присутствии Антиохийской церкви. Он говорит, что это происходило не гдето в углу, а перед лицом церкви. Это примечательная история, давшая многим — таким как Порфирий, Цельс, Юлиан и другие — повод обвинить Павла в гордыне, мол, он подверг нападкам главного из Апостолов, да еще в присутствии церкви. {Примечание: Иероним, Commentarius in Epistolam S. Pauli ad Galatas, I, Patrologia, Series Latina, XXVI, 366.} Этим, — говорят они, — он выходит за рамки христианской благопристойности и смирения. Нет ничего удивительного в том, что эти люди, не понимающие суть полемики, в которую вступил Павел, думают и говорят таким образом.

Павел здесь старается не о пустяках и не о личной выгоде {примечание: лат.: de lana caprina nec de pane lucrando — «не о козьей шерсти и не для того, чтобы заработать на хлеб». Выражение «козья шерсть» вошло в поговорку. См.: Гораций, «Послания», I, 18, 15.}, но о главном артикуле христианского вероучения. Когда человек признаёт это и постоянно имеет это в виду, все остальное кажется отвратительным и ничего не стоящим. Ибо что есть Петр? Что Павел? Что есть ангел с неба? Что есть все творение по сравнению с учением об оправдании? Поэтому, если видишь, что это учение подвергается опасности или угрозам, не бойся противостать Петру или ангелу с неба. Ибо оно столь велико и славно, что никакое прославление не может быть для него достаточным. Но эти люди [лжеапостолы, противники Павла] смотрят на высокий авторитет Петра. Они восхищаются его статусом и забывают о величии учения об оправдании. Павел же поступает наоборот. Он не нападает на Петра слишком резко, он относится к нему с должным почтением. Однако, поскольку он видит, что авторитет Петра угрожает учению об оправдании, он игнорирует этот авторитет, чтобы сохранить учение чистым и невредимым. И мы поступаем так же, ибо написано Мф 10:37: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня».

Таким образом, когда встает вопрос о защите истины Евангелия, мы нисколько не смущаемся тем, что лицемеры обвиняют нас в надменности и упрямстве, в том, что мы полагаем, что лишь мы одни придерживаемся истины, и в том, что мы отказываемся прислушиваться к чему-либо или уступить кому-либо. Мы должны быть упрямы и непреклонны в этом деле. Вопрос, ради которого мы грешим против человека, то есть попираем величие какой-либо персоны или мира, настолько важен, что те грехи, которые кажутся величайшими в глазах мира сего, становятся высшими добродетелями в глазах Бога. Хорошо, когда мы почитаем родителей, уважаем представителя власти, почтительно относимся к Петру и другим служителям Слова. Но речь здесь идет не о Петре, не о родителях, не об императоре, не о мире или каком-то другом творении, но о Боге. Если я отказываюсь уступить в этом вопросе родителям, императору или ангелу с неба, то я поступаю правильно. Почему? Сравни творение с Творцом! Что есть все творение в сравнении с Ним? Капля по сравнению с целым океаном! Так почему же тогда я должен уступить Петру, который как малая капля, и не замечать Бога, Который как целый океан? Так что пусть капля уступит океану, и пусть Петр уступит Богу.

Я говорю все это для того, чтобы вы могли видеть, с чем имеет дело Павел. Ибо он имеет дело со Словом Божьим, которое никто не может прославить в должной мере. Августин подошел к этому вопросу глубже Иеронима, смотревшего только на положение и авторитет Петра и поэтому сделавшего следующий вывод: Петр был главным Апостолом и поэтому не должен был подвергаться порицанию со стороны Павла, а если тот порицал его, то сделал это как бы для вида. {Примечание: Иероним, Commentarius in Epistolam S. Pauli ad Galatas, I, Patrologia, Series Latina, XXVI, 367.} Таким образом, Иероним приписал Павлу притворство, а Петру приписал истину и всячески оправдывает его. Это совершенно несуразное искажение библейского текста, — дескать, Павел лишь для вида выставил Петра заслуживающим порицания, чтобы поднять статус своего Апостольского звания и защитить язычников. Напротив, в тексте ясно утверждается, что Петр уклонился от истины и заслуживал порицания, а также — что другие иудеи лицемерили вместе с ним, так что даже Варнава был введен в заблуждение этим их лицемерием. Иероним не замечает столь ясных и определенных слов, потому что он увлечен лишь одной мыслью: Петр был Апостолом, поэтому он был выше всякой критики и не мог грешить. На это Августин правильно отвечает: «Не выдерживает никакой критики утверждение о том, что Павел лицемерил или притворялся, ибо он клятвенно присягает в том, что говорит истину». {Примечание: Августин, Expositio Epistolae ad Galatas, 15, Patrologia, Series Latina, XXXV, 2113−2114.}

Так что Иероним и Эразм несправедливо поступают по отношению к Павлу, истолковывая выражение secundum faciem {примечание: один из латинских переводов греческого κατὰ πρόσωπον в Гал 2:11. Вульгата: in faciem; Синод.: «лично»; перевод Кузнецовой: «открыто»; црксл.: «в лице»; НЗ подстр. 2001: «на лицо». — Ред.} как «для вида». {Примечание: лат. facies означает не только «лицо», но также «вид», «внешность», «мнимый вид», «благовидный предлог». — Ред.} Дескать, Павел противостал Петру не искренне, а из услужливого притворства, чтобы другие не обиделись, если бы он совсем промолчал. Но secundum faciem означает «в лицо», «публично». Ибо он противостал Петру открыто, не где-то в углу, но в присутствии Петра и церкви. Когда он говорит: «в лицо», это направлено особенно против тех ядовитых духов, которые клевещут на людей за их спиной, но не смеют и рта открыть в их присутствии. Это подобно тому, что делали лжеапостолы. Он косвенно упоминает их здесь, потому что они не смели клеветать на него в его присутствии, но делали это только когда его не было рядом. «Я так не порочил Петра, — как бы говорит он, — но выступил против него прямо и открыто, не из притворства, не ради амбиций или по какому-то иному свойственному человеку настроению или от огорчения духа, но оттого, что он заслуживал порицания».

Пусть другие оспаривают здесь утверждение о том, что Апостол может грешить. Нам же не следует смягчать и умалять греха Петра. Даже пророки иногда ошибаются и впадают в заблуждения. Так, например, Нафан сам по себе [не имея откровения свыше] изрек, что Давиду следует построить дом Господень 2Цар 7:3. Но это пророчество вскоре было исправлено откровением от Бога о том, что дом Господень должен быть построен, но не Давидом, который был человеком воинственным и пролил много крови, а его сыном Соломоном. Аналогичным образом может ошибаться даже и Апостол. Здесь, однако, Петр не ошибся, но совершил тяжкий грех. Поэтому нам не следует приписывать Апостолам такого совершенства, будто они вообще не могут грешить.

Лука свидетельствует в Деян 15:39, что между Павлом и Варнавой, которые были посланы для евангельского служения среди язычников и посетили вместе многие области и регионы, возвещая там Евангелие, возникли настолько острые разногласия, что они даже расстались друг с другом. Значит кто-то из них — либо Павел, либо Варнава — ошибался. Вероятно эти разногласия были очень сильными, если они привели к разделению столь близких товарищей, и это подтверждается в том библейском фрагменте. Такие примеры приводятся в Писании для нашего утешения. Ибо огромное утешение для нас — слышать, что даже такие великие святые согрешают. Это утешение у нас пытаются отнять те, кто утверждает, что святые не могут грешить.

Самсон, Давид и многие другие прославленные мужи, исполненные Святого Духа, впадали в ужасные грехи. Иов (3:3) и Иеремия (20:14) прокляли тот день, когда они родились. Илия 3Цар 19:4 и Иона (4:8) устали от жизни и молились о смерти. Эти заблуждения и грехи святых описываются для того, чтобы находящиеся в тяжелом положении и отчаянии могли найти себе в этом утешение, а горделивые убоялись. Ни один человек еще не падал так, чтобы у него не было возможности снова подняться. С другой стороны, ни один человек не стоит так твердо, что не может упасть. Если падал Петр, значит я тоже могу упасть. Если он поднялся, значит могу подняться и я.

Для тех, чьи сердца {примечание: досл.: «совесть». — Перев.} слабы и чувствительны, эти примеры имеют огромное значение. Они необходимы, чтобы эти люди могли лучше понимать, о чем они молятся словами: «Прости нам долги наши…» и т. д., или: «Верую… в отпущение грехов», — во что веровали Апостолы и все святые. Они читали молитву «Отче наш» так же, как это делаем мы. Апостолы не были выше нас ни в чем, кроме своего апостольского служения. Мы имеем те же дары, что и они, а именно — того же Христа, то же Крещение, то же Слово и то же прощение грехов. Они нуждались во всем этом не меньше нас. Они освящались и спасались всем этим точно так же, как и мы.

Я говорю это в противовес той чудовищной лести и тому восхвалению, которыми безумные софисты и монахи обильно осыпают святых, утверждая, будто Церковь настолько свята, что она вообще безгрешна. Церковь действительно святая, но в то же время она грешница. Поэтому она верует в прощение грехов и молится: «Прости нам долги наши» Мф 6:12 и: «За то помолится Тебе каждый праведник» Пс 31:6. Поэтому мы называемся святыми не «формально», как о стене говорят, что она белая от присущей ей белизны. {Примечание: «Формально», то есть уже совершенно святы фактически, на самом деле, а не только лишь еще в процессе «обретения святости» [что имеет место на самом деле].} Присущей святости недостаточно. Поэтому вся наша святость — Христос. Где присущей святости недостаточно, там достаточен Христос. Поэтому у меня нет сомнений, что Петр в рассматриваемом случае совершил тяжкий проступок. Если бы Павел не противостал ему, то все, пришедшие к вере, — как иудеи, так и язычники — неизбежно вернулись бы к иудаизму и погибли бы. И причиной этого был бы Петр и его лицемерие.

12 Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками…

Обращенные язычники ели пищу, запрещенную Законом. Когда Петр общался с новообращенными из язычников, он также ел с ними эту пищу и пил запрещенное вино. Делая это, он знал, что поступает правильно, и смело нарушал Закон вместе с язычниками. Павел говорит, что он поступал точно так же (1Кор 9:20−22): «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона — как чуждый закона, — не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, — чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Итак, когда Петр поступал аналогичным образом, он не совершал никакого греха, но делал правильно и знал, что ему это позволено. Ибо этим своим нарушением он показывал, с одной стороны, что Закон не является необходимым для обретения праведности, а с другой стороны — он избавлял язычников от соблюдения Закона. Ибо если Петру можно было нарушать Закон в чем-то одном, значит его можно было нарушать во всем. Павел порицает Петра не за это нарушение Закона, а за лицемерие, как показано далее:

...а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных.

Здесь ты видишь, в чем состоял грех Петра, тщательно описываемый Павлом. Он обвиняет Петра в слабости, а не в каких-то злых намерениях или невежестве. Петр оробел перед иудеями, пришедшими от Иакова, и из-за этого страха согрешил. Потому что не хотел возмущать их подобным образом. {Примечание: т. е. принимая вместе с язычниками запретную пищу. — Перев.} Отсюда видно, что он больше пекся об иудеях, чем о язычниках, поставив под угрозу христианскую свободу и истину Евангелия. Уклоняясь, избегая и устраняясь от пищи, запрещенной Законом, которую он до этого ел, — Петр вселил сомнения в сердца верующих, которые из его действий могли сделать такой вывод: «Петр воздерживается от пищи, запрещенной Законом. Следовательно, всякий, кто ест запрещенную Законом пищу, грешит и нарушает Закон, а кто воздерживается, тот праведен и соблюдает Закон. Иначе Петр не стал бы воздерживаться. Но поскольку он устраняется и добровольно избегает пищи, которую раньше ел, то это явный признак того, что вкушающие запрещенное Законом — грешат, а воздерживающиеся от пищи, запрещенной Законом, — будут считаться праведными».

Вот предмет, о котором здесь идет речь и которого не понял Иероним. Он видел только действие, а не намерение, с которым действие совершалось. Само по себе действие не было дурным, ибо есть и пить или не есть и не пить — это ничего не значит. Но дурно вот такое намерение: «Если ешь, то согрешаешь; а если воздерживаешься, то праведен». Так, обрезание само по себе — хорошая вещь, но дурным является вот это намерение: «Если не будешь обрезан по Закону Моисееву, не сможешь спастись». Именно такое впечатление и производил пример Петра: «Если не будешь избегать пищи, запрещенной Законом, не сможешь спастись». Вот это Павлу никак нельзя было проигнорировать, потому что под угрозу ставилась истина Евангелия. Чтобы сохранить эту истину, он открыто противостал Петру. И Павел здесь проводит различие: в одном случае уклоняться от некоторых видов пищи — это уступка брату, исключительно из милосердной любви (charitas). В этом нет никакой опасности, но послужить немощному брату таким образом — это хорошо. Павел и сам так делал и учил. В другом же случае, уклоняясь, ты якобы становишься праведным и спасаешься, а не уклоняясь, якобы совершаешь грех и осуждаешься. В этом случае да будет проклята милосердная любовь и все ее услуги и уступки! Ибо уклоняться от пищи таким образом — значит отрекаться от Христа, попирать Его Кровь, хулить Духа Святого, Бога и все Божье. Таким образом, если кто-то стоит перед неизбежным выбором, то лучше для него потерять друга и брата, чем Бога Отца. Ибо если человек теряет Бога Отца, то ему не сохранить надолго и брата своего.

Поскольку Иероним не увидел этого, он не смог понять ни данного фрагмента, ни всего Послания. Он полагает, что Павел занимается словоблудием, обсуждая что-то совершенно несущественное. Поэтому он «выгораживает» Петра, смягчает его грех и говорит, что тот согрешил по неведению. Но Петр согрешил не по неведению (ибо знал, что ему позволено есть все), но по лицемерию, и этим лицемерием Петр утвердил бы мнение о необходимости Закона, побудил бы как язычников, так и иудеев уклониться от истины Евангелия и в немалой степени содействовал бы тому, чтобы они отказались от Христа, отвергли благодать, вернулись к иудаизму и приняли на себя все бремя Закона. Вот что могло бы произойти, если бы Павел не укорил Петра и тем самым не призвал бы язычников и иудеев, соблазненных примером Петра, обратно — к свободе во Христе и истине Евангелия. Таким образом, если бы кто-то хотел осудить и преувеличить грех Петра, то этот грех мог бы показаться огромным. И все же Петр согрешил не по злому умыслу и не по невежеству, но лишь потому, что так сложились обстоятельства — и из страха. Ошибка или грех одного человека легко может вызвать ужасные разрушения, если ее не исправить. Таким образом, учение об оправдании — дело не шуточное, и у нас есть серьезные причины, по которым мы прививаем это учение, настаивая на нем столь усердно.

Поразительно, что Петр, столь выдающийся Апостол, совершил это. До того, на совещании в Иерусалиме он, будучи почти в полном одиночестве, отстоял свое мнение о том, что верующие обретают праведность верой, без дел Закона (Деян 15:7−11). Тот, кто так упорно защищал евангельскую истину и свободу, теперь избегает пищи, запрещенной Законом, и грешит в этом, не только становясь причиной великого соблазна, но противореча собственному утверждению. «Посему, кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть» 1Кор 10:12. Никто не думает о том, сколь опасны традиции и обряды, и все же мы не можем без них. Что в этом мире является более необходимым, чем Закон и его дела? И все же всегда есть опасность, что это породит отрицание Христа. Ибо Закон часто порождает упование на дела, а там, где присутствует это, не может быть упования на Христа. Поэтому Христа вскоре отвергают и теряют, что мы видим в случае с Петром. Он знал учение об оправдании лучше нас. И все же как легко он мог попасть в такую ситуацию, когда ему пришлось бы нести ответственность за тяжкие последствия своих дел и своего примера, если бы ему не противостал Павел! Все язычники отвернулись бы от проповеди Павла и в результате — утратили бы Евангелие и Самого Христа. И все это происходило бы под видом чего-то святого. Ибо они могли бы сказать: «Павел, до сих пор ты учил нас, что мы должны обрести оправдание по одной лишь благодати, без Закона. Теперь же, как видишь, Петр делает прямо противоположное, ибо он воздерживается от пищи, запрещенной Законом. Таким образом, он учит нас, что мы не можем быть спасены, если не подвергнемся обрезанию и не будем соблюдать Закон».

13 Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием.

Здесь ты явственно видишь, что Павел обвиняет Петра в лицемерии, то есть как раз в том, в чем Иероним обвиняет Павла. Если Петр притворялся, то он, несомненно, знал, что было истиной, а что нет. Тот, кто притворяется, грешит не по неведению, но [преднамеренно] вводит людей в заблуждение, прикрывая ложь, которую он сам знает. «Вместе с ним, — говорит он, — лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава (являвшийся сотрудником Павла на протяжении долгого времени, когда они проповедовали язычникам веру во Христа, без дел Закона) был увлечен их лицемерием». Здесь ты видишь ясное описание сущности греха Петра — это было лицемерие, которое могло повлечь за собой гибель Евангелия в том виде, в каком оно было принято, если бы Павел не противостал ему.

Как это чудесно, что Бог сохранил только что учрежденную в то время Церковь и само Евангелие посредством лишь одного человека. Павел один отстаивает истину. Потому что он потерял Варнаву, своего спутника, и Петр был против него. Иногда один человек в совете может сделать больше, чем весь совет, о чем свидетельствуют даже сами паписты. Они цитируют, например, Пафнутия, который противостал всему Никейскому собору (лучшему из когда-либо собиравшихся со времен апостольского собора в Иерусалиме) и настоял на своем. {Примечание: история о Пафнутии описана у Сократа Схоластика в «Церковной истории», книга I, гл. XI.}

Я говорю это для того, чтобы мы познавали учение об оправдании с величайшим усердием и явственно различали Закон и Евангелие. В этом вопросе мы ничего не должны делать из лицемерия и не должны уступать никому, если хотим сохранить истину Евангелия и веру целыми и невредимыми. Ибо, как я уже говорил, они очень уязвимы. И здесь пусть убирается подальше разум, враг веры, который в искушениях греха и смерти полагается не на праведность веры, или христианскую праведность — о которой он и знать ничего не знает, — но на собственную праведность или, в крайнем случае, на праведность Закона. Как только разум и Закон сходятся вместе, вера сразу же теряет свою чистоту. Ибо у веры нет бóльших врагов, чем Закон и разум. Этих двух врагов невозможно одолеть без огромного старания и труда, однако одолеть их надо, если хочешь спастись. Таким образом, когда совесть устрашается Законом и борется с судом Божьим, не ищи совета ни у разума, ни у Закона, но полагайся только на благодать и Слово утешения. Тогда веди себя так, будто никогда ничего не слышал о Законе, но вознесись во тьму, где светит ни Закон, ни разум, но лишь загадка веры 1Кор 13:12, дающая уверенность в том, что мы спасаемся одним лишь Христом, безо всякого Закона. {Примечание: как сходство, так и противопоставление лютеровского образа мышления традиционному мистицизму наиболее очевидно проявляются в том, как он использует термин «тьма» в подобных фрагментах.} Таким образом, Евангелие ведет нас за пределы и выше света Закона и разума, во тьму веры, где Закону и разуму нечего делать. Закон тоже заслуживает того, чтобы его слышали, но в надлежащем месте и в свое время. Когда Моисей на горе говорил с Богом лицом к лицу, он не имел, не учреждал и не отправлял Закона. Но теперь, когда он спустился вниз с горы, он стал законодателем и правит народом посредством Закона. Итак, совесть должна быть свободна от Закона, но тело должно ему повиноваться.

Из этого совершенно ясно, что Павел порицал Петра не по пустякам, но ради важнейшей доктрины христианства, которая была поставлена под угрозу лицемерием Петра. Ибо остальные иудеи и сам Варнава лицемерили с ним заодно. Конечно, все они грешили не по неведению и не по злому умыслу, но из страха перед иудеями, затмившего их сердца тучами, так что они не видели своего греха. Воистину удивительно, что такие великие мужи, как Петр, Варнава и другие столь быстро и легко впали во грех, да еще в том вопросе, в котором они были хорошо осведомлены и даже учили других. Поэтому правильно предупреждал доктор Штаупиц, что опасно полагаться на собственные силы, даже если мы святые и ученнейшие люди, даже если мы знаем что-то хорошо и досконально. Ибо именно в том, что мы знаем лучше всего, мы можем дрогнуть и ошибиться, причиняя, как в данном случае Петр, серьезный ущерб не только себе, но и другим.

Таким образом, мы — ничто даже со всеми своими величайшими дарами, если не присутствует Бог. Стоит Ему отойти, оставив нас на собственное попечение, вся наша мудрость и все наши знания превращаются в ничто. Если Он не поддерживает нас постоянно, высшее знание и даже теология тщетны. Ибо в час искушения вдруг получается так, что посредством дьявольской уловки все утешительные библейские фрагменты исчезают из нашего поля зрения и мы видим одни лишь угрозы, которые захлестывают нас. Поэтому давайте признаем тот факт, что, если Бог лишит нас Своей поддержки, мы можем легко быть опрокинуты и повержены. Поэтому пусть никто не хвалится и не славится своей собственной праведностью, мудростью и другими дарами, но пусть смирится и молится Богу вместе с Апостолами Лк 17:5: «Умножь в нас веру».

Я подчеркиваю все это для того, чтобы удержать любого человека от мысли, что учение о вере — это простое дело. В самом деле, об этом легко говорить, но это трудно ухватить и легко упустить из виду и потерять. Поэтому давайте со всем усердием и смирением посвятим себя изучению Священного Писания и серьезной молитве, дабы нам не утратить истины Евангелия.

14 Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской…

Эта чудная история о великих мужах и столпах Церкви заслуживает того, чтобы ее рассказать. Павел — единственный человек, чьи глаза открыты и кто видит грех Петра, Варнавы и других иудеев, поступавших неискренне вместе с Петром. А те, напротив, не видят своего греха и даже полагают, что поступают хорошо, проявляя милосердную любовь (charitas) и уступая немощным в вере иудеям. И Павел не покрывает их грех. Он недвусмысленно обвиняет Петра, Варнаву и других Апостолов в том, что они не поступают по истине Евангельской, то есть уклоняются от Евангельской истины. Это было нешуточным делом для Петра — подвергнуться обвинению со стороны Павла в отпадении и уклонении от Евангельской истины. Более тяжкого укора для него и быть не могло. Тем не менее он терпеливо переносит этот укор и, несомненно, принимает его с истинной благодарностью. Я уже отмечал ранее, что многие имеют Евангелие, но не истину Евангелия. И Павел говорит здесь, что Петр, Варнава и остальные иудеи не поступали по истине Евангельской. То есть они имели Евангелие, но не поступали по нему так, как это надлежит делать. Ибо хотя они проповедовали Евангелие, все же своим притворством, несовместимым с Евангельской истиной, они учреждали Закон. Но установление Закона — это упразднение и ниспровержение Евангелия.

Поэтому всякий, кто хорошо знает, как отличать Евангелие от Закона, должен воздать благодарение Богу и может быть уверен, что он — настоящий богослов. Я полагаю, что во времена искушений я и сам не знаю, как делать это надлежащим образом. Отличить одно от другого можно, расположив Евангелие на небесах, а Закон — на земле, называя праведность Евангелия небесной и божественной, а праведность Закона — земной и человеческой, и различая праведность Евангелия и праведность Закона так же, как различаются небо и земля, свет и тьма или день и ночь. Пусть одна из них будет как свет и как день, а вторая — как тьма и как ночь. О, если бы мы могли отделить их еще дальше друг от друга! Итак, если речь идет о вере, о небесной праведности и совести, то давайте оставим Закон и не станем вообще принимать его во внимание — пусть он остается на земле. Если же речь идет о делах, то давайте зажжем светильник дел и праведности Закона в ночи. Итак, пусть солнце и нескончаемый свет Евангелия и благодати светит днем, а светильник Закона — в ночи. Эти два понятия должны различаться в твоем сознании так, чтобы, когда совесть совершенно и полностью устрашена чувством греха, ты думал так: «Сейчас ты трудишься на земле. Здесь пусть осел работает, пусть он выполняет свои обязанности и несет возложенную на него ношу. То есть пусть тело со всеми своими членами будет подчинено Закону». {Примечание: об этом тропологическом использовании фрагмента Быт 22:5 см. также Luther's Works, 23, с. 169.} Но когда ты возносишься на небеса, оставь осла с его ношами на земле. Ибо совесть не имеет отношения к Закону, или к делам земной праведности. Поэтому пусть осел остается в долине, а совесть взойдет на гору вместе с Исааком, не зная ровным счетом ничего о Законе и его делах, но взирая только на прощение грехов и полную праведность, предложенную и дарованную нам во Христе».

С другой стороны, в обществе {примечание: используемое здесь латинское слово — politia. Подобно используемому Лютером немецкому слову regiment (см.: Luther's Works, 13, с. 147, прим. 4), politia невозможно перевести дословно. Этот термин может быть переведен как «общество», «правительство», «государство» и т. п.} должно строго требоваться соблюдение Закона. Здесь ничего не должно быть известно о Евангелии, о совести, о благодати, о прощении грехов, о небесной праведности или о Самом Христе. Пусть здесь будет известно только о Моисее, о Законе и его делах. Когда эти два явления — Закон и Евангелие — разделяются подобным образом, оба они остаются в своих пределах. Закон остается за пределами небес, то есть вне сердца и совести. И, с другой стороны, свобода Евангелия остается за пределами земли, то есть вне тела и его членов. И как только Закон и грех вторгаются на небеса, то есть в сознание [совесть], они сразу же должны изгоняться вон. Ибо тогда совесть ничего не должна знать о Законе и грехе, но только о Христе. С другой стороны, когда благодать, свобода и т. д. приходит на землю, то есть в тело, мы должны сказать: «Тебе нечего делать здесь, в хлеву и нечистотах физической жизни. Ты принадлежишь небесам!»

Петр запутался в этом различии между Законом и Евангелием и тем самым привел верующих к мысли, что оправдываться следует Евангелием и Законом одновременно. Никоим образом не потерпев этого, Павел порицал Петра, не для того чтобы опозорить его, но чтобы еще раз четко отделить друг от друга эти два понятия, а именно — Закон оправдывает на земле, а Евангелие — на небесах. Папа же римский не только смешал Закон с Евангелием, но превратил Евангелие в одни лишь законы, причем обрядовые. Он смешал светское с церковным, и смешение это воистину сатанинское и адское.

Артикул об умении различать между Законом и Евангелием в высшей степени необходим, ибо в нем заключается суть всего христианского учения. Поэтому пусть все с усердием учатся отличать Закон от Евангелия не только на словах, но в чувствах и на деле. То есть пусть человек хорошо различает два этих явления в сердце и совести. Ибо на словах такое различение выглядит простым. Когда же дело доходит до практики, ты обнаруживаешь, что Евангелие оказывается «редким гостем» совести, зато Закон «захаживает» туда очень часто, и совесть приучена к Закону и чувству греха. Да и разум также поддерживает это чувство.

Поэтому, когда устрашает Закон, а грех обвиняет и тревожит совесть, скажи: «Есть время умирать, и время жить (ср. Еккл 3:2). Есть время слушать Закон, и время пренебрегать Законом. Есть время слушать Евангелие, и время не знать Евангелие. Пусть сейчас Закон уйдет прочь, и пусть придет Евангелие. Ибо сейчас время слушать Евангелие, а не Закон. Ты не сделал ничего хорошего, более того, тяжко грешил. Признаю, но имею оставление грехов через Христа, благодаря Которому все мои грехи прощены». Но в вопросах, не относящихся к совести, когда должны исполняться внешние обязанности, то в этом случае, если ты проповедник, представитель власти, супруг, учитель, ученик и т. д., время слушать не Евангелие, а Закон и исполнять свое призвание. Таким образом, Закон остается с «ослом в долине», а Евангелие — с «Исааком на горе».

...(Но когда я увидел)… то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?

Это значит: «Ты — иудей, который обязан жить по иудейскому Закону, то есть воздерживаться от пищи, запрещенной Законом. Однако же ты, иудей, живешь, как язычник, то есть добровольно поступаешь вопреки Закону, нарушаешь его и попираешь его. Ибо ты ешь нечистую пищу, как это делает всякий язычник, свободный от Закона. И ты поступаешь правильно. Но, соблюдая Закон, ты заставляешь язычников поступать так, как поступают иудеи, то есть принуждаешь их соблюдать Закон. Ибо своим примером воздержания от нечистой пищи ты даешь язычникам повод думать: „Сейчас Петр воздерживается от языческой пищи, которую он раньше ел. Значит и мы должны от нее воздерживаться и жить по иудейскому обычаю, иначе не будем праведными и не спасемся“». Итак, ты видишь, что Павел укоряет Петра не в неведении, — ибо тот знал, что свободен есть вместе с язычниками что угодно, — но в лицемерии, которым Петр принуждал язычников жить по-иудейски.

Здесь я напоминаю еще раз — в том, что человек живет по-иудейски, нет ничего плохого, ибо нет никакой разницы, ешь ли ты свинину или какое-то другое мясо. Но если ты живешь по-иудейски в том смысле, что воздерживаешься от какой-то пищи ради совести, то этим ты отвергаешь Христа и ниспровергаешь Евангелие. Поэтому, когда Павел увидел, что поведение Петра имеет указанную тенденцию, он противостал ему, и суть его слов заключается в следующем: «Ты знаешь, что соблюдение Закона не является необходимым для обретения праведности и что праведность дается нам только через Христа. Потому ты не соблюдаешь Закон, но нарушаешь его, принимая всякую пищу. Тем не менее своим примером ты побуждаешь язычников оставить Христа и возвратиться Закону. Ибо ты подталкиваешь их к такой мысли: „Одной веры недостаточно для обретения праведности, для этого требуются также Закон и дела. Петр показывает нам это собственным примером. Таким образом, если мы хотим получить оправдание, то должны соблюдать Закон, а не только веровать во Христа“». Итак, своим поведением Петр не только наносит ущерб чистоте учения, но и грешит против истинной веры и христианской праведности. Ибо язычники на этом основании приходят к выводу, что Закон необходим для обретения праведности. Если это заблуждение не пресечь, то Христос станет бесполезен.

Из сказанного виден масштаб разногласия и противоречия, возникшего между Петром и Павлом. Павел поступает серьезно и искренне — его укор не притворный. А Петр, как явствует из библейского текста, притворялся, за что Павел и порицал его. В поведении Павла нет притворства, в нем лишь чистая и в высшей степени христианская строгость и святая гордость, которая была бы неуместна, если бы Петр совершил какой-то мелкий грех, а не согрешил против главного артикула христианского вероучения. Но так как по вине Петра под угрозу была поставлена истина Евангелия, Павел не желает, да и просто не может не выступить в ее защиту. Чтобы сохранить ее в целости, он не считается с Петром, и Варнава и все прочие для него ничего не значат.

Таким образом, порицая Петра, Павел поступил правильно. Порфирий и Юлиан несправедливы, обвиняя его в том, что он порицал Петра лишь из-за высокомерия. Даже если рассматривать с позиции разума вопрос, с которым имеет дело Павел, то придется признать, что лучше пренебречь Петром, чем поступиться величием Бога или подвергнуть опасности веру. Ибо вопрос стоит так: следует либо подвергнуть резкой критике Петра, либо полностью убрать Христа. Так пусть уж лучше погибнет и отправится в ад Петр, если по-другому нельзя, чем будет утрачен Христос. Порфирий и все остальные должны согласиться с этим утверждением, и никто не может отрицать, что Павел поступил в этом случае правильно и благочестиво.

Если бы этот конфликт затрагивал какой-то несущественный вопрос — как, например, несогласие между Павлом и Варнавой, упомянутое в Деян 15:39, которое было сущим пустяком, — то Павел мог бы уступить. Но в данном случае, когда дело касается наиважнейшего вопроса, он не должен уступать нисколько. Поэтому пусть каждый христианин, следуя примеру Павла, исполняется той Павловой «гордостью», которую мы видели здесь. Пусть любовь все переносит, всему верит, на все надеется 1Кор 13:7. Вера же, напротив, пусть ничего не сносит, но правит, повелевает, торжествует и совершает все. Ибо любовь и вера по своим действиям, обязанностям и свойствам являются полными противоположностями. Любовь в мелочах уступает. Она говорит: «Я все сношу, всем уступаю». Вера же заявляет: «Я никому не уступаю, но все должны уступать мне — люди, народы, цари, князья и судьи земли». Как сказано в Пс 2:10−11: «Итак вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь [пред Ним] с трепетом… чтобы вам не погибнуть в пути вашем».

Таким образом, вся суть этого фрагмента заключается в словах: «Язычников принуждаешь жить по-иудейски», то есть: «Принуждаешь их отпасть от благодати и веры к Закону и делам и отречься от Христа, словно Он напрасно страдал, умер и т. д.». Слово «принуждаешь» заключает в себе все опасности и грехи, которые Павел выделяет и обсуждает на протяжении всего Послания. Ибо если это принуждение или обязательность сохраняется, то непременно будет упразднена вера, а где она упразднена и ниспровергнута, там будут тщетны все обетования Божьи, будут попраны все дары Святого Духа и все непременно погибнут и будут прокляты. На протяжении этого Послания Павел много раз описывает это свойство праведности Закона.

Итак, если столь опасно иметь дело с Законом и если это падение [Петра] произошло столь просто и оказалось таким глубоким, как падение с небес в преисподнюю, то пусть каждый христианин усердно учится различать Закон и Евангелие. Пусть он позволяет Закону править телом и всеми его членами, но не совестью. Ибо нельзя допустить, чтобы эта царица и невеста была осквернена Законом — она должна соблюдаться в чистоте для Христа, ее единственного мужа, как Павел говорит в другом месте 2Кор 11:2: «Я обручил вас единому мужу». Итак, пусть совесть войдет в свою «горницу невесты», расположенную не в глубокой долине, но на высокой горе, где возлежит и царствует только Христос, Который не устрашает и не удручает грешников, но утешает их, прощает им грехи и спасает. Поэтому пусть устрашенная совесть не думает ни о чем, не знает ничего и ничего не противопоставляет гневу и суду Божьему, кроме Слова Христова, которое является Словом благодати, прощения грехов, спасения и жизни вечной. Но сделать это действительно трудно. Ибо человеческая природа и человеческий разум не ухватываются за Христа прочно и всецело, но быстро скатываются назад, к помыслам о Законе и грехе. Таким образом, человек по природе своей всегда стремится быть свободным во плоти, но рабом и пленником в совести.

Короче говоря, Павел пересказывает Петру в краткой форме все учение об оправдании, начиная со слов: «Если ты, будучи Иудеем…» — и до фрагмента (стих 16): «Ибо делами закона…» — где он снова обращается к галатам. Однако он сказал эти слова Петру в присутствии всей церкви не для того, чтобы его научить, но для того, чтобы его укрепить. Потому он говорит Петру:

15 Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники.

То есть: «Мы являемся иудеями по природе, т. е. мы рождаемся в праведности Закона, в Моисее и обрезании, и самим своим появлением на свет мы приносим с собой Закон. Не произволением своим, как язычники, но по природе имеем мы праведность Закона, — как Павел говорит о себе в 1:14, что был он „неумеренным ревнителем отеческих преданий“. Таким образом, по сравнению с язычниками, мы не являемся грешниками, не имеющими Закона и дел, но рождаемся иудеями и воспитываемся праведными. То есть наша праведность начинается с самого нашего рождения, ибо иудаизм родственен нам по линии отцов. Потому что в семнадцатой главе Книги Бытие Бог заповедовал Аврааму обрезать каждого младенца мужского пола на восьмой день (Быт 17:10 и далее). Затем Моисей подтвердил этот закон обрезания, пришедший от праотцов. То, что мы являемся иудеями по природе, — замечательно. Но тем не менее, хотя мы и обладаем привилегией праведности по природе, рождены для Закона и его дел и не являемся грешниками, как язычники, — все же ничто из названного не делает нас праведными в глазах Божьих.

И поэтому, если ты представишь мне какого-то добропорядочного человека, являющегося иудеем, родившегося праведным и полностью соблюдающего Закон с самого своего рождения, вышеперечисленное все равно не делает его праведным. Мы действительно обрезаны, но обрезанием мы не делаемся оправданными, ибо это лишь „печать праведности“ Рим 4:11. Мальчики, обрезанные по вере Авраама, спасены, но не за счет обрезания, а за счет своей веры. Как бы ни были мы святы и близки к иудейскому народу по происхождению и как бы мы ни хвастались перед язычниками, что имеем оправдание Закона, культ, обетования и отцов, — все это, конечно, великолепно, но все же это не делает нас праведными в глазах Бога и не дает нам никаких преимуществ перед язычниками».

Этими словами Павел совершенно однозначно дает понять, что он говорит здесь не о каких-то обрядах и не о том, что со времени явления Христова они обречены, как полагают Ориген и Иероним. {Примечание: похоже, что Лютер оспаривает здесь схоластическое понимание соотношения между церемониальным законом и Декалогом. См.: Фома Аквинский, «Сумма теологии», ч. II-I, вопрос 103, раздел 4.} Он говорит о чем-то намного более важном, а именно — о первородстве иудеев. Он отрицает их праведность, несмотря на то, что они были рождены в святости, обрезаны, соблюдают Закон, имеют усыновление, славу, заветы, отцов, культ, Бога и Христа, несмотря на то, что они имеют обетования, живут в них и хвалятся ими, как они говорят в Ин 8:33: «Мы семя Авраамово», и еще (стих 41): «Одного Отца имеем, Бога», и в Рим 2:17: «Ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом». Таким образом, хотя Петр, Павел и другие Апостолы действительно были чадами Божьими, праведными по Закону и, в конце концов, даже служителями Христовыми, все это не приносило им праведности в глазах Божьих. Ибо если ты даже свяжешь все это в один узел — Закон, его дела и праведность, обрезание, усыновление, заветы, обетования, апостольство и т. д., — все равно христианская праведность не дается через это. Ибо ничто из перечисленного не является Христом.

Это значит, что Павел хочет рассматривать, восхвалять и защищать веру потому, что оправдывает не Закон, а лишь она одна. Не то чтобы Закон плох или достоин осуждения. Ибо Закон, обрезание, культ и т. п. не осуждаются за свою неспособность оправдывать. Но Павел выступает против них потому, что лжеапостолы утверждали, будто одним лишь совершением этих действий {примечание: выражение ex opere operato может просто означать, что действительность таинства зависит от правильного его совершения в соответствии с установлением Христовым, а не от святости служителя. В этом смысле Лютер следовал августинской традиции и соглашался с ней. Но в позднем Средневековье это выражение стало применяться для обозначения почти автоматического или даже магического действия обряда таинства. Именно против такой интерпретации выступает здесь Лютер.}, без веры, люди получают оправдание и спасение. Такого Павел не мог потерпеть, ибо без веры все это смертоносно — Закон, обрезание, усыновление, Храм, культ, обетования. Даже Бог и Христос бесполезны без веры. Поэтому слова Павла направлены против всего, что противоречит вере, а не только против обрядов.

16 Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа…

Эти слова: «делами закона», очень выразительны, и их следует, насколько это только возможно, принимать в самом широком смысле. Я говорю это из-за самодовольных и праздных софистов и монахов, затуманивающих эти слова Павла — да и вообще всего Павла — своими глупыми и бездарными толкованиями. Таким образом, если понимать «дела закона» вообще, в широком смысле, то под этим подразумевается все, что противостоит благодати: все, что не благодать, — это Закон, будь то закон гражданский, закон церемониальный или Декалог. Таким образом, даже если бы ты исполнял дело Закона согласно заповеди: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим» Мф 22:37, ты все равно не был бы оправдан в глазах Бога. Ибо человек не оправдывается делами Закона. Но подробнее об этом позже.

Итак, для Павла «дело закона» — это дело всего Закона. Поэтому не следует различать здесь Декалог и обрядовые законы. И если дела Десяти заповедей не оправдывают, то тем более не оправдывает обрезание, относящееся к делам обрядовых установлений, то есть церемониального закона. Когда Павел говорит, как он часто делает, что человек не оправдывается Законом, или делами Закона, что у Павла одно и то же, он имеет в виду весь Закон целиком. Он противопоставляет праведность веры праведности всего Закона, со всеми делами, которые могут быть совершены на основании Закона, будь то дела, совершённые божественными или человеческими силами. «Ибо праведностью Закона, — говорит он, — человек не провозглашается праведным в глазах Божьих. Но Бог вменяет праведность веры обильно по милости Своей, ради Христа». Поэтому Павел так подчеркивает: «Не делами закона». Ибо несомненно, что Закон свят, праведен и благ. Следовательно, и дела Закона святы, праведны и благи. Но все же человек не оправдывается ими в глазах Бога.

Следовательно, следует отвергнуть мнение Иеронима и других, полагающих, будто Павел говорит здесь о делах церемониального Закона, а не о делах Декалога. Если я уступаю этим суждениям, то я вынужден признать также и то, что церемониальный закон не был благ и свят. Несомненно, обрезание и другие законы, касающиеся обрядов и Храма, были праведны и святы, ибо они были заповеданы Богом в той же мере, что и моральные законы. Но далее они [оппоненты] говорят: «После прихода Христа церемониальные законы стали губительными». Они изобрели это сами, ибо в Писании об этом нигде ничего не сказано. Кроме того, Павел говорит здесь не о язычниках, для которых обряды могли бы быть губительными, но об иудеях, для которых они были благими. Действительно, ведь он и сам соблюдал их. Таким образом, даже в те времена, когда церемониальные законы были святыми, праведными и благими, они не могли оправдывать.

Поэтому Павел говорит не только о той части Закона, которая по-прежнему является благой и святой, но обо всем Законе в целом. Он имеет в виду, что [никакое] дело, совершённое в соответствии со всем Законом, не оправдывает. И он говорит здесь не о грехе против Закона и не о каком-то плотском деянии, но о «деле Закона», то есть о том, что совершается в соответствии с Законом. Таким образом, воздержание от убийства или прелюбодеяния — будь то воздержание, произошедшее естественным образом или человеческими силами, по доброй воле или в результате обретения дара и силы от Бога — все равно не оправдывает.

Дела Закона [не связаны с оправданием и] могут совершаться либо до оправдания, либо после оправдания. До оправдания многие добропорядочные люди, и даже среди язычников — такие как Ксенофонт, Аристид, Фабий, Цицерон, Помпоний, Аттик и др. — творили дела Закона и совершали великие деяния. {Примечание: см.: Luther's Works, 2, с. 160.} Цицерон бесстрашно принял смерть за праведное дело. Помпоний был человеком честным и правдивым. Он сам никогда не лгал и не выносил, когда это делали другие. Честность и правдивость, конечно, являются замечательными добродетелями и прекрасными делами Закона, но те люди не получили оправдания этими делами. После оправдания совершают дела Закона Петр, Павел и все христиане, но не оправдываются этими делами. «Ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь» 1Кор 4:4, — говорит Павел. То есть: «Никто из людей не может обвинить меня в чем-то, но этим я не получаю оправдания». Итак, мы видим, что Павел говорит обо всем Законе и обо всех его делах, а не о грехах против Закона.

Поэтому должно быть осуждено пагубное и нечестивое мнение папистов, приписывающих заслугу благодати и прощения грехов совершённому делу (operi operato). Ибо они говорят: доброе дело, совершённое до благодати, служит для обретения благодати de congruo [по соответствию]. А когда благодать обретена, последующее дело заслуживает вечной жизни de condigno [по достойности]. {Примечание: см., помимо прочего, Luther's Works, 2, с. 123.} Если человек, пребывающий в смертном грехе, без благодати, по доброму естественному стремлению совершает доброе дело, то есть читает или слушает мессу, подает милостыню и т. п., он заслуживает благодать de congruo. А после того как благодать de congruo таким образом обретена, он уже совершает дело, достойное и заслуживающее вечной жизни. В первом случае Бог хотя и не является должником, но поскольку Он благ и праведен, Ему приличествует одобрить такое дело, хотя и совершённое в смертном грехе, и воздать за такую службу благодатью. Однако после ниспослания благодати, Он уже становится должником и обязан по справедливости даровать вечную жизнь. Ибо теперь это уже не только дело свободной воли, совершённое по существу, но совершённое еще и в удостаивающей благодати, то есть в любви.

Такова теология царства антихриста, которую я упоминаю, чтобы рассуждение Павла было более понятным. Ибо когда две противоположности ставятся друг напротив друга, их различия становятся более очевидными. К тому же пусть будет известно, как далеко уклонились от истины эти «слепые вожди слепых» Мф 15:14 и как своим нечестивым и богохульным учением они не только затемнили Евангелие, но вообще убрали его и закопали Христа. Ибо если в состоянии смертного греха я могу совершить хоть какое-то крошечное дельце, которое угодно Богу не только по существу, но даже может заслужить благодать de congruo, и если, обретя благодать, я способен совершать дела по благодати, то есть по любви, и по праву приобрести вечную жизнь, то зачем тогда мне нужны благодать Божья, прощение грехов, обетование, крестная смерть и победа Христа? Тогда Христос становится для меня совершенно бесполезным. Ибо получается, что я обладаю свободной волей и способностями совершить доброе дело, посредством которого я заслуживаю благодать de congruo, а после этого — вечную жизнь de condigno.

Такие чудовищные и омерзительные богохульства следовало бы предлагать туркам и иудеям, а не Церкви Христовой. Все это ясно показывает, что папа со своими епископами, учителями, монахами и пр. не имеет никакого знания и попечения о священных вопросах и не заботится о здравии покинутого и несчастного стада, разодранного на части. Ведь если бы они хотя бы туманно представляли себе, что Павел называет грехом, а что — благодатью, они никогда не стали бы навязывать таких мерзостей и такой нечестивый вздор христианскому народу. Смертным грехом они сочли только внешнее деяние, совершённое против Закона, каковым является убийство, прелюбодеяние, кража и т. п. Они не увидели, что смертный грех — это и невежество, ненависть и неуважение к Богу в сердце, неблагодарность, ропот против Бога, противление воле Божьей, не увидели, что плоть не может помышлять, говорить и делать ничего, кроме того, что от дьявола и что противно Богу. Если бы они увидели, что все эти страшнейшие язвы прочно засели в природе человека, то не стали бы сочинять столь нечестивый вздор о заслуге congrui [соответствующего], заслуге condigni [достойного] и т. д.

Поэтому должно существовать надлежащее и ясное определение того, что такое нечестивец или смертный грешник. Он является святым лицемером и убийцей, каким был Павел, следовавший по дороге в Дамаск, чтобы гнать Иисуса Назарянина, искоренять учение Евангелия, убивать верных и разрушать всю Церковь Христову. Разумеется, то были величайшие и ужаснейшие грехи против Бога, но Павел был неспособен увидеть их таковыми. Ибо он был настолько ослеплен нечестивым рвением о Боге, что считал все эти свои гнусные преступления высшей праведностью, наиугоднейшим поклонением и послушанием Богу. Разве заслужили бы благодать такие, с позволения сказать, «святые», которые защищают как высшую праведность столь ужасные грехи?

Поэтому мы вместе с Павлом полностью отвергаем заслугу congrui и condigni и с твердой уверенностью провозглашаем, что эти умозрительные построения — всего лишь сатанинские иллюзии, никогда не претворявшиеся в реальность и не подтвержденные никакими примерами. Ибо Бог никогда никому не даровал благодать и вечную жизнь за заслугу congrui и condigni. Таким образом, эти рассуждения схоластов о заслуге congrui и condigni — не что иное, как пустые вымыслы и сновидения праздных людей о несуществующих вещах, на которых, однако, основано и по сей день зиждется все папство. Ибо каждый монах воображает себе следующее: «Соблюдая свой святой устав, я способен заслужить благодать de congruo, а делами, совершаемыми после обретения благодати, я могу накопить такую заслугу, которой хватит не только для того, чтобы мне самому получить вечную жизнь, но и чтобы передать или продать эту заслугу другим». Так учили и жили все монахи. И защищая эту отъявленную хулу на Христа, паписты сегодня используют против нас все средства. Чем «святее» всякий лицемер или «поборник праведности», тем злейший он враг Евангелия Христова.

Истинный же смысл христианства таков: сначала человек признаёт посредством Закона, что он грешник, не способный творить никаких добрых дел. Ибо Закон говорит: «Ты — худое дерево, поэтому все, что ты думаешь, говоришь и делаешь, противоречит Богу. Следовательно, ты не можешь заслужить благодать своими делами. А если пытаешься делать это, то делаешь плохое еще худшим. Ибо, поскольку ты худое дерево, то и плоды ты способен приносить только худые, то есть грехи. „Всё, что не по вере, — грех“ Рим 14:23». Пытаться заслужить благодать некими «предваряющими» делами — значит пытаться умиротворить Бога грехами, то есть, по сути дела, добавлять грехи к грехам, издеваясь над Богом и провоцируя Его гнев. Когда Закон наставляет человека таким образом, он впадает в страх и обретает смирение. Тогда он действительно видит безграничность своего греха и не находит в себе ни одной искорки любви к Богу. Таким образом, он признаёт праведность Бога в Слове Его и исповедует, что он заслуживает только смерти и вечного проклятия. Итак, первая часть христианства — это проповедь покаяния и познания себя.

Вторая часть: если хочешь спастись, спасение дается не делами. Но Бог послал в мир Сына Своего единородного, дабы мы через Него имели жизнь. Он был распят, умер за тебя и вознес твои грехи Своим телом 1Пет 2:24. Нет здесь никакого «соответствия», или дела, совершаемого до обретения благодати, но лишь гнев, грех, ужас и смерть. То есть Закон лишь являет грех, устрашает и смиряет и тем самым подготавливает к оправданию и гонит ко Христу. Ибо Словом Своим Бог открыл, что будет Он милосердным Отцом, желающим безо всякой заслуги с нашей стороны, поскольку ничего заслужить мы не можем, даровать нам прощение грехов, праведность и вечную жизнь ради Христа. Ибо Бог раздает Свои дары безвозмездно всем {примечание: см.: Luther's Works, 13, с. 6, прим. 4.}, и этим прославляется Его божественность. Однако Он не может защитить эту Свою божественность от «поборников праведности», которые не желают принимать благодать и вечную жизнь от Него даром, но хотят заслужить их своими делами. Они просто посягают этим на славу Его божественности. Чтобы сохранить ее, Он вынужден посылать Закон, устрашающий и сокрушающий эти «твердые камни», словно гром и молния.

Такова вкратце наша теология христианской праведности против мерзостей и диковинных фантазий софистов о заслуге congrui и condigni, или делах, предшествующих благодати, и делах, за благодатью последующих. Изобретателями этих пустых грез были самодовольные люди, которые никогда не боролись ни с какими искушениями и никогда не сталкивались с истинными ужасами греха и смерти. Поэтому они не понимают того, что говорят, ибо не могут привести ни одного примера, когда эти дела были бы совершены до обретения благодати, а когда после. Следовательно, все это вздорные небылицы, которыми паписты вводят в заблуждение себя самих и других.

Ведь Павел яснейшим образом говорит здесь, что человек не оправдывается делами Закона — будь то дела, предшествующие (о которых он говорит здесь) или же последующие. Таким образом, ты видишь, что христианская праведность не является «присоединившейся формой», как они учат. {Примечание: «Свойства — это качества, или формы, присоединившиеся к потенциальной способности [formae inhaerentes potentiae]». Фома Аквинский, «Сумма теологии», ч. II-I, вопрос 54, раздел 1. — Перевод ред.} Ибо они говорят: когда человек совершает какое-нибудь доброе дело, Бог принимает его и за это дело вливает в него любовь. Эта влитая любовь, — говорят они, — является качеством, присоединившимся к сердцу, и они называют его «формальной праведностью». (Вам полезно знать этот способ выражения). И меньше всего они способны слышать, что это качество, придающее сердцу определенный вид, как белизна — стене, не является праведностью. Они не могут подняться выше такого размышления человеческого разума: «Человек праведен своей формальной праведностью, которая есть благодать, делающая угодным, то есть любовь». {Примечание: см.: Фома Аквинский, там же, ч. II-I, вопрос 111, раздел 1.} Таким образом, они приписывают состоянию души, или присоединившейся к ней форме, т. е. любви, являющейся делом и даром Закона (ибо Закон гласит: «Возлюби Господа Бога твоего...»), формальную праведность и утверждают, что она достойна вечной жизни. А про обладающего ею они говорят, что он праведен формально, а затем и фактически, потому что он теперь совершает добрые дела, за которые вечная жизнь причитается ему по долгу. Такова позиция софистов, причем лучших из них.

Не столь хороши другие, например, Скот и Оккам {примечание: см. фрагменты из высказываний Дунса Скота, цитируемые Парфением Мингесом [Parthenius Minges], Ioannis Duns Scoti doctrina philosophica et theologica (Quaracchi, 1930), I, 506 и II, 444−445.}, сказавшие, что эта даруемая Богом любовь не является необходимой для обретения благодати Божьей, но что даже своими собственными естественными силами человек способен вызвать в себе любовь к Богу и возлюбить Его превыше всего. Скот размышляет следующим образом: «Если человек способен любить какое-то творение — ведь, например, юноша любит девушку, и скаредный человек любит деньги, причем все перечисленное является благом меньшим, — то он также может возлюбить и Бога, Который является благом бóльшим. Если по своему естеству человек имеет любовь к творению, то тем более он имеет любовь к Творцу». Этот аргумент покорил всех софистов, никто из них не смог опровергнуть его. Однако вот что они говорили {примечание: Фома Аквинский, «Сумма теологии», ч. II-I, вопрос 109, раздел 3−4.}:

«Писание вынуждает нас признать, что, кроме нашей естественной любви, которой Бог не удовлетворен, Он также требует от нас любви, которую Он Сам дарует нам». Итак, они обвиняют Бога в том, что Он будто бы является

«жестоким тираном» и суровым «надсмотрщиком», который не удовлетворяется тем, что я соблюдаю и исполняю Его Закон, но требует также, чтобы, помимо Закона, который я хорошо умею исполнять, я еще чем-то «приукрашивал» свою покорность и придавал ей какие-то дополнительные качества. Это можно сравнить с тем, как если бы хозяйка дома не удовлетворялась тем, что ее кухарка готовит очень вкусную пищу, но бранила бы ее за то, что та в процессе приготовления пищи не надевает на себя драгоценные платья и золотую корону. И что это была бы за хозяйка дома, если бы после того, как ее кухарка исполнила все, что от нее требуется, — причем исполнила великолепно, — она стала бы требовать, чтобы та, помимо прочего, носила еще и золотую корону, которой у нее и быть-то не может? Точно так же — что это был бы за Бог, Который требовал бы от нас исполнять Его Закон, который мы, впрочем, соблюдаем по своим природным силам, но при этом требовал бы от нас облачения, которым мы обладать не можем?

Дабы никому не казалось, что они противоречат самим себе, они вводят здесь различие, говоря, что Закон может исполняться двумя путями: во-первых — согласно существу сделанного, во-вторых — согласно намерению Заповедающего. {Примечание: в Веймарском издании: Praecipientes. Читаем: Praecipientis.} По существу сделанного, то есть если рассматривать само деяние, мы можем просто исполнить все, что заповедует Закон. Но мы не можем сделать этого согласно намерению Заповедающего. Ибо это значит, что Бог не удовлетворен тем, что ты совершил и исполнил все, заповеданное в Законе (хотя ничего, кроме этого, Он от тебя не требовал), но вдобавок Он настаивает на том, чтобы ты соблюдал Закон в любви — причем не в естественной любви, которой ты обладаешь, но в сверхъестественной и божественной любви, которую дарует Он Сам. Что это еще, если не объявление Бога тираном и мучителем, требующим от нас того, чего мы не в состоянии исполнить? В определенном смысле они как бы говорят, что если мы прокляты, то вина за это ложится не столько на нас, сколько на Бога, требующего, чтобы мы соблюдали Его Закон таким образом.

Я говорю здесь обо всем этом, чтобы вы могли видеть, как далеко отошли от мысли Писания те, кто сказал, что мы способны своими силами возлюбить Бога превыше всего или во всяком случае ex opere operato [совершаемым действием] заслужить благодать и вечную жизнь. И так как Бог не удовлетворен, когда мы исполняем Закон по существу сделанного, но хочет, чтобы мы также исполняли его согласно намерению Заповедающего, Священное Писание требует, чтобы мы имели сверхъестественное свойство, влитое свыше, а именно — любовь, которую они назвали «формальной праведностью», оформляющей и украшающей веру, делая так, чтобы она оправдывала. Таким образом, вера — это «тело», «скорлупа», «цвет», а любовь — это «жизнь», «ядро», «форма».

Таковы фантазии схоластов. Но там, где они говорят о любви, мы говорим о вере. И хотя они говорят, что вера — это только «контурный рисунок» {примечание: Лютер использует здесь греческое слово μονόγραμμα.}, а любовь — живые цвета и завершение картины, мы говорим, что, напротив, вера ухватывается за Христа и что Он является той «формой», которая украшает веру и придает ей вид, как цвет — стене. Таким образом, христианская вера — это не бесполезное качество, не пустая скорлупа в сердце, которая может существовать в смертном грехе, пока не придет любовь и не оживотворит ее. Но если это истинная вера, то она является полным доверием сердца и твердым согласием, которым принимается Христос, так что Христос является объектом веры, точнее даже не объектом, но, если можно так выразиться, Христос присутствует в самой вере. Таким образом, вера — это некое «знание», или тьма, ничего не видящая. Однако в этой самой тьме сидит Христос, за Которого ухватилась вера, как Бог восседал во тьме на Синае и в Храме. {Примечание: см. прим. 121.} Таким образом, наша формальная праведность — это не любовь, оформляющая веру, но сама вера и «туман» сердца, то есть упование на то, чего мы не видим, на Христа, Который присутствует, хотя и совершенно невидим.

Таким образом, вера оправдывает потому, что она ухватывается за это сокровище, за присутствующего Христа, и обладает этим сокровищем. Но то, как Он присутствует, — выше нашего понимания, ибо вокруг нас — тьма, как я уже говорил. Итак, где присутствует истинное доверие сердца, там присутствует и Христос — в этой самой мгле и вере. Это и есть формальная праведность, за счет которой оправдывается человек. Он оправдывается не за счет любви, как утверждают софисты. Короче говоря, если софисты говорят о том, что любовь оформляет и напояет веру, то мы говорим, что веру оформляет и напояет Христос или что Он является «формой» веры. Таким образом, Христос, за Которого «ухватилась» вера и Который живет в сердце, является истинной христианской праведностью, за счет которой Бог вменяет нам праведность и дарует вечную жизнь. Здесь нет ни дел Закона, ни любви, но речь идет здесь о совершенно иной разновидности праведности, о новом мире, существующем свыше и помимо Закона. Ибо Христос и вера — это не Закон и не дела Закона. Впоследствии мы намерены более подробно рассмотреть этот вопрос, который софисты не понимают и о котором они не пишут. Но сейчас достаточно показать, что Павел говорит здесь не только о церемониальном законе, но о Законе вообще.

Среди прочего, я предупредил о весьма опасном заблуждении теологов-схоластов, утверждающих, будто человек обретает прощение грехов и оправдание следующим образом, а именно — если своими предваряющими делами, которые они называют заслугами congrui [соответствующего], он заслужит благодать, которая для них является присоединившимся к воле качеством, даруемым Богом сверх той любви, которую мы имеем по природным способностям. Получив его, говорят они, человек становится «формально праведным» и воистину христианином. Повторюсь: это нечестивое и вредоносное мнение, делающее человека лишь турком, иудеем, анабаптистом или фанатиком. Ибо кто может человеческими силами, без благодати, совершить доброе дело, которым бы он заслужил благодать и т. д.? Таким образом эти мечтатели превратили веру в пустое качество души, которое само по себе, без любви, бесполезно, но якобы становится действенным и оправдывает, когда к нему добавляется любовь.

Последующие же дела, говорят они, позволяют заслужить вечную жизнь de condigno [по достоинству], и это якобы потому, что Бог ради той любви, которую Он влил в человеческую волю, принимает последующее дело в счет вечной жизни. Так, говорят они, Бог «засчитывает» доброе дело в счет вечной жизни, а дурное дело — в счет проклятия и вечного наказания. Приснилось им какое-то «засчитывание», и они приписали это делам. Все это ложь и хула на Христа. Тем не менее кое-кто из них утверждает нечто еще худшее и учит, будто мы можем возлюбить Бога превыше всего чисто естественными способностями. Все это полезно знать, чтобы лучше понимать аргументацию Павла.

В противовес этим ничтожным и пустым иллюзиям, как мы уже кратко отмечали выше, мы преподаем веру и истинный смысл христианства. Во-первых, человек должен быть научен Законом, чтобы он познал себя и провозгласил: «Все согрешили и лишены славы Божией…» Рим 3:23. И еще: «Нет праведного ни одного; нет разумевающего; никто не ищет Бога; все совратились с пути…» (Рим 3:10−12). И еще: «Тебе, Тебе единому согрешил я…» Пс 50:6. Этим противопоставлением мы гоним людей прочь от заслуги congrui и condigni. Когда же Закон таким образом смирил человека и привел его к познанию себя, тот воистину раскаивается (ибо истинное покаяние начинается со страха и суда Божьего) и видит, что является таким великим грешником, что своими силами, стараниями и делами не может избавиться от греха. Теперь он понимает правильно, что имеет в виду Павел, говоря, что человек раб и пленник греха, что Бог предал всех людей греху и что весь мир виноват перед Богом. {Примечание: Лютер ссылается на следующие библейские фрагменты: Рим 6:16; Гал 3:22; Рим 3:23.} Тогда человек начинает понимать, что учение софистов о заслуге congrui и condigni — это лишь mataeologia (греч. «пустословие», 1Тим 1:6) и что от всего папства камня на камне не осталось.

Теперь он начинает воздыхать: «Кто же тогда придет мне на помощь?» Устрашенный Законом, он впадает в отчаяние и не надеется более на свои собственные силы. Он озирается по сторонам и молит о помощи, о Посреднике и Спасителе. И вот тогда, в надлежащее время, приходит спасительное Слово Евангелия и говорит: «„Дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои“ Мф 9:2. Уверуй во Иисуса Христа, распятого за твои грехи. Если ощущаешь грехи, не разглядывай их в себе, но помни, что они переведены на Христа „и ранами Его мы исцелились“ Ис 53:5».

Это — начало спасения. Вот так мы избавляемся от греха, получаем оправдание и даруется нам вечная жизнь — не за заслуги и дела, но по вере, которой мы «ухватываемся» за Христа. Итак, мы тоже признаем наличие в сердце некоего качества и формальной праведности, но не любви, как говорят софисты, а веры, так чтобы сердце не видело и не хваталось ни за что иное, кроме Христа Спасителя. Здесь, однако, необходимо четко знать, кто такой Христос. Игнорируя это целиком и полностью, софисты сделали из Него судью и палача и изобрели эту безумную концепцию о заслуге congrui и condigni.

Однако Христос определенно не законодатель, но Умилостивитель и Спаситель. Вера ухватывается за это и верует, не сомневаясь, что дел и заслуг congrui и condigni Он совершил в огромном множестве. Он мог бы удовлетворить за грехи мира одной каплей крови. {Примечание: эта идея более подробно рассматривается в: Luther's Works, 22, с. 459, прим. 156.} Но Он уже совершил обильное удовлетворение. Евр 9:12: «Со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление». И Рим 3:24−25: «Получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, которого Бог предложил в жертву умилостивления в Крови Его…» Таким образом, это великое дело — ухватиться верой за Христа, Который берет на Себя грех мира Ин 1:29. И только такая вера вменяется в праведность (Рим. 3 и 4).

Здесь следует отметить, что эти три вещи соединены вместе — вера, Христос и принятие, или вменение [праведности]. Вера ухватывается за Христа и делает реальным Его присутствие, «обрамляет» Его, как кольцо обрамляет драгоценный камень. И кто будет найден с такой верой, ухватившейся за Христа в сердце, того Бог считает праведным. Это тот способ и заслуга, которыми мы достигаем прощения грехов и праведности. «Так как ты веруешь в Меня, — говорит Бог, — и твоя вера держится за Христа, Которого Я даровал тебе как твоего Оправдателя и Спасителя, да будешь ты праведен». Таким образом, Бог принимает или считает тебя праведным только ради Христа, в Которого ты веруешь.

Итак, принятие, или вменение, чрезвычайно необходимо, во-первых — потому, что мы еще не совершенно праведны, но грех по-прежнему живет в нашей плоти на протяжении всей жизни. Бог очищает нашу плоть от этого остатка греха. К тому же иногда Святой Дух покидает нас, и мы впадаем во грехи, как это было с Петром, Давидом и другими святыми. Тем не менее мы всегда прибегаем за помощью назад к этому учению о том, что наши грехи покрыты и что Бог не хочет, чтобы на нас лежала ответственность за них (Рим. 4). Это не значит, что в нас нет греха, как учат софисты, говоря, что мы должны продолжать творить добро до тех пор, пока не перестанем чувствовать в себе греха, но грех присутствует всегда, и благочестивые люди чувствуют это. Однако он игнорируется и покрывается Богом, потому что Христос, Посредник, стоит между нами. Так как мы держимся за Него своей верой, все наши грехи не являются более грехами. Но где Христос и вера не присутствуют более, там нет прощения грехов, или их покрытия. Наоборот, здесь одно только обвинение и вменение грехов и вины. Таким образом, Бог хочет прославить Своего Сына и Сам быть прославлен в нас через Него.

После того как мы научили вере во Христа таким образом, мы учим также о добрых делах. Поскольку ты ухватился верой за Христа, через Которого ты стал праведен, теперь тебе следует идти и любить Бога и ближнего своего: взывай к Богу, воздавай Ему благодарения, проповедуй, прославляй, исповедуй Бога, твори добро и служи ближнему, исполняй свои обязанности. Это воистину добрые дела, которые происходят от этой веры и радости, зародившейся в сердце, потому что мы имеем прощение грехов даром, через Христа.

После того, если надлежит понести какой бы то ни было крест и страдания, перетерпеть это становится легко. Ибо бремя, которое возлагает на нас Христос, сладко и ноша Его легка Мф 11:30. Когда грех прощен и совесть освобождена от тяжкой ноши и жала греха, тогда христианин может все сносить с легкостью. Так как все это сладко и приятно, он охотно переносит все страдания. Но когда человек пребывает в своей собственной «праведности», все, что он делает, и все, от чего страдает, болезненно и утомительно для него, потому что он делает это неохотно.

Итак, мы определяем христианина следующим образом: христианин — это не тот, кто не имеет или не чувствует греха, а тот, кому он не вменяется Богом по вере во Христа. Данное учение приносит твердое утешение душам, пребывающим в истинных терзаниях. Поэтому не напрасно мы столь часто и старательно прививаем учение о прощении грехов и вменении праведности ради Христа, а также — что христианин не должен иметь никаких хлопот с Законом и грехом, особенно во время искушения. Ибо, поскольку он христианин, он выше Закона и греха, потому что сердце его имеет Христа, Господа Закона, подобно тому как кольцо обрамляет драгоценный камень. И когда его обвиняет Закон и тревожит грех, он взирает на Христа, принятого верой, Которого он имеет с собой как Победителя Закона, греха, смерти и дьявола, Победителя, правящего всеми ими, чтобы они не вредили ему.

Таким образом, если дать христианину надлежащее определение — это тот, кто свободен от всех законов и ничему не подчиняется ни внутренне, ни внешне. Но я преднамеренно сказал: «Поскольку он христианин…» (а не: «Поскольку он мужчина или женщина…»), то есть поскольку его совесть наставляема, украшаема и обогащаема этой верой, этим великим и непостижимым сокровищем, или, как ее называет Павел, «неизреченным даром» 2Кор 9:15. Ибо невозможно превознести и прославить его в достаточной мере, потому что он делает людей детьми и наследниками Божьими. Итак, христианин больше, чем даже весь мир, ибо имеет в сердце своем дар, который кажется небольшим, но, несмотря на это, он больше неба и земли, потому что Христос, Который является этим даром, больше неба и земли.

Если это учение, умиротворяющее сердца, остается в целости и сохранности, христиане могут судить обо всех учениях и быть господами над всеми законами во всем мире. С той же уверенностью христиане объявляют приговор папе: он проклят со всем своим царством, потому что он, как и все его монахи и университеты, поступает так, будто посредством заслуги congrui [соответствующего] мы приходим к благодати, а после этого благодаря заслуге condigni [достойного] нас принимают на небеса. Здесь христианин говорит: «Это не правильный способ, чтобы получить оправдание. Не так идут к звездам. {Примечание: фраза: Sic itur ad astra — «Так идут к звездам», из поэмы Вергилия «Энеида» стала популярной поговоркой.} Не могу я предваряющими делами заслужить благодать de congruo [по соответствию], равно как и последующими заслугами не могу обрести вечную жизнь de condigno [по достоинству]. Но грех прощается и праведность вменяется тому, кто верует во Христа. Эта вера делает его чадом Божьим, Его наследником, в надежде обладающим обетованием вечной жизни. Таким образом, через веру во Христа, а не через заслугу congrui и condigni нам даруется все — благодать, мир, прощение грехов, спасение и жизнь вечная».

Посему это учение сентенциариев о заслуге congrui и condigni со всеми их обрядами, мессами и бесконечными установлениями папского царства — все это отвратительное богохульство, святотатство и отрицание Христа. Петр предсказывает это в 2Пет 2:1: «И у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель». Этим он как бы говорит: «Господь искупил нас собственной кровью, чтобы оправдать и спасти нас. Это путь праведности и спасения. Но придут лжеучителя, которые будут отвергать Господа и поносить путь истины, праведности и спасения. Они изобретут новые пути — пути лжи и погибели, и многие последуют за ними на погибель». В этой главе Петр великолепно изображает папство, которое, пренебрегши Евангелием и верой Христовой, учило человеческим делам и традициям, как то: заслуга congrui и condigni, различение дней, пищи и людей, обеты, молитвенные взывания к святым, паломничества, чистилище и т. п. Паписты до такой степени пропитаны этими фанатическими представлениями о традициях и делах, что не могут понять ни одного звука о Евангелии, о вере или о Христе.

Это достаточно очевидно проявляется в рассматриваемом случае. Ибо они узурпировали то право, которое принадлежит одному лишь Христу. Только Он избавляет от греха и дарует праведность и вечную жизнь. А они утверждают, что могут обрести их своими заслугами congrui и condigni, без Христа. Петр и другие Апостолы называют это введением «пагубных ересей», отрицанием Христа, попранием Его Крови и хулой против Святого Духа и благодати Божьей. Таким образом, никто не понимает достаточно хорошо — сколь ужасно и отвратительно идолопоклонство папистов. Сколь неоценимым является дар, предлагаемый нам во Христе, столь же отвратительны и мерзки эти папистские профанации. Поэтому нельзя относиться к ним легко или предать забвению, но следует тщательно их изучить, что, напротив, послужит только умножению славы Божьей и благословений Христовых. Ибо чем больше я распознаю мерзость папистской мессы, тем большее отвращение я к ней питаю. Папа предал забвению истинное значение и содержание мессы, превратив ее просто в товар, который любой человек может купить для другого человека. Священник, служащий мессу, отступник, отрицающий Христа и хулящий Святого Духа, стоял в алтаре и совершал дело не только за себя, но и за других, живых и мертвых, и даже за всю Церковь, причем не иначе, как ex opere operato [лишь механическим совершением действия].

Уже из этого видно, что терпение Бога огромно, иначе Он давным-давно уничтожил бы все папство и поверг его в огонь и серу, как Содом и Гоморру. Но теперь эти молодцы хотят прикрыть и приукрасить свою нечестивость и безобразие. Нам никак нельзя этого сносить. Из тьмы и тумана их лицемерия мы должны вытащить их на свет, чтобы учение об оправдании, подобно солнцу, высветило их безобразие и позор. Вот почему мы любим заострять внимание на праведности веры и без устали говорим о ней — чтобы паписты и все сектанты были приведены в смятение, а данное учение могло учреждаться и укрепляться в наших сердцах. И это чрезвычайно необходимо. Ибо стоит нам потерять это солнце, как мы вновь впадем в ту тьму, в которой когда-то пребывали. И в высшей степени ужасно, что папа успешно внедрял все это в Церкви, что Христа отвергали, попирали, оплевывали и хулили — причем все это делалось средствами Евангелия и Таинств, которые папа затмил и исказил настолько, что поставил на службу себе, против Христа, для учреждения и поддержки своих дьявольских мерзостей. О, тьма и бесконечное прогневление Бога!

…и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона.

В этом заключается истинное содержание христианства, то есть в том, что мы оправдываемся верой во Христа, а не делами Закона. Не позволяй убеждать себя превратными истолкованиями софистов, говорящих, что вера оправдывает только тогда, когда к ней добавляются любовь и добрые дела. Этими пагубными толкованиями они затмевают и искажают самые лучшие библейские фрагменты. Когда человек слышит, что он должен веровать во Христа, но вера не оправдывает, пока ей не придается эта «форма», то есть любовь, он сразу же отпадает от веры и думает про себя: «Если вера не оправдывает без любви, то она тщетна и бесполезна, и значит оправдывает одна любовь. Ибо если вера не оформлена и не украшена любовью, она — ничто».

В поддержку своих вредоносных и пагубных толкований оппоненты приводят 1Кор 13:1−2: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто». {Примечание: см.: «Опровержение „Аугсбургского исповедания“» в работе: M. Reu, The Augsburg Confession (Chicago, 1930), II, 352.} Они полагают, что этот фрагмент для них — как медная стена. Но они — люди неразумные, и поэтому они ничего не могут понять или увидеть в Посланиях Павла. Этим ложным истолкованием они не только исковеркали слова Павла, но отвергли Христа и погребли все Его благословения. Такого истолкования следует избегать как адского яда, и мы должны вместе с Павлом прийти к заключению: «Одной лишь верой, а не верой, принявшей форму любви, мы получаем оправдание». Мы не должны приписывать силу оправдания какой-то «форме», делающей человека угодным Богу. Мы должны приписывать ее вере, держащейся за Христа, за Самого Спасителя и носящей Его в сердце. Эта вера оправдывает без любви и до любви.

Мы можем согласиться с тем, что следует учить также добрым делам и любви. Но это должно совершаться в надлежащее время и в надлежащем месте, то есть когда речь заходит просто о добрых делах, отдельно и вне всякой связи с этим главным учением. Но здесь мы рассматриваем вопрос, каким образом мы оправдываемся и обретаем вечную жизнь. На это мы отвечаем вместе с Павлом: «Мы провозглашаемся праведными исключительно верой во Христа, а не делами Закона, равно как и не любовью. И это не потому, что мы отвергаем дела или любовь, в чем нас обвиняют наши противники, но потому, что мы не позволяем отвлечь нас от главного вопроса, что пытается сделать сатана. Итак, поскольку сейчас мы имеем дело с вопросом об оправдании, мы отвергаем и осуждаем дела. Ибо этот вопрос не допускает никаких рассуждений о добрых делах. Таким образом, в этом вопросе мы просто отсекаем и отбрасываем все законы и все дела Закона».

«Но Закон благ, праведен и свят». Хорошо! Однако, когда мы дискутируем об оправдании, не время говорить о Законе. Вопрос тогда стоит о том, Кто такой Христос и какие благословения Он принес нам. Христос — это не Закон. Он не является моими делами или делами Закона. Он не является моей любовью или любовью Закона. Он не является моим целомудрием, моей покорностью или моей бедностью. Но Он — Господь жизни и смерти, Посредник и Спаситель грешников, Искупитель тех, кто находится под властью Закона. Верой мы находимся в Нем, и Он — в нас Ин 6:56. Этот Жених, Христос, должен находиться один со своей невестой в комнате, а все домашние и слуги должны удалиться оттуда. Но позже, когда Жених открывает дверь и выходит, тогда пусть слуги возвращаются, чтобы служить, кормить и поить их. Тогда пусть начинаются добрые дела и любовь.

Итак, мы должны научиться отличать все законы, даже

Божьи, и все дела — от веры и Христа, если хотим дать Христу точное и верное определение. Христос — не Закон, и поэтому Он не «надсмотрщик», требующий исполнения Закона и дел. Но Он — Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира Ин 1:29. За это держится только вера, а не любовь, которая тем не менее должна следовать за верой, но как своего рода благодарность. Таким образом, победа над грехом и смертью, спасение и вечная жизнь не приходят от Закона или от дел Закона, и не приходят по нашей воле, но только через Иисуса Христа. Следовательно, оправдывает одна лишь вера, ухватившаяся за это, что становится очевидным из следующего разделения и индуктивного вывода {примечание: см.: Аристотель, «Первая аналитика», книга II, гл. 23. Перев.: Индукция — философский метод движения знания от отдельного, особенного к всеобщему, закономерному.} — победа над грехом и смертью не приходит через дела Закона или по нашей воле. Таким образом, она приходит только через Иисуса Христа. Здесь мы охотно согласимся с тем, что оппоненты, ничего не понимающие в аргументации Павла, называют нас «солариями». {Примечание: лат. solarios. От слова sola, «только», «одна лишь». — Ред.} Вам же, тем, кто должен утешать огорченные сердца, следует усердно преподавать это учение, изучать его непрестанно и защищать его решительно от различных мерзостей папистов, иудеев, турок и всех прочих.

...чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона…

Все эти слова должны читаться с чувством и расстановкой. Как я предупреждал раньше, Павел говорит здесь не только об обрядовом законе, но обо всем Законе вообще. Ибо обрядовый закон был столь же божественным, сколь божественными были законы моральные. Так обрезание, учреждение священства, служение и ритуалы (обряды) были заповеданы Богом в той же мере, что и Декалог. Кроме того, когда Аврааму было велено принести в жертву своего сына Исаака, это тоже было Законом. Это дело Авраама было угодно Богу в той же мере, что и остальные церемониальные дела. И все же он не оправдался этим делом. Он оправдался верой. Ибо Писание гласит Рим 4:3: «Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность».

«Но после явления Христа, — говорят они, — обрядовые законы стали губительными». Да и весь Закон, включая Закон Декалога, также губителен без веры во Христа. Более того, никакой Закон не должен царствовать в сердце, кроме Закона Духа жизни, которым мы приводимся ко Христу от Закона буквы и смерти, от его дел и от грехов. Это не значит, что Закон плох, но это значит, что он никак не может способствовать оправданию. Иметь милосердного Бога — это нечто грандиозное и величественное, и для этого нам нужен иной Посредник, отличный от Моисея или Закона, отличный от нашей собственной воли и даже отличный от той благодати, которую они называют «любовью Божьей». Здесь мы не обязаны делать ничего вообще. Единственное, что необходимо, — это чтобы мы приняли сокровище, то есть Христа, ухватились за Него верой в наших сердцах, даже если мы чувствуем, что полностью погрязли в грехах. Поэтому слова: «Верою во Христа» — весьма выразительны. Это не тщетные и не пустые слова, как полагают софисты, перепрыгивающие их столь смело.

...Ибо делами закона не оправдается никакая плоть.

До сих пор описывались слова, которые Павел сказал Петру. В них он в краткой форме изложил главное учение христианства, делающее людей истинными христианами. Теперь же Павел вновь обращается к галатам, которым, собственно, и адресовано Послание, и как бы заключает: «Поскольку дело обстоит так, что мы оправдываемся верой во Христа, отсюда следует, что „делами закона не оправдается никакая плоть“». [...]

Слово «плоть» у Павла не означает, как полагают софисты, тяжких грехов. {Примечание: см.: Luther the Expositor, p. 150.} Ибо их он обычно называет точно по именам, например: «Прелюбодеяние, блуд, нечистота…» и т. д. (Гал 5:19 и далее). Но под «плотью» Павел подразумевает здесь то, о чем Христос говорит в Ин 3:6: «Рожденное от плоти есть плоть». Таким образом, «плоть» означает всю природу человека, с его разумом и всеми его силами. «Эта плоть, — говорит он, — не оправдывается делами, даже если это дела Закона». Он не говорит: «Плоть не оправдывается делами, совершёнными в нарушение Закона, такими как дела разврата, пьянство и т. п.» Но он говорит: «Она не оправдывается делами, совершёнными по Закону, делами благими и добрыми». Таким образом, у Павла «плоть» означает наивысшую праведность, мудрость, культ, религию, понимание и волю, которыми может обладать мир. Следовательно, монах не оправдывается принадлежностью к своему ордену, равно как священник не оправдывается мессой и каноническими часами, философ не оправдывается мудростью, богослов — теологией, иудей — Моисеем. Иными словами, какими бы мудрыми и праведными ни были люди с точки зрения разума и божественного Закона, они не оправдываются никакими своими делами, заслугами, мессами, высшими праведностями и культовыми действиями.

Паписты не верят этому. Слепо и упрямо они защищают свои мерзости, направленные против собственной же совести. Они упорно пребывают в этом богохульстве и хвалятся такими святотатственными словами: «Всякий, кто совершает то или иное, заслуживает прощение грехов. Всякому, кто служит в том или ином святом ордене, мы даем твердое обещание вечной жизни». Брать то, что Павел, Апостол Христов, отказывается приписывать божественному Закону и его делам, и присваивать это бесовским учениям 1Тим 4:1, человеческим уставам и правилам, нечестивым традициям папы и монашеским делам — ужасное и неописуемое богохульство! Ибо если, по свидетельству Апостола, никто не оправдывается делами божественного Закона, то тем более никто не оправдывается правилами Бенедикта, Франциска и т. д., в которых нет ни звука о вере во Христа, но лишь настойчивое утверждение, что всякий, соблюдающий это, якобы имеет жизнь вечную.

Поэтому я немало удивляюсь тому, что, несмотря на все эти разрушительные ереси, существовавшие в Церкви на протяжении многих веков, среди всей этой тьмы и заблуждений, Церковь до сих пор еще существует. В ней были люди, которых Бог призывал простым Евангелием, звучавшим с кафедры и продолжавшимся в Крещении вопреки всему. Они ходили в простоте и смирении сердца. Они думали, что монахи и те, кто рукоположен епископами, — единственные религиозные и святые люди, в то время как сами они — простые и непосвященные миряне, не идущие с ними ни в какое сравнение. Не видя в себе никаких добрых дел или заслуг, которые можно было бы противопоставить гневу и суду Божьему, они находили убежище в страданиях и смерти Христа. И в этой простоте они обретали спасение. Гнев Божий ужасен и бесконечен, потому на протяжении многих веков Он наказывал неблагодарное и презрительное отношение к Евангелию и ко Христу со стороны папистов, лишая их разума Рим 1:24. Полностью отвергая Христа и возводя хулу на Него и на Его спасительные деяния, они принимали вместо Евангелия мерзкие правила и человеческие традиции. К ним они относились с особым почтением и предпочитали их Слову Божьему, пока, наконец, им не запретили вступление в брак и не принудили их к кровосмесительному целибату, в котором они оскверняли себя всевозможными отвратительными пороками — прелюбодеянием, проституцией, нечистотой, содомией и т. п. Все это — плоды того дьявольского целибата. В праведности своей Бог предал их извращенному уму — и внутренне, и внешне. Он позволил им впасть в столь великие грехи, потому что они возводили хулу на единородного Сына Божьего, в Котором Отец хочет быть прославлен и Которого Он предал на смерть, чтобы всякий, кто верует в Сына, мог быть спасен Им, а не их монашескими орденами. «Я прославлю, — говорит Он, — прославляющих Меня» 1Цар 2:30. Сейчас же Бог прославляется в Сыне Ин 5:23. Таким образом, всякий, верующий, что Сын является нашим Посредником и Спасителем, прославляет Отца, и Бог, со своей стороны, прославляет его, то есть украшает его Своими дарами прощения грехов, праведности, Святого Духа и вечной жизни. Но, с другой стороны, мы читаем: «Бесславящие Меня будут посрамлены» 1Цар 2:30.

Таким образом, это всеобщий принцип: «Делами закона не оправдается никакая плоть». Распространи это на все жизненные сферы: «Таким образом, монах не оправдается монашеским орденом, монахиня — целомудрием, гражданин — честностью, князь — благодетельностью и т. д.» Закон Божий больше, чем весь мир, следовательно, он охватывает всех людей. И дела Закона намного превосходнее дел «поборников праведности». И все же Павел говорит, что ни Закон, ни дела Закона не оправдывают. Таким образом, оправдывает одна лишь вера. Высказав этот постулат, он продолжает укреплять его дальнейшими аргументами. Первый аргумент — как бы «от отрицания заключения» {примечание: см.: Аристотель, «Первая аналитика», книга II, гл. 17.}:

17 Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак.

Это не латинские, но древнееврейские богословские изречения. «Если это правда, — говорит он, — что мы оправдываемся во Христе, то мы не можем быть грешниками или оправдываться Законом. С другой стороны, если это не правда и мы должны оправдываться Законом и его делами, то мы не можем быть оправданными через Христа. Одно из приведенных высказываний должно быть ложью, то есть — либо мы не оправдываемся во Христе, либо мы не оправдываемся Законом. Но мы оправдываемся во Христе, следовательно, не оправдываемся Законом». Итак, он аргументирует это таким образом: «Если же, ища оправдания… и т. д.» То есть он как бы говорит: «Если мы пытаемся оправдаться верой во Христа, и, оправдываясь так, все еще остаемся грешниками, нуждающимися в Законе для своего оправдания, потому что мы грешники; если, говорю я, нам нужно соблюдать Закон для своего оправдания, и те, кто праведны во Христе, не являются на самом деле праведными, но нуждаются в Законе для оправдания; или же если тот, кто оправдывается Христом, все же должен оправдываться еще и Законом, значит Христос — не кто иной, как „законодатель“ и „служитель греха“. Следовательно, тот, кто оправдан и свят во Христе, на самом деле не является ни оправданным, ни святым, но по-прежнему нуждается в праведности и святости Закона.

Но мы, несомненно, оправданы и праведны во Христе, потому что истина Евангелия учит, что человек не оправдывается Законом, но оправдывается во Христе. Но если те, кто оправданы во Христе, все еще оказываются грешниками, то есть если они все еще принадлежат Закону и находятся под властью Закона, как учат лжеапостолы, значит они еще не оправданы. Ибо Закон обвиняет их, показывает им, что они все еще грешники, и требует, чтобы они соблюдали дела Закона для обретения оправдания. То есть те, кто оправданы во Христе, не оправданы, и отсюда следует неизбежный вывод, что Христос — не Оправдатель, но „служитель греха“».

Здесь Павел обвиняет лжеапостолов и всех «поборников праведности» в серьезнейших искажениях всего, что только можно себе представить: они превратили Закон в благодать, Моисея — во Христа, а Христа — в Моисея. Ибо они учат, что после Христа и [обретения] всей праведности Христовой человеку необходимо соблюдение Закона для оправдания. В результате этого невыносимого извращения Закон становится Христом. Ибо они приписывают Закону то, что на самом деле принадлежит Христу. «Если ты творишь дела Закона, — говорят они, — будешь оправдан. Если не творишь, не будешь оправдан, как бы сильно ты ни веровал во Христа». Итак, если это правда, что Христос не оправдывает, но является «служителем греха», что неизбежно вытекает из их учения, то Христос — это Закон. Ибо, поскольку Он учит, что мы грешники, мы не получаем от Него ничего, кроме того, что имеем от Закона. Таким образом, «учитель греха» Христос направляет нас к Закону и к Моисею, оправдателю!

Поэтому паписты, цвинглианцы, анабаптисты и все, либо не знающие о праведности Христовой, либо не верующие в нее надлежащим образом, неизбежно превращают Христа в Моисея и Закон, а Закон — в Христа. Ибо они учат так: «Вера во Христа, в самом деле, оправдывает, но в то же время необходимо соблюдение Заповедей Божьих. Ибо написано Мф 19:17: „Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди“». Здесь сразу же отрицается Христос и упраздняется вера, так как то, что принадлежит одному лишь Христу, приписывается Заповедям Божьим, или Закону. Ибо Христос, по определению, является Оправдателем и Искупителем от грехов. Если я приписываю это Закону, тогда Закон — мой оправдатель, избавляющий меня от грехов, потому что я совершаю его дела. И значит Закон теперь становится Христом, а Христос полностью утрачивает Свое имя, функцию и славу, становясь не кем иным, как «служителем Закона», который обвиняет, устрашает, направляет и посылает грешника к кому-то другому, кто может его оправдать, а это ведь функция Закона.

Подлинная же функция Христа заключается в следующем: принять того, кого Закон сделал грешником и объявил виновным, и отпустить ему грехи, если он верует в Евангелие. «Потому что конец закона — Христос, к праведности всякого верующего» Рим 10:4. Он — «Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» Ин 1:29. Но паписты и фанатики переворачивают все это вверх дном. И это неизбежно, поскольку они неправильно представляют себе учение об оправдании и учат обратному, а именно — что Моисей есть Христос, а Христос — Моисей. Таково их главное утверждение. После этого они высмеивают нас за то, что мы прививаем и насаждаем с таким усердием веру: «Ха-ха! „Вера, вера“! Ну и жди, пока попадешь на небо верой! Для этого надо стараться изо всех сил, поднимаясь выше и выше. Надо исполнять Закон Божий, как сказано Лк 10:28: „Так поступай, и будешь жить“. Надо много пострадать, пролить кровь, оставить дом, жену, детей, подражать примеру Христа. А ваша вера делает людей беззаботными, бездельниками и лежебоками». Вот так они становятся не более чем законниками и «моисеевцами», переходя от Христа на сторону Моисея, призывая людей назад от Крещения, веры, обетований Христовых — к Закону и делам, превращая благодать в Закон, а Закон — в благодать.

Кто и когда поверил бы, что их так легко можно смешать? Нет ни одного человека, настолько тупоумного, чтобы не видеть совершенно явственного различия между Законом и благодатью, ибо сама сущность этих понятий и слов являет это различие. Ведь всякий понимает, что термины «Закон» и «благодать» — это не просто разные названия, но разные понятия. Поэтому чудовищно, когда это совершенно ясное различие сатанинским образом извращается папистами и фанатиками, приводя к смешению Закона и благодати и превращению Христа в Моисея. Вот почему я часто говорю, что на словах это учение о вере кажется легким и простым и всякий может легко понять различие между Законом и благодатью. Но как только дело доходит до практики, до жизни и применения, это учение сразу становится самым трудным на свете.

Папа и его теологи-схоласты ясно говорят, что Закон и благодать — это разные вещи, но на практике они учат совершенно обратному. «Вера во Христа, — говорит папа, — будь она обретена человеческими естественными силами, поступками и качествами, или дарована Богом, все равно мертва, если за ней не следует любовь». Что же случилось с различием между Законом и благодатью? Он различает их на словах, «по названию», но на практике он называет благодатью любовь. Поэтому сектанты требуют дела вдобавок к вере. Таким образом, всякий, кто не имеет правильного понимания учения об оправдании, неизбежно смешивает и путает Закон и благодать.

Итак, пусть всякий, кто благочестив, учится тщательно различать Закон и благодать как в чувствах, так и на практике, а не только на словах, как это делают папа и фанатики. На словах они признают, что два этих явления различны. Но фактически, как я уже говорил, они смешивают их, потому что не соглашаются с тем, что вера оправдывает без дел. Если это правда, то Христос бесполезен для меня. Ибо тогда, имей я настолько истинную веру, насколько это только возможно, все же, по их мнению, я не оправдан, если эта моя вера — без любви; и сколько бы я ни имел этой любви, ее никогда не бывает достаточно. Тогда Христос, за Которого держится вера, не является Оправдателем, благодать бесполезна и вера не может быть истинной без любви, или — как говорят анабаптисты — без креста, страданий и кровопролития. {Примечание: см.: Luther's Works, 23, с. 202−203.} Но если присутствуют любовь, дела и крест, тогда, мол, вера истинна и тогда она оправдывает.

Этим своим учением фанатики затмевают сегодня благословения Христа. Они лишают Его причитающейся Ему чести и славы Оправдателя и делают из Него «служителя греха». Они ничему у нас не научились, разве что повторять слова, не принимая содержания. Они хотят создать впечатление, что они также преподают Евангелие и учат вере во Христа настолько же чисто, как это делаем мы. Но когда дело доходит до практики, они оказываются учителями Закона, точно так же, как лжеапостолы. Лжеапостолы во всех церквях требовали, вдобавок к вере во Христа, обрезание и соблюдение Закона, утверждая, что без всего этого вера не может оправдывать. «Если не обрежетесь по обряду Моисееву, — говорили они, — не можете спастись» Деян 15:1. Таким же образом в наши дни сектанты требуют помимо праведности веры, соблюдения Заповедей Божьих. Они цитируют такие библейские фрагменты: «Так поступай, и будешь жить» Лк 10:28 и «Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди» Мф 19:17. {Примечание: Лютер часто связывает фрагменты Лк 10:28 и Мф 19:17. Например, см.: Luther's Works, 22, с. 425.} Таким образом, среди них нет ни одного, какими бы мудрыми они ни казались, кто понимает различие между Законом и благодатью. Ибо факты свидетельствуют об этом и их изобличают дела, которые они творят.

Но мы проводим здесь четкую грань и говорим, что обсуждаем сейчас вопрос не о том, должны ли совершаться добрые дела, и не вопрошаем, благ ли, свят и праведен Закон или должен ли он соблюдаться. Это совершенно другая тема для обсуждения. Наша же дискуссия и наш вопрос, который мы обсуждаем, касается оправдания и того, оправдывает ли Закон. Наши оппоненты не слушают этого. Они не отвечают на этот вопрос и не смотрят, как мы это делаем. Они лишь визжат о том, что добрые дела должны совершаться и что Закон должен исполняться. Хорошо, мы знаем это. Но так как это совершенно различные темы, мы не позволим валить их в одну кучу. Придет время, и мы обсудим учение о том, что нужно соблюдать Закон и совершать добрые дела. Но поскольку сейчас мы имеем дело с вопросом об оправдании, мы отвергаем добрые дела, на которых наши оппоненты настаивают столь упорно, что даже приписывают им оправдание, лишая при этом Христа славы и отдавая ее делам.

Таким образом, это очень веский аргумент, который я часто использовал для утешения себя: «Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками…» и т. д. Этим Павел как бы говорит: «Если мы, оправданные во Христе, все еще считаемся неоправданными, но грешниками, нуждающимися в оправдании Законом, тогда мы не можем искать оправдания во Христе. Тогда мы ищем его в Законе. Но если оправдание происходит через Закон, то этого не происходит по благодати. Это доказывается методом разделения. {Примечание: см.: Аристотель, «Первая аналитика», книга II, гл. 23.} Итак, если оправдание происходит не по благодати, но Законом, то чего же тогда достиг Христос Своими страданиями, Своей проповедью, Своей победой над грехом и смертью и ниспосланием Святого Духа? Либо мы оправдываемся через Христа, либо мы делаемся грешными и виновными через Него. Но если оправдывает Закон, то отсюда неизбежно следует, что через Христа мы делаемся грешными и поэтому Христос — служитель греха. Тогда уж пусть будет выдвинут такой постулат: всякий, кто верует в Господа Иисуса Христа, является грешником и достоин вечной смерти. И если он не ищет прибежища в Законе и его делах, то он не будет спасен».

Писание, и особенно — Новый Завет, постоянно прививает веру во Христа и провозглашает Его во всем великолепии. Там сказано, что «всякий верующий в Него» спасается, не погибнет, не судится, не будет постыжен и имеет жизнь вечную Ин 3:16. Но они говорят наоборот: «Всякий верующий в Него осуждается и т. д., потому что имеет веру без дел, которая осуждает». Вот как они извращают все, превращая Христа в сурового судью, а Моисея — в спасителя. Разве это не является потрясающим богохульством — учить так: «Исполняя Закон и совершая его дела, ты удостоишься вечной жизни, а веруя во Христа, удостоишься вечной смерти. Соблюдаемый Закон спасает, вера во Христа осуждает»?

Хотя наши оппоненты не говорят именно таких слов, но по сути они так учат. Ибо они говорят, что «влитая вера» (как они называют, собственно, веру во Христа) не освобождает от греха. Это, мол, делает «вера, принявшая форму любви». Из этого следует, что одна лишь вера во Христа, без Закона и дел, не спасает. Это равносильно утверждению: Христос оставляет нас во грехах и гневе Божьем и делает достойными вечной смерти. И напротив, если исполняешь Закон и дела, тогда вера оправдывает, потому что имеет дела, без которых она бесполезна. Получается, что оправдывают дела, а не вера. Ибо то, благодаря чему что-то является таковым, тем более является таковым. То есть, если вера оправдывает благодаря делам, то дела оправдывают еще больше, чем вера. Глубоки богохульные мерзости этого учения!

Поэтому Павел в своей полемике исходит от невозможного и от «достаточного разделения». Если мы, оправданные во Христе, по-прежнему являемся грешниками, которые должны оправдаться как-то иначе, чем через Христа, а именно — через Закон, значит Христос не может оправдать нас, но лишь обвиняет и осуждает нас. Значит Он умер напрасно, а такие библейские фрагменты, как: «Вот Агнец Божий…» Ин 1:29, «Верующий в Сына имеет жизнь вечную…», и им подобные — все это ложь. Получается, что ложно вообще все Писание, свидетельствующее, что Христос является Оправдателем и Спасителем. Ибо если мы, оправдавшись Христом, все же остаемся грешниками, то отсюда неизбежно следует, что те, кто исполняют Закон без Христа, оправданы. Если это правда, тогда мы — турки, иудеи, татары, использующие Слово и имя Христово лишь для вида, но фактически, на практике, полностью отрицающие Христа и Слово Его. Но Павел хочет, чтобы вера была ἀνυπόκριτον («нелицемерной», 1Тим 1:5). Поэтому утверждать, что влитая вера не оправдывает, если не украшена делами любви, — заблуждение и нечестивость. Но если наши оппоненты считают, что они обязаны защищать это учение, то почему бы им не отвергнуть веру во Христа полностью, тем более что они превратили ее не во что иное, как в пустое качество души, которое бесполезно без любви? Почему они не называют лопату лопатой? {примечание: выражение appellant Scapham scapham появляется также в Luther's Works, 1, с. 5, прим. 10.} То есть почему они не говорят просто и ясно, что оправдывают дела, а не вера? Почему они открыто не отрицают всего Евангелия и Павла (хотя фактически отрицают), которые приписывают праведность одной лишь вере, а не делам? Ибо если вера оправдывает только с любовью, тогда довод Павла совершенно ошибочен. Ибо он говорит ясно, что человек не оправдывается делами Закона, но только верой в Иисуса Христа.

...Неужели Христос есть служитель греха?

«Служитель греха» — это опять еврейская фраза, которую Павел использует также в 2 Кор. 3, где великолепно анализирует и раскрывает эти два служения, а именно — служение букве и служение духу, служение Закону и служение благодати, служение смерти и служение жизни. И он говорит, что Моисей, служитель Закона, имеет служение Закона, которое он называет служением греха, гнева, смерти и проклятия. Ибо Павел обычно употребляет в отношении Закона Божьего весьма резкие эпитеты и единственный из апостолов использует эту фразу, другие не выражаются подобным образом. Изучающим Священное Писание важно понимать это выражение Павла.

Итак, «служитель греха» — это не кто иной, как законодатель, учитель Закона, или «надсмотрщик», преподающий добрые дела и любовь. Он учит, что человек должен нести крест и испытывать страдания и что он должен подражать Христу и святым. Всякий, кто учит и утверждает это, является служителем Закона, равно как и греха, гнева и смерти, потому что все, что он делает своим учением, является устрашением сердец и вселением в них тревоги и обеспокоенности грехом. Ибо человек не может исполнить Закона. Более того, в тех, кто оправдан и имеет Святого Духа, Закон, живущий в их членах, борется с законом их ума Рим 7:23. Так чего же он тогда не сможет делать в нечестивцах, не имеющих Святого Духа? Таким образом, тот, кто учит, что праведность приходит через Закон, не понимает, что говорит или что учреждает, и тем более не соблюдает Закона, но дурачит себя и других, возлагая бремена неудобоносимые Мф 23:4, предписывая и требуя невозможного и в конце концов повергая себя и своих учеников в отчаяние.

Таким образом, надлежащее использование Закона и его цель заключаются в том, чтобы превратить самоуспокоенных и ни о чем не тревожащихся в подсудимых, виновных в грехе и подлежащих гневу и смерти, чтобы они устрашились и отчаялись, бледнея и дрожа от одного шуршания листа Лев 26:36. {Примечание: об этой идее см. также Luther's Works, 3, с. 8, прим. 7.} Пока они являются таковыми, они под Законом. Ибо Закон требует совершенного повиновения Богу и проклинает того, кто не оказывает такового. Но ведь несомненно, что ни один человек не оказывает и не может оказать совершенного повиновения Закону, какового, однако, желает Бог. Следовательно, Закон не оправдывает, но осуждает. Ибо он говорит Гал 3:10: «Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего…» и т. д. Поэтому тот, кто учит Закону, является «служителем греха».

Поэтому Павел правильно называет служение Закона во 2Кор 3:7 «служением греху». {Примечание: так в тексте «Лекций». — Ред.} Ибо Закон лишь обвиняет совесть и показывает грех (который без Закона мертв). Знание же греха (не умозрительное знание лицемеров, но истинное знание, в котором постигается гнев Божий по отношению ко греху и ощущается истинный вкус смерти) устрашает сердца, повергает в отчаяние и убивает Рим 7:11. И сами эти учителя Закона и дел, которых Писание называет надсмотрщиками и тиранами (как надсмотрщики в Египте притесняли детей Израилевых в рабстве физическом, точно так же учением о Законе и делах эти люди обращают души в мучительное рабство духовное и в конце концов приводят в отчаяние и губят), ни себя самих не могут познать, ни улавливают истинную суть Закона. И не могут они обрести мир совести в подлинных ужасах и агонии смерти, хотя и соблюли они [монашеский] устав, возлюбили, совершили много добрых дел и пострадали от зла. Ибо Закон всегда устрашает и обвиняет, говоря: «Ты сделал недостаточно!» Поэтому эти ужасы остаются и многократно усиливаются, и если эти учителя Закона не воспрянут верой и праведностью Христовой, они вынуждены будут отчаяться.

В «Житиях отцов» {примечание: эта история описана в Vitae patrum, книга III, раздел 161, Patrologia, Series Latina, LXXIII, 739.} содержится превосходная иллюстрация этого утверждения. Некий отшельник, незадолго до своей смерти, три дня в глубокой печали стоял, не двигаясь и подняв глаза к небу. Когда его спросили, почему он это делает, он ответил, что боится смерти. Когда ученики пытались утешить его, говоря, что у него нет причин бояться смерти, поскольку он прожил очень святую жизнь, ответ его был таков: «Я действительно жил святой жизнью и соблюдал заповеди Божьи, но суды Божьи сильно отличаются от судов человеческих!» Когда этот человек увидел, что смерть близка, он потерял покой, несмотря на то что жил непорочной жизнью и соблюдал Закон Божий. Ибо ему в голову пришла мысль, что Бог судит совсем не так, как это делают люди. Итак, он утратил уверенность во всех своих добрых делах и заслугах и пребывал в отчаянии до тех пор, пока не был пробужден и укреплен обетованием Христовым. Таким образом, все, что может сделать Закон, — это заставить нас почувствовать себя беззащитными и виновными. Тогда нет помощи или совета, но все потеряно. Здесь жития и мученичество всех святых ничем не помогают нам.

Ведь это прекрасно изображено в самой истории установления Закона (Исх. 19−20). Моисей вывел народ за пределы стана, чтобы встретить Господа и слушать, как Он говорит из густого облака. Незадолго до этого люди обещали делать все, что заповедал Господь. Теперь они боялись и трепетали — поэтому они отступили назад и стали вдали. Стоя на почтительном расстоянии, они сказали Моисею Исх 20:19: «Кто может видеть огонь и слушать гром и звук трубный? Говори ты с нами, и мы будем слушать, но чтобы не говорил с нами Господь, дабы нам не умереть». Таким образом, отличительная функция Закона состоит в том, чтобы вывести нас из наших «шатров», то есть из состояния покоя и уверенности, поставить нас на виду у Бога и открыть нам гнев Божий. Тогда совесть чувствует, что не удовлетворила и не может удовлетворить Закон и вынести гнева Божьего, открываемого нам Законом, поскольку он выставляет нас таким образом на виду у Бога, то есть устрашает, обвиняет и показывает грех. Здесь мы не можем устоять. Поэтому мы в ужасе бежим, восклицая вместе с израильским народом: «Мы умрем, умрем! Не надо, чтобы Господь говорил, но ты говори с нами».

Потому всякий, кто учит, что вера во Христа не оправдывает до тех пор, пока не будет соблюден Закон, делает Христа «служителем греха», то есть учителем Закона, который учит тому же, чему и Моисей. Тогда Христос — не Спаситель и не Податель благодати, но жестокий тиран, который, подобно Моисею, требует невозможного, чего ни один человек не может сделать. Так Эразм и паписты полагают, будто Христос является только «новым законодателем». И фанатики ничего не принимают от Евангелия, они считают Евангелие лишь книгой, содержащей новые законы о добрых делах. Но законов предостаточно у Моисея. Евангелие же — это проповедь о Христе, о том, что Он прощает грехи, дарует благодать, оправдывает и спасает грешников. Хотя в Евангелии встречаются заповеди, они являются не Евангелием, а разъяснениями Закона и «приложениями» к Евангелию.

Итак, если Закон является служением греха, то отсюда следует, что он является также служением гнева и смерти. Ибо как Закон открывает грех, так он поражает человека гневом Божьим и угрожает ему смертью. И совесть сразу же делает вывод: «Ты не исполнил Заповеди, поэтому Бог оскорблен и гневается на тебя». И неизбежно следует заключение: «Я согрешил, поэтому я умру». Таким образом, служение греха неизбежно является служением гнева Божьего и смерти. Ибо где грех, там совесть вскоре начинает говорить: «Ты согрешил, поэтому Бог гневается на тебя. Если Он гневается, Он умерщвляет и осудит тебя навечно». Оттого многие, не вынеся гнева и суда Божьего, совершают самоубийство, вешаясь или топясь.

...Никак.

Этим Павел как бы говорит: «Христос не является служителем греха. Он — Податель праведности и вечной жизни». Поэтому Павел совершенно отделяет Христа от Моисея. Пусть Моисей остается на земле. Пусть он будет учителем буквы, надзирателем Закона, пусть он распинает грешников. Но верующие, — говорит он, — имеют другого Учителя в сердце своем — не Моисея, а Христа, отменившего Закон, победившего и забравшего грех, гнев и смерть. Он заповедует нам взирать на Себя и веровать. Тогда Закону приходит время убраться прочь, а Моисею — умереть так, чтобы никто даже не знал места его погребения Втор 34:6. {Примечание: об аллегорическом истолковании погребения Моисея — см.: Luther's Works, 9, pp. 310−311.} Ни грех, ни смерть больше не могут повредить нам. Ибо Христос, наш Учитель, является Господом Закона, греха и смерти. Таким образом, всякий, верующий в Него, освобождается от всего этого. То есть подлинная функция Христа состоит в том, чтобы освобождать от смерти и греха, о чем учит и что постоянно внушает Павел.

Итак, Законом мы осуждаемы и умерщвляемы. Христом же мы оправдываемы и оживотворяемы. Закон устрашает и отталкивает нас от Бога. Христос же примиряет нас с Богом, открывая нам доступ к Нему. Ибо Христос есть Агнец Божий, удаляющий грех мира Ин 1:29. Таким образом, верующий во Христа имеет Того, Кто удалил грех мира. Если грех мира удален, то он снят и с меня, верующего в Него. И если удален грех, то удален и гнев, а если удален гнев, то удалены также смерть и проклятие. Грех сменяется праведностью. Гнев сменяется примирением и благодатью. Смерть сменяется жизнью. И проклятие сменяется вечным спасением. Научимся же применять это различие не только на словах, но и на практике, в жизни и в наших живых чувствованиях. Ибо где Христос, там должны присутствовать добрая совесть и радость. Ибо Сам Христос есть примирение, праведность, мир, жизнь, спасение. Все, чего ищет угнетенная и огорченная совесть, она находит во Христе. Далее Павел продолжает убедительно аргументировать:

18 Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником.

Этим он как бы говорит: «Я не проповедовал, как бы созидая то, что было разрушено. Ибо если бы я делал так, то я не только трудился бы напрасно, но сделал бы себя преступником, переворачивая все, подобно тому как поступают лжеапостолы. То есть я превращал бы благодать и Христа обратно в Закон и Моисея — и наоборот, превращал бы Закон и Моисея в благодать и Христа. Евангелием я разрушил грех, скорбь, гнев и смерть. Ибо вот чему я учил: „Совесть твоя, о человек, порабощена Законом, грехом и смертью. Но вот приходит Евангелие, которое проповедует тебе прощение грехов во Христе, отменившем Закон и уничтожившем грех и смерть. Уверуй в Него, и ты будешь свободен от проклятия Закона. Ты будешь праведен и обретешь жизнь вечную“.

Итак, проповедуя Евангелие, я разрушил Закон, чтобы он не правил более в совести. Ибо Моисей, живший в сердце до этого, должен отступить и переселиться куда-то в другое место, когда Христос, новый „обитатель“ приходит в дом, чтобы полностью его занять. И где пребывает Он — там нет места Закону, греху, гневу и смерти. Вместо них теперь нет ничего, кроме благодати, праведности, радости, жизни и сыновней уверенности в Отце, Который теперь умиротворен, милосерден и примирен. И неужели после этого я должен изгнать Христа, разрушив Его царство, которое я насадил через Евангелие, и вновь учредить Закон? Что произошло бы, если бы я, подобно этим лжеапостолам, стал учить, что обрезание и соблюдение Закона необходимы для спасения? Таким образом я восстановил бы грех и смерть на месте праведности и жизни. Ибо Закон лишь являет грех, порождает гнев и убивает».

Кем, спрашиваю я, даже в лице самых лучших своих представителей являются паписты, если не разрушителями царства Христова и не строителями царства дьявола, греха, гнева Божьего и вечной смерти? Они уничтожают строение Божье, Церковь, не проповедью Закона Моисеева, как это делали лжеапостолы, а человеческими традициями и учениями бесовскими 1Тим 4:1. Таким образом, духовные фанатики наших дней и последующих времен разрушают и будут разрушать то, что мы воздвигли, и возводят и будут возводить то, что мы разрушили.

Но мы, по благодати Божьей принимающие учение об оправдании, знаем наверняка, что оправдываемся только верой во Христа. Таким образом, мы не смешиваем Закон и благодать, или веру и дела, но совершенно отделяем их друг от друга. Пусть всякий, кто стремится к добру, старательно соблюдает это различие между Законом и благодатью. Пусть для него это будет важнейшим трудом не на словах, а на деле. Тогда, слыша о необходимости совершения добрых дел, или о подражании Христу, он сможет рассудить правильно, сказав: «Хорошо, я охотно буду это делать. Что еще?» — «Тогда ты будешь спасен!» — «Нет! Я согласен, что надлежит делать все доброе, переносить злое, проливать кровь, если требуют обстоятельства, ради Христа, но этим я не обретаю оправдания и спасения».

Таким образом, молитвенное усердие и перенесение телесных страданий не должны примешиваться к вопросу об оправдании. Так поступали монахи. Утешая приговоренных к казни преступников, они говорили: «Ты должен принять эту позорную смерть охотно и с радостью. И если ты сделаешь это, то заслужишь прощение грехов и вечную жизнь». До чего это ужасно, когда отъявленный вор, убийца или грабитель, испытывающий высшие муки, обольщается подобным образом! В смертный час, в тот самый момент, когда человеку предстоит быть повешенным или обезглавленным, его лишают благовестия о Христе, Который лишь один может принести ему утешение и затем — спасение. Его уверяют, будто он может надеяться на прощение грехов, если с готовностью и радостью примет ту позорную смерть, которую он навлек на себя своими же преступлениями. И это лишь усиливает проклятие и еще ближе подталкивает к погибели того, кто и так уже предельно удручен, показывая ему прямой путь в ад через ложное представление о собственной смерти и ложное упование на нее.

Таким образом, эти лицемеры ясно показали, что они никогда не понимали ни одного звука о благодати, Евангелии, Христе и никогда не учили этому. Они используют термин «Евангелие» и имя Христово только для вида, чтобы легче произвести впечатление на простых людей. На самом же деле, отрицая Христа и попирая Его, они приписывают больше человеческим традициям, чем Евангелию Христову, о чем свидетельствует великое множество культовых форм, орденов, церемоний и дел, учрежденных так, будто они позволяют заслужить благодать и т. п. В их исповедании не упоминается о вере или заслуге Христовой. Все, что они насаждали, — это человеческие сатисфакции и заслуги, о чем можно судить по нижеследующей формуле отпущения грехов (не говоря уже о других), которую монахи — причем самые религиозные из них — использовали между собой. Для того чтобы наши потомки могли осознать, сколь бесконечными и невыразимыми были мерзости папского царства, полезно даже привести это в письменном виде:

Формула монашеского отпущения грехов «Да хранит тебя Бог, брат. Заслуга страданий Господа нашего Иисуса Христа, Блаженной Приснодевы Марии и всех святых, заслуга ордена, бремя благочестия, смиренность исповеди, сокрушение сердца, добрые дела, которые ты совершил и совершишь ради любви Господа нашего Иисуса Христа, да будут тебе во оставление грехов твоих, во умножение заслуги и благодати и в награду вечной жизни. Аминь». {Примечание: полный текст на латыни звучит так: Parcat tibi Deus, frater. Meritum passionis Domini nostri Iesu Christi et Beatae Mariae semper virginis et omnium Sanctorum, Meritum ordinis, gravamen religionis, humilitas confessionis, contritio cordis, Bona opera quae fecisti et facies pro amore domini nostri Iesu Christi, cedant tibi in remissionem peccatorum tuorum, in augmentum meriti et gratiae et in praemium vitae aeternae, Amen.}

Здесь сказано о «заслуге Христа». Но если ты более тщательно проанализируешь эти слова, то поймешь, что Христос здесь совершенно бесполезен и что слава и имя Оправдателя и Спасителя у Него отняты и приписаны монашеским делам. Разве это не является произнесением имени Божьего напрасно? Разве это не является признанием Христа на словах, но отрицанием и хулением Его силы? Я и сам когда-то пребывал в этой трясине. Даже исповедуя устами, что Христос пострадал и умер для искупления рода человеческого, я полагал, что Он является судьей {примечание: см.: Luther's Works, 13, pp. 86−87.}, Которого мне надлежало умиротворять соблюдением своего монашеского устава. Потому всякий раз, молясь или отправляя мессу, я неизменно добавлял в конце такие слова: «Господь Иисус, прихожу к Тебе и молю о том, чтобы бремена моего ордена были возмещением за мои грехи». Но теперь я благодарю милосердного Отца, призвавшего меня из тьмы к свету Евангелия и наделившего меня обильным знанием о Христе Иисусе, моем Господе. Ибо ради Него, как говорит Павел (Флп 3:8−9), я «все почитаю тщетою», все считаю σκύβαλα [«отбросами», «мусором»], «чтобы приобрести Христа и найтись в Нем не со своею праведностью» от устава Августина, «но с той, которая через веру во Христа». Ему же да будет похвала и слава единая со Отцом и Духом Святым во веки веков! Аминь.

Таким образом, вместе с Павлом мы приходим к заключению, что можем получить оправдание только верой во Христа, без Закона и дел. Однако тогда, когда человек оправдан верой, когда он верой имеет Христа и знает, что Христос является его праведностью и жизнью, он, конечно же, не останется праздным, но, как доброе дерево, принесет добрый плод Мф 7:17. Ибо верующий имеет Святого Духа, а там, где присутствует Святой Дух, Он не позволяет человеку быть праздным, но побуждает его ко всяческим делам благочестия, любви к Богу, терпению в скорбях, молению, благодарению, проявлению любви ко всем людям.

Поэтому мы тоже говорим, что вера без дел никчемна и пуста. Паписты и фанатики понимают под этим, что вера без дел не оправдывает или что вера, если не имеет дел, бесполезна, какой бы истинной она ни была. Это неправильно. Вера без дел, т. е. некая фантазия, сущее пустомыслие и мечтание сердца — не истинна и не оправдывает.

До сих пор мы обсуждали первый аргумент, в котором Павел утверждает следующее: либо мы не можем быть оправданы Законом, либо Христос неизбежно является «служителем греха». Но последнее невозможно. Поэтому мы никак не можем согласиться с тем, что мы оправдываемся Законом. Мы детально и тщательно обсудили эту тему, чего она, собственно, и заслуживает, хотя сколько ее ни изучай — это никогда не будет лишним или чрезмерным.

19 Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога.

Это удивительный язык и неслыханная речь, которую человеческий разум просто не может постичь. Сказано кратко, но решительно. Кажется, что Павел говорит от пылкого и страстного духа, с великим рвением, словно негодуя. Он как бы говорит: «Зачем вы так хвалитесь Законом, о котором я не хочу ничего знать? Зачем вы вдалбливаете мне это так часто? Но если должен быть Закон, то я имею свой Закон». Словно понуждаемый Духом Святым, он называет саму благодать Законом. Он выражает сущность благодати новым именем, высказывая презрение к Закону Моисея и ко лжеапостолам, утверждавшим, будто Закон необходим для спасения. Он противопоставляет Закон — Закону. Это самые приятные слова. В Писании, особенно в Посланиях Павла, Закон часто противопоставляется Закону, грех — греху, смерть — смерти, плен — плену, дьявол — дьяволу, ад — аду, жертвенник — жертвеннику, агнец — агнцу, Пасха — Пасхе. Рим 8:3: «За грех осудил грех»; Пс 67:19 и Еф 4:8: «Пленил плен»; Ос 13:14: «Буду смертью твоей, смерть! Буду гибелью твоей, ад!» {примечание: перевод по латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.} Поэтому он говорит здесь, что Законом он умер для Закона. Он как бы говорит: «Закон Моисеев обвиняет и проклинает меня. Но против этого обвиняющего и проклинающего Закона я имею другой Закон, который есть благодать и свобода. Этот Закон обвиняет обвиняющий Закон и проклинает проклинающий Закон». Так смерть убила смерть, но смерть, убившая смерть, есть сама жизнь. Смертью смерти он называет кипучее негодование духа против смерти. Также и праведность принимает название «грех», потому что проклинает грех, и это проклятие греха есть истинная праведность.

Павел здесь — еретик из еретиков. Его ересь неслыханна, ибо он говорит, что, умерев для Закона, он живет для Бога. Лжеапостолы учили: «Пока ты не начнешь жить для Закона, ты не будешь жить для Бога. То есть, пока ты не будешь исполнять Закон, ты будешь мертв в глазах Бога». Однако Павел учит совсем другому: «Пока не умрешь для Закона, не будешь жить для Бога». Учение сегодняшних фанатиков такое же, что было у лжеапостолов в те времена. «Если хочешь жить для Бога, — говорят они, — то есть быть живым в глазах Бога, живи для Закона, исполняй Закон». Но мы говорим напротив: «Если хочешь жить для Бога, ты должен полностью умереть для Закона». Человеческий разум и мудрость не принимают этого учения. Поэтому они всегда учат противоположному: «Если хочешь жить для Бога, тебе надо соблюдать Закон, ибо написано Мф 19:17: „Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди“». Главный принцип всех богословов: «Живущий для Закона живет для Бога». Павел говорит совершенно противоположное, а именно — что мы не можем жить для Бога, пока не умрем для Закона. Поэтому мы должны взобраться на такую заоблачную высоту, чтобы иметь уверенность, что находимся много выше Закона, что полностью умерли для Закона. А если мы умерли для Закона, то Закон не имеет над нами власти так же, как он не имеет власти над Христом, освободившим нас от Закона, чтобы мы жили для Бога. Этим подтверждается заявление, что не Закон оправдывает, а только вера во Христа.

Павел говорит не об обрядовом Законе. Он приносил жертвы в храме, обрезал Тимофея, остриг голову в Кенхреях. {Примечание: см. Деян 16:13; Деян 21:24; Деян 18:18.} Он не делал бы этого, если бы умер для обрядового Закона. Но он говорит обо всем Законе. Для христианина Закон полностью аннулирован, будь то обрядовый Закон или Десять Заповедей, так как христианин умер для него. Это не значит, что Закон уничтожен, потому что он живет и правит среди злых. Но Божий человек умер для Закона, как он умер для греха, дьявола, смерти, ада и всего остального, что не исчезает и что унаследуют злые. Поэтому, когда софист приписывает Павлу слова об отмене только обрядового Закона, следует понимать, что для Павла и каждого христианина отменен весь Закон, но все-таки Закон остается.

Так, когда Христос воскресает из мертвых, Он освобождается от гробницы, однако гробница остается. Петр освобождается из темницы, расслабленный — от своих носилок, юноша — от гроба, девочка — от постели. Тем не менее темница, носилки, гроб и постель остаются. Так и Закон отменяется, когда я освобождаюсь от него — Закон умирает, когда я умираю для него, однако Закон не исчезает. Но поскольку я умираю для него, он тоже умирает для меня. Гробница Христа, темница Петра, кровать девочки — все это остается. Но, воскресая, Христос умирает для гробницы; освобождаясь, Петр умирает для тюрьмы; возвращаясь к жизни, девочка избавляется от кровати.

Следовательно, слова: «Я умер для Закона» — очень категоричны. Павел не говорит: «Я свободен, или освобожден от Закона на какое-то время», или: «Я господин Закона». Он говорит просто: «Я умер для Закона», — что значит: «У меня вообще нет никаких дел с Законом». Никто не выразился бы лучше против оправдания Законом, чем Павел словами: «Я умер для Закона», то есть: «Меня абсолютно не заботит Закон, потому что я оправдываюсь не им».

Умереть для Закона — значит не быть связанным Законом, быть свободным от Закона и не знать Закона. Поэтому пусть каждый, кто хочет быть живым в глазах Божьих, стремится находиться вне Закона, пусть выходит из гробницы вместе со Христом. Солдаты были изумлены, когда Христос восстал из гроба. Точно так же поразились и видевшие, как воскресла девочка. Разум и мудрость человека бывают поражены и ошеломлены, когда слышат, что мы не оправданы, пока не умерли для Закона, потому что разум не может этого понять.

Давайте же учить, что, сознательно {примечание: Secundum conscientiam также можно перевести как «по совести».} ухватившись верой за Христа, мы входим в некий новый Закон, поглощающий державший нас в плену старый. Подобно тому как гробница, где лежало тело Христа, открылась и опустела после Его воскресения, а Христос исчез, так и я, веруя во Христа, воскресаю с Ним и умираю для гроба, то есть для Закона, державшего меня в плену. Закон теперь пуст, я вышел из темницы и гроба, то есть из Закона. И Закон не имеет больше права обвинять и удерживать меня, потому что я воскрес.

Следует очень тщательно учить пониманию и различению праведности Закона и праведности благодати. Праведность благодати не относится к плоти, потому что плоть не должна быть свободна, она остается в могиле, темнице, на постели. Она должна быть подчинена Закону и наказуема Египтянами. Но христианское сознание должно умереть для Закона, то есть освободиться от Закона, не иметь с ним ничего общего. Это насущное и основополагающее учение приносит утешение находящейся в смятении совести. Потому, когда ты видишь человека, устрашенного и огорченного осознанием греха, скажи: «Брат, ты заблуждаешься. Ты помещаешь в свою совесть Закон, относящийся к плоти. Проснись и помни, что ты веруешь во Христа, Победителя Закона и греха. С помощью этой веры ты преодолеешь Закон и войдешь в благодать, где нет ни Закона, ни греха. И хотя Закон и смерть все еще существуют, они не имеют к тебе отношения, потому что ты умер для Закона и для смерти».

Легко об этом говорить. Но блажен человек, помнящий это в скорбях, который, когда грех нападает на него и Закон обвиняет и устрашает его, может сказать: «Закон, что мне до того, что ты обвиняешь меня в совершении многих грехов? Я действительно совершаю множество грехов каждый день. Я глух к тебе, ты говоришь с глухим человеком. Но если ты действительно хочешь поспорить со мной насчет грехов, тогда иди к моей плоти и к моим членам, которые служат мне. Учи их, наказывай и распинай их. Но не трогай мою совесть, господина и царя, потому что я не имею к тебе никакого отношения. Ибо я мертв для тебя, я теперь живу для Христа и нахожусь под другим Законом». Каким образом? Через веру во Христа, как Павел объясняет ниже.

Жить для Закона — значит умереть для Бога, а умереть для Закона — значит жить для Бога. Странное и неслыханное определение. Эти два высказывания полностью противоречат разуму, и потому ни один софист и законник не понимает их. Ты же научись понимать их правильно. Любой, кто стремится жить для Закона, то есть хочет действовать так, чтобы оправдаться Законом, является и остается грешником, он мертв и проклят. Потому что Закон не может оправдать и спасти человека, но, справедливо обвиняя, убивает его. Поэтому жить для Закона — значит умереть для Бога. И наоборот, умереть для Закона — значит жить для Бога. А жить для Бога — значит быть оправданным ради Христа благодатью через веру, без Закона и дел. Поэтому если хочешь жить для Бога, ты должен умереть для Закона. Но если ты желаешь жить для Закона, ты мертв для Бога.

Поэтому, если дать правильное и точное определение христианину, то он сын благодати и прощения грехов. Он не имеет Закона вообще, потому что он выше Закона, греха, смерти и ада. Как Христос свободен от гроба и Петр свободен от темницы, так и христианин свободен от Закона. Отношение между воскресшим из гроба Христом и гробом, отношение между освобожденным из темницы Петром и темницей — это отношение между оправданной совестью и Законом. И как Христос Своей смертью и воскресением умирает для гробницы, которая не имеет над Ним власти и не может удержать Его — Он воскресает и уходит, камень отвален, печати сломаны, стражники испуганы, — и как Петр умирает для своей гробницы через освобождение и идет куда хочет, так благодатью совесть освобождается от Закона. «Так бывает со всяким, рожденным от Духа» Ин 3:8. Но плоть не знает, откуда это приходит и куда идет, потому что она может судить, только согласуясь с Законом. Дух же говорит: «Пусть Закон обвиняет меня, пусть грех и смерть устрашают меня. Я не отчаиваюсь, потому что у меня есть Закон против Закона, грех против греха, смерть против смерти».

Всякий раз, чувствуя угрызения совести от греха, я смотрю на медного змея — Христа на кресте (Ин 3:14−15). Против греха, обвиняющего и поглощающего меня, я нахожу другой грех. Но это грех, который во плоти Христа уничтожает грех мира. Он всемогущ, он проклинает и поглощает мой грех. Чтобы мой грех не обвинял и не проклинал меня, он сам проклят грехом, то есть Христом распятым, сделавшимся «для нас грехом, чтобы мы через Него сделались праведностью Божьей». {Примечание: перевод по латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.} Так в своей плоти я нахожу смерть, сокрушающую и убивающую меня, но имею и другую смерть, которая является смертью моей смерти и которая распинает и поглощает мою смерть.

Все это происходит не благодаря Закону или делам, а через Христа распятого, на чьих плечах лежит все зло человечества — Закон, грех, смерть, дьявол и ад — все, что умирает в Нем, потому что Он убивает все это Своей смертью. Однако мы должны принимать это благословение Христово с твердой верой. Потому что нам предлагается не Закон и не дела Закона, а только Христос, от нас же требуется одна только вера, которая прибегает ко Христу, вера в то, что наши грех и смерть прокляты и уничтожены во грехе и смерти Христа.

У нас всегда есть твердое основание, из которого мы видим, что оправдывает одна только вера. Чтó могут Закон и дела совершить для оправдания, когда Павел борется против Закона и дел, говоря, что мы должны умереть для Закона, если хотим жить для Бога? Но если мы мертвы для Закона и он мертв для нас, то он не имеет к нам отношения. Как же он может повлиять на оправдание? Поэтому необходимо сказать, что мы оправдываемся одной благодатью, или через веру во Христа, без Закона и дел.

Слепые софисты этого не понимают. Им кажется, что вера не оправдывает, пока не совершает дел любви. Таким образом, вера во Христа становится бездейственной и бесполезной, не имея оправдывающей силы до тех пор, пока не будет «оформлена любовью». Но ты отложи Закон и любовь для другого места и времени, направь свое внимание на Иисуса Христа, Сына Божьего, умершего на кресте и понесшего все грехи, Закон, смерть, дьявола и ад в Своем теле. Эти враги и непобедимые тираны угнетают меня и доставляют мне теперь неприятности. Потому я стремлюсь избавиться от них, оправдаться и спастись. Ни Закон, ни дела, никакая любовь не избавят меня от них. Только Христос уничтожает Закон, убивает мой грех, разрушает мою смерть в Своем теле, опустошает ад, судит дьявола, распинает его и ввергает в преисподнюю. Другими словами, всех, кто прежде мучил и угнетал меня, Христос удалил, разоружил и выставил напоказ, восторжествовав над ними Собой (Кол 2:14−15), так что они не могут больше господствовать надо мной, но вынуждены служить мне.

Отсюда совершенно ясно, что не надо делать ничего, кроме как слышать, что все произошло именно так, и держаться этого не сомневающейся верой. Это и есть «оформленная вера». Потом, когда я уже ухвачусь за Христа верой, умру для Закона, буду оправдан от греха и избавлен от смерти, дьявола и ада через Христа, — тогда я буду совершать добрые дела, любить и благодарить Бога, служить своему ближнему любовью. Однако эта любовь, или дела, следующие за верой, не «оформляют» мою веру и не украшают, но моя вера «оформляет» и украшает любовь.

Таково наше богословие. И когда говорится, что я не только слеп, глух к Закону и свободен от него, но и полностью мертв для него, эти слова кажутся нашему разуму странными и абсурдными. Утверждение Павла, что «Законом я умер для Закона», полно утешения. Если бы оно могло приходить в человеческое сознание в нужное время и, правильно понятое, укореняться там, человек смело противостоял бы всем опасностям смерти, всем мукам совести и греха, как бы они ни нападали на него, как бы ни обвиняли и ни пытались ввергнуть в отчаяние. Конечно, каждый испытывает искушения, если не в течение жизни, то при приближении смерти. Тогда, когда Закон обвиняет и выявляет грехи, совесть человека сразу говорит: «Ты согрешил». Если мы вспомним, чему учит Павел, Апостол Христов, мы ответим: «Это правда. Я согрешил». — «Тогда Бог накажет и проклянет тебя». — «Нет». — «Но так говорит Закон Божий». — «Я не имею ничего общего с Законом». — «Почему?» — «Потому что у меня есть другой Закон, который лишает голоса этот Закон. Я обращаюсь к свободе». — «Какой свободе?» — «К свободе во Христе, потому что Христом я освобождаюсь от Закона». Поэтому Закон, который был и будет Законом для злых, для меня — свобода, связывающая Закон, который проклинает меня. Закон, некогда державший меня связанным и плененным, теперь связан и пленен благодатью, или свободой, которая теперь мой Закон. Этот Закон говорит обвиняющему Закону: «Не связывай этого человека, не держи его в плену и не обвиняй его. Я возьму тебя в плен и свяжу тебе руки, чтобы ты не повредил тому, кто теперь живет для Христа и мертв для тебя».

Все это выбивает зубы Закону, притупляет его жало и все его оружие, полностью лишает его силы. Однако Закон остается Законом для злых и неверующих; остается он и для нас, слабых, пока мы не уверуем. Тут он вновь проявляет всю свою остроту, все зубы. Но если я верую во Христа, то сколько бы грех ни подталкивал меня к краю отчаяния, я буду полагаться на свободу, которую имею во Христе, говоря: «Я признаю, что согрешил. Но мой грех, который есть грех проклятый, находится во Христе, Который есть грех проклинающий. А грех проклинающий — сильнее проклятого, потому что он есть оправдывающая благодать, жизнь и спасение». И когда я ощущаю ужасы смерти, я говорю: «Смерть, ты мне ничего не сделаешь. Потому что у меня есть другая смерть, умерщвляющая тебя, мою смерть. А умерщвляющая смерть — сильнее умерщвленной».

Только верой верующий может подняться и обрести верное и надежное утешение. Ему не надо бледнеть при виде греха, смерти, дьявола и любого зла. И как бы сильно дьявол ни устремлял на него весь свой натиск и ни пытался обрушить на него ужасы всего мира, посреди этих ужасов тот обретает надежду и говорит: «Господин дьявол, не надо так беситься, веди себя поспокойнее. Потому что есть Тот, Чье имя Христос. В Него я верую. Он отменил Закон, проклял грех, победил смерть и разрушил ад. Он твой дьявол, потому что Он пленил и победил тебя, так что ты не можешь больше вредить ни мне, ни любому, кто верует в Него». Дьявол не может победить эту веру, но сам побеждается ею. Потому что, как говорит Иоанн в 1Ин 5:4−5: «Сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто побеждает мир, как не тот, кто верует, что Иисус есть Сын Божий?»

Поэтому Павел в великом рвении и возмущении духа называет саму благодать Законом, хотя в действительности это не что иное, как великая и безграничная свобода благодати, которую мы имеем во Христе Иисусе. Потом, для нашего утешения, он дает Закону самое постыдное имя, чтобы мы знали, что он [Закон] теперь крещен новым именем, потому что умер и проклят. Приятно видеть, что Павел обращается с Законом, как с вором или разбойником, проклятым и приговоренным к смерти. Персонифицируя Закон, он показывает его находящимся в плену, со связанными руками и ногами, лишенным всякой силы, так что тот не может больше проявлять свою тиранию, т. е. не может обвинять и осуждать. Эта приятнейшая картина заставляет сознание презирать Закон. Верующий во Христа теперь имеет смелость насмехаться над Законом от некой святой гордости, говоря: «Я грешник. Если ты, Закон, можешь сделать что-то против меня, попробуй!» Вот насколько верующий перестает бояться Закона.

Христос воскрес из гроба, зачем Ему теперь бояться гроба? Петр был освобожден из темницы, зачем ему бояться ее? Когда девочка была при смерти, постель страшила ее. Но теперь она выздоровела, так почему она должна бояться постели? Должен ли и христианин, истинно имеющий Христа через веру, бояться Закона? Он, конечно, чувствует ужасы Закона, но он не побеждается ими. Полагаясь на свободу, которую имеет во Христе, он говорит: «Закон, я слышу, что ты бормочешь. Ты хочешь обвинить и проклясть меня. Но меня это нисколько не трогает. Для меня ты то же, что для Христа пустая гробница. Ведь я вижу, что ты пленен и связан по рукам и ногам. И это сделал с тобой мой Закон». — «Что это за Закон?» — «Свобода, называемая Законом — не потому, что она связывает меня, а потому, что связывает мой Закон». Закон Десяти заповедей связывал меня прежде, но против него у меня есть теперь другой Закон, Закон благодати. Этот Закон не для меня. Он не связывает меня, а освобождает. Этот Закон противостоит Закону проклинающему. Он связывает последний так, что тот не может больше связывать меня. И против смерти, связывающей меня, у меня есть другая смерть — жизнь, делающая меня живым во Христе. Она освобождает меня от уз смерти и связывает саму смерть этими узами. Смерть, связывавшая меня, теперь сама связана. Смерть, убивавшая меня, теперь сама убита смертью, то есть самой жизнью.

Христос называется самыми прекрасными именами — моим Законом, моим грехом, моей смертью — в противоположность Закону, греху и смерти, будучи Сам не чем иным, как чистой свободой, праведностью, жизнью и вечным спасением. Он ради того стал Законом для Закона, грехом для греха, смертью для смерти, чтобы искупить меня от проклятия смерти, оправдать и оживить. Там, где Христос — Закон, Он — свобода; где Он — грех, там Он — праведность; где смерть, там Он — жизнь. Потому что, позволив Закону обвинить Себя, греху — Себя проклясть, а смерти — поглотить Себя, Он уничтожил Закон, проклял грех, разрушил смерть, оправдал и спас меня. Поэтому Христос — яд для Закона, греха и смерти, и одновременно — средство получения свободы, праведности и вечной жизни.

Свойственные Павлу образ мышления и манера говорить очень приятны и утешительны. Павел противопоставляет Закон Духа Закону в своих членах. Благодаря новизне и необычности, его слова легче проникают в сердце и более прочно оседают в памяти. Кроме того, приятнее слышать, когда он говорит: «Законом я умер для Закона», чем: «Свободой я умер для Закона». Он рисует картину, где Закон сражается против Закона. Он как бы говорит: «Закон, если ты можешь уязвить меня, связать и наказать, я поставлю над тобой другой Закон, другого тирана и мучителя, который, в свою очередь, обвинит, свяжет и будет угнетать тебя. Ты действительно мой палач. Но у меня есть другой палач, Христос. Он тебя измучит, и, когда ты будешь Им измучен, я буду свободен». Таким же образом, если дьявол ударит меня, у меня найдется сильнейший дьявол, который, в свою очередь, ударит его. Когда сильнейший дьявол сразится и победит сильного, я буду освобожден. Так благодать — это Закон не для меня, потому что не связывает меня, но для моего Закона. Благодать связывает его, потому он не может больше связывать меня.

Павел хочет полностью отвлечь наше внимание от Закона, греха, смерти, другого зла и перевести его на Христа, чтобы мы увидели прекрасный поединок — Закон, сражающийся с Законом, чтобы стать для меня свободой; грех, сражающийся с грехом, чтобы стать для меня праведностью; смерть, сражающаяся со смертью, чтобы я имел жизнь. Христос стал моим дьяволом против дьявола, чтобы я был сыном Божьим. Он разрушает ад, чтобы я получил Царство Небесное.

...чтобы жить для Бога.

То есть «чтобы быть живым в глазах Бога». Ты видишь, что нет жизни, пока ты не освободишься от Закона, пока ты полностью не умрешь для Закона в своей совести. В то же время, пока живо тело, следует воспитывать плоть Законом, досаждая ей требованиями и наказаниями, как я часто учил. Но внутренний человек, который не должен ничего Закону, свободен от него, он живая, праведная и святая личность — не сам по себе, не по своей сути, но во Христе, потому что верует в Него, как сказано:

...Я сораспялся Христу…

Павел добавляет это, желая сказать, что Закон поглощает Закон. «Я не только умер для Закона через Закон, чтобы жить для Бога, — говорит он, — но и распят со Христом. Христос есть господин Закона, потому что был распят и умер для Закона. Я тоже господин Закона, потому что тоже распялся и умер для Закона, распявшись и умерев со Христом». Как? Через благодать и веру. Когда верой я распинаюсь и умираю для Закона, Закон теряет свою власть надо мной, как потерял ее над Христом. Как Христос Сам был распят для Закона, греха, смерти и дьявола, и потому они больше не имеют над Ним власти, так и я через веру распялся со Христом в духе, распялся и умер для Закона, греха и т. д., так что они больше не властны надо мной, а распяты и умерли для меня.

Здесь Павел говорит о распятии в подражание Христу. Подражать примеру Христа означает также распинаться с Ним, и это распятие относится к плоти. 1Пет 2:21 говорит об этом: «Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его». Здесь идет речь о великом распятии, которым грех, дьявол и смерть распинаются во Христе, а не во мне. Христос действует один. Но я, как верующий, распинаюсь со Христом через веру, чтобы все это умерло и было распято также и для меня.

20 Живу, однако,… {примечание: перевод по латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.}

Павел выражается ясно и точно: «Я говорю не о своих смерти и распятии. Я жив, потому что оживлен теми самыми смертью и распятием, которыми умираю. Поскольку я освобожден от Закона, греха и смерти благодатью и верой, я истинно живу. Распятие и смерть, которыми я распинаюсь и умираю для Закона, греха, смерти и всякого зла, — для меня воскресение и жизнь, потому что Христос распинает дьявола, убивает смерть, проклинает грех и связывает Закон. Веруя в это, я освобождаюсь от Закона и всего остального. Закон теперь глух, связан, мертв и распят для меня, и я, в свою очередь, глух, связан, мертв и распят для него. Я живу через смерть и распятие, то есть через благодать и свободу». Здесь, как я уже предупреждал, следует учитывать слог Павла. Он говорит, что мы умираем и распинаемся для Закона, хотя, скорее, сам Закон умирает и распинается для нас. Говоря, что мы умираем и распинаемся для Закона, он делает это намеренно, чтобы сделать свой язык понятным. Хотя Закон остается, живет и правит во всем мире, обвиняя и осуждая всех людей, он распинается и умирает только для верующих во Христа. Поэтому только они имеют эту славу — быть распятыми и умершими для Закона, греха и т. д.

...уже не я…

То есть «не моя личность, или существо». Здесь Павел ясно показывает, каким образом он живет. Он утверждает, что христианская праведность — это такая праведность, когда в нас живет Христос, а не наша собственная праведность. Поэтому при обсуждении христианской праведности следует совершенно отказаться от личности. Ибо если я обращаю внимание на личность или говорю о личности, то я, намеренно или случайно, приписываю личности совершение дел и подчиняю ее Закону. Однако Христос и моя совесть должны слиться воедино {примечание: дословно: «…должны стать одним телом». — Ред.}, чтобы в поле моего зрения не осталось ничего, кроме распятого и воскресшего Христа. Но если Христос отодвигается в сторону и я смотрю только на себя, то мне конец. Потому что на ум сразу приходит мысль: «Христос на небе, а ты на земле. Как ты собираешься достать до Него?» — «Я буду вести святую жизнь и делать, что требует Закон и таким образом войду в вечную жизнь». Обращая внимание на себя и определяя, в каком состоянии я нахожусь и что я должен делать, я теряю из виду Христа, Который один есть Праведность и Жизнь. Без Него нет ни помощи, ни совета, а только отчаяние и погибель.

Это зло встречается очень часто, ибо такова человеческая слабость, что в искушениях или при смерти мы сразу оставляем Христа и обращаемся к делам. И пока мы не воспрянем верой, нас ждет погибель. Поэтому мы должны воспитать в себе привычку в трудное время отвергать себя, Закон и все дела, заставляющие нас обращаться к себе. Мы должны обратить свой взгляд на медного змея — Христа, пригвожденного ко кресту Ин 3:14. Крепко прикованные к Нему взором, мы должны быть уверены в том, что Он — наша Праведность и Жизнь, и не заботиться об угрозах и ужасах Закона, греха, смерти, гнева и суда Божьего. Потому что Христос, к Которому прикован наш взор, в Котором мы существуем и Который также живет в нас, есть Победитель и Господин Закона, греха, смерти и всякого зла. В Нем нам даруется твердое утешение и победа.

...Живу, однако, уже не я, но живет во мне Христос. {Примечание: перевод по латинскому оригиналу «Лекций». — Ред.}

Когда Павел говорит: «Живу, однако…», это звучит довольно лично, как будто он говорит о себе самом. Поэтому он быстро поправляется: «…уже не я». То есть: «Живет не моя личность, но живет во мне Христос». Личность действительно живет, но не в себе и не для себя. Кто же это «я», о котором он говорит: «Уже не я»? Это то «я», которое имеет Закон и обязано совершать дела, — человек, отделенный от Христа. Павел отвергает это «я» как человека, чужого Христу, принадлежащего смерти и аду. Вот почему он говорит: «Уже не я, но живет во мне Христос». Христос моя «форма» {примечание: т.е. не любовь (charitas), а Христос есть форма веры.}, украшающая мою веру, как цвет или свет украшает стену. (Вот в такой приземленной форме следует растолковывать этот факт. Ибо нам невозможно духовным путем постичь, что Христос прилегает к нам и пребывает в нас так близко и тесно, как свет или белизна прилегает к стене). «Христос, — говорит он, — будучи настолько скреплен и спаян со мной и обитая во мне, живет жизнью, которую я веду, или даже так: жизнь, которой я так живу, — это Сам Христос. Таким образом, Христос и я в этом смысле одно».

Живя во мне, Христос отменяет Закон, проклинает грех и убивает смерть, потому что в Его присутствии они не могут не исчезнуть. Христос есть вечный Мир, Утешение, Праведность и Жизнь, перед которыми отступают ужас Закона, печаль разума, грех, ад и смерть. Обитая во мне, Христос поглощает все зло, которое мучит и угнетает меня. Такое соединение с Ним заставляет меня освободиться от ужасов Закона и от греха, сбросить кожу, преобразиться во Христа и в Его Царство, которое есть царство благодати, праведности, мира, радости, жизни, спасения и вечной славы. Когда я в Нем, зло не может повредить мне.

Тем временем мой ветхий человек Еф 4:22 остается вне и подчинен Закону. Но что касается оправдания, Христос и я должны быть тесно слиты, чтобы Он жил во мне, а я — в Нем. Что за чудесные слова! Поскольку Он живет во мне, вся благодать, праведность, жизнь, мир и спасение, присутствующие во мне, принадлежат Ему, но также и мне — благодаря нашему слиянию через веру, с помощью которой мы сливаемся воедино {примечание: дословно: «Становимся одним телом». — Ред.} в Духе. Христос живет во мне, и благодать, праведность, жизнь и вечное спасение присутствуют вместе с Ним; Закон же, грех и смерть отсутствуют. Действительно, Закон должен быть распят, поглощен и отменен Законом, грех — грехом, смерть — смертью, дьявол — дьяволом. Так Павел хочет заставить нас полностью отказаться от себя, от Закона, от дел и переселить нас во Христа и веру во Христа, чтобы в вопросе оправдания мы смотрели только на благодать и далеко отвели ее от Закона и дел.

У Павла своеобразный язык — не человеческий, а божественный и небесный. Евангелисты и другие Апостолы не пользуются им, только Иоанн использует его время от времени. Если бы Павел не говорил так и не предписал бы нам этого в недвусмысленных выражениях, никто, даже среди святых, не осмелился бы пользоваться этим языком. Небывалая дерзость говорить: «Я живу, я не живу; я мертв, я не мертв; я грешник, я не грешник; я имею Закон, я не имею Закона». Но такой язык правилен во Христе и через Христа. Если ты, стремясь к оправданию, отделился от Христа, то ты под Законом, остаешься в нем и живешь в себе, а значит мертв для Бога и проклят Законом. Потому что ты имеешь веру, которая, как представляют софисты, «приняла форму любви». Я говорю так ради иллюстрации, потому что нет человека, который имел бы подобную веру. Все, что говорили софисты о вере, «оформленной любовью», — это лишь уловка сатаны. Допустим, что нашелся бы человек с такой верой. Но он был бы мертв, потому что имел бы только историческую веру во Христа, которую имеют даже дьявол и все нечестивые Иак 2:19.

Необходимо учить вере правильно — что ею ты так прилепляешься ко Христу, что вы с Ним становитесь как бы одним человеком, которого нельзя разделить, но который остается прикрепленным к Нему навсегда и говорит: «Я как Христос». А Христос, в Свою очередь, говорит: «Я как тот грешник, ибо он прикрепился ко мне, а Я — к нему. Потому что верой мы соединены в одну плоть и кости». Еф 5:30 говорит: «Потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его», так что вера соединяет Христа со мной более интимно, чем муж соединяется с женой. Такая вера не пустое качество, а дело настолько великое, что затмевает и полностью уничтожает глупые мечты софистского учения об «оформленной вере» и любви, заслугах, о нашем достоинстве, или качестве и т. д. Я бы остановился на этом подробнее, если бы мог.

Мы показали, что первым пунктом в Послании Павла является утверждение, что либо Христос — служитель греха, либо Закон не оправдывает. Закончив с этим, Павел приводит в пример себя. Он говорит, что мертв для старого Закона на основе какого-то нового Закона. Теперь он дает два ответа на существующие или возможные возражения своих оппонентов. Первый касается клеветы гордых и обиды слабых людей. Когда проповедуется прощение грехов, злые скоро начинают порочить эту проповедь Рим 3:8: «Не делать ли нам зло, чтобы вышло добро?» Как только такие люди слышат, что мы не оправдываемся Законом, они сразу делают вывод: «Тогда давайте забудем о Законе». Или: «Если благодать преизобилует там, где изобилует грех, давайте будем изобильно грешить, чтобы оправдаться и чтобы благодать была преизобильной». Это злобные и высокомерные люди, сознательно искажающие Писания и слова Духа Святого, как они искажали слова Павла во времена Апостолов, «к собственной своей погибели», как сказано в 2Пет 3:16.

С другой стороны, слабые — не злобные и не клеветники — обижаются, когда слышат, что Закон и добрые дела не нужны для оправдания. Им надлежит помочь, объяснив, почему дела не оправдывают, как следует и как не следует творить дела. Дела должны совершаться как плоды праведности, а не для того, чтобы достичь праведности. Сделавшись праведными, мы должны совершать дела, а не наоборот — будучи неправедными, через дела становиться праведными. Дерево производит плод, а не плод дерево.

Павел выше говорил: «Я умер… и т. д». Недоброжелатель может здесь придраться: «Что ты говоришь, Павел? Ты мертв? Тогда каким образом ты говоришь и пишешь?» Также и слабый может оскорбиться: «Тогда кто же ты? Разве я не вижу тебя живым и действующим?» Он отвечает: «Я действительно живу, и все же не я живу, а Христос живет во мне. Я живу двойной жизнью — моей собственной, природной, или животной, и жизнью Христа. Что касается моей животной жизни, я мертв и живу чужой жизнью. Я живу теперь не как Павел, потому что Павел мертв». — «Кто же тогда живет?» — «Христианин». Павел, живущий в себе, полностью мертв через Закон, но жив во Христе, или, точнее, со Христом, живущим в нем. Христос говорит и действует в нем, и дела эти не Павловы, а Христовы. «Вы, злые, не порочьте меня за слова о том, что я мертв. И вы, слабые, не оскорбляйтесь, но учитесь видеть различие. Существует двойная жизнь — моя и чужая. Своей собственной жизнью я не живу. Потому что, если бы я жил ею, Закон господствовал бы надо мной и держал бы меня в плену. Чтобы помешать ему, я умираю для него другим Законом. И этой смертью я приобретаю другую жизнь, жизнь Христа, которую не имею сам в себе, но получаю даром, по вере, через Христа».

Ответ на второе возражение. Это возражение тоже могло быть выдвинуто против Павла: «Что ты говоришь? Ты не живешь собственной жизнью в собственной плоти, ты живешь во Христе? Я же вижу твою плоть, а Христа не вижу. Ты, что, пытаешься обмануть нас, будто мы не видим, что ты во плоти, живешь привычной жизнью, имеешь пять чувств и делаешь то же, что любой другой человек?» Он отвечает:

...А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия…

Это означает: «Я действительно живу во плоти. Но эту жизнь, какова бы она ни была, я не считаю жизнью. Потому что на самом деле это не настоящая жизнь, а лишь маска, под которой живет Другой, а именно — Христос, Который и есть моя настоящая жизнь. Ты эту жизнь не видишь, ты только слышишь ее; как „Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит“ Ин 3:8, так и ты видишь, что я говорю, ем, сплю и пр., и все же не видишь моей жизни. Потому что я действительно живу во плоти, но не по плоти, не в согласии с плотью, а по вере и согласно вере». Он не отрицает, что живет во плоти, потому что делает то же, что и любой живой человек. Кроме того, он также использует материальные вещи — пищу, одежду и т. д. Но он говорит, что это не его жизнь, что он не живет этим. Он действительно пользуется материальными вещами, но не живет ими, как мир живет на основе плоти и в соответствии с плотью, потому что не знает другой жизни, кроме физической.

«Поэтому, — говорит Павел, — какова бы ни была та жизнь, которую я веду во плоти, я живу верой в Сына Божьего». То есть Слово, произносимое мной физически, — не от плоти, им управляет не моя плоть, а Дух Святой. И слышание приходит не от плоти, хотя и через плоть — оно также от Духа Святого. Христианин не говорит ничего, кроме целомудренного, здравого и божественного, относящегося ко Христу, славе Божьей и спасению ближнего. Это исходит не от плоти, но тем не менее совершается во плоти. Я не могу учить, проповедовать, писать, молиться или благодарить ничем другим, кроме физических инструментов, необходимых для выполнения этих действий. Тем не менее эти действия берут начало не во плоти. Они изливаются божественным образом с небес. Поэтому я смотрю на женщину своими глазами, но целомудренным взглядом, и не желаю ее. Такое видение не от плоти, хотя и находится во плоти. Глаза — это физические инструменты зрения, но целомудренное видение дается свыше.

Христианин пользуется миром и всеми его тварями так же, как и безбожник. Их пища и одежда одинаковы. Они видят, слышат и говорят одинаково. У них одинаковые жесты, внешность и формы. Павел говорит о Христе: «…сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» Флп 2:7. Тем не менее между ними огромнейшая разница. Я действительно живу во плоти, но я живу не сам по себе. Жизнью, которой я живу во плоти, я живу по вере в Сына Божьего. То, что вы от меня слышите, исходит из иного источника, чем раньше. До своего обращения Павел говорил тем же голосом и на том же языке. Но его голос и язык были богохульны. Поэтому он не мог высказывать ничего, кроме богохульства и ненависти к Богу. После обращения его плоть, язык и голос остались теми же, что раньше, ничего не изменилось. Но теперь они произносили не богохульства, а духовные слова благодарения, они прославляли Бога, и это исходило от веры и Духа Святого. Вот как я живу во плоти, но не по плоти, а по вере в Сына Божьего.

Из всего этого видно, откуда происходит духовная жизнь. Недуховный человек не понимает этого, потому что не знает, что это за жизнь. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» Ин 3:8. Он слышит голос духовного человека, узнает его лицо, его привычки и жесты. Но откуда исходят слова не святотатственные и кощунственные, но святые и божественные, откуда приходят побуждения и действия, он не видит. Потому что эта жизнь возникает в сердце через веру. Желания плоти подавляются, Христос правит там со Своим Духом Святым. Теперь Он видит, слышит, говорит, действует, страдает и делает абсолютно все в человеке, хотя плоть еще сопротивляется. Короче говоря, эта жизнь — не жизнь плоти, хотя это жизнь во плоти, но это жизнь Христа, Сына Божьего, Которого христианин получает верой.

...возлюбившего меня и предавшего Себя за меня.

Здесь описано истинное значение оправдания вместе с примером твердой веры. «Я живу верой в Сына Божьего, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» — любой, кто может повторить эти слова вместе с Павлом в твердой и неизменной вере, будет истинно блажен. Этими самыми словами Павел полностью отвергает и отменяет праведность Закона и дел, о чем мы поговорим позже. Поэтому следует хорошо поразмыслить над ними: «Сын Божий возлюбил меня и отдал Себя за меня». Не я возлюбил Сына Божьего и отдал себя за Него, как софисты притворяются, будто любят Сына Божьего и отдают себя за Него. Они учат, что человек с помощью только своих природных способностей может достичь заслуги congrui [соответствующего] и возлюбить Бога и Христа превыше всего. Они ожидают любви Бога и Христа, делая то, что в их силах. Они уходят в монахи, соблюдают бедность, целомудрие, послушание и воображают, будто отдают себя за Христа. Они переворачивают слова Павла с ног на голову и читают их так: «Мы возлюбили Христа и отдали себя за Него». Но эти нечестивые люди, живущие плотским умом, воображающие, будто делают все возможное, любят Бога и отдают себя за Христа, — в действительности отвергают Евангелие, насмехаются над Христом, отрекаются от Него, богохульствуют, плюют на Христа и попирают Его. Устами они исповедуют, что Он Оправдатель и Спаситель, а на деле лишают Его силы оправдывать и спасать, приписывая ее выдуманным ими самими церемониям. Эта жизнь — не жизнь верой в Сына Божьего, это жизнь своей собственной праведностью и делами.

Посему истинный способ оправдания не в том, чтобы ты начал «делать то, что в тебе есть» (вот такое выражение они используют). «Если человек, — говорят они, — делает то, что в нем есть, Бог непременно дает ему благодать». {Примечание: об этой фразе см. Heiko A. Obermann, «Facientibus quod inse est Deus non denegat gratiam», The Harward Theological Review, LV (1962), рр. 317−342.} Это утверждение — некая максима, своего рода артикул веры у софистов. Правда они смягчают это утверждение следующим образом: «делать то, что во мне есть» следует воспринимать не в смысле неделимой, или математической, середины, а как среднее физическое. То есть достаточно, чтобы человек делал то, что, по рассуждению благого мужа, может быть одобрено. Не так чтобы попасть в самую точку, ибо это невозможно, но достаточно, чтобы было где-то рядом. Иными словами, достаточно, чтобы человек столько делал, постился и т. д., чтобы, по рассуждению благого мужа, об этом можно было сказать, что это хорошо. Тогда благодать несомненно последует — не по заслуге congrui как таковой, а по непогрешимости Бога, Который так благ и справедлив, что не может не подарить благодать за хорошее. Так возник маленький стишок:

Ultra posse viri
Non vult Deus ulla requiri
{примечание: «Бог не требует от человека больше, чем человек может».}

Вообще-то, хорошая мысль, но в соответствующем месте, то есть в государственных, семейных и естественных делах. Например, если я, живущий в царстве разума, забочусь о семье, строю дом, занимаю государственный пост и делаю все, что в моих силах, то с меня не требуется большего. Потому что этот мир имеет границы и в нем утверждения типа «делать то, что в моих силах» или «делать, сколько могу» применимы. Но софисты перетаскивают их в область духовного, где человек не может творить ничего, кроме греха, так как он «продан греху» Рим 7:14. Во внешних же вопросах, то есть в государственных и семейных делах, человек не раб, а господин этих материальных вещей. Поэтому софисты совершают зло, перенося государственные и семейные принципы в Церковь. Ведь мир человеческого разума следует как можно дальше отделять от духовного.

Они также учили, что человеческая природа искажена, но имеет здоровые задатки. Последнее они приписывали и демонам. Если природные задатки хороши, то и ум чист, воля добра и чиста, а значит — все отлично. Эти вещи необходимо знать, чтобы сохранить чистоту учения. Когда софисты говорят, что природные способности человека хороши, я могу это допустить. Но если они делают из этого вывод, что человек может исполнить Закон, любить Бога и т. д., я отвергаю их заключение. Я различаю природные и духовные задатки и утверждаю, что духовные задатки не здоровы, но искажены, фактически полностью угашены грехом в человеке и в дьяволе. Нет ничего, кроме развращенного ума и воли, враждебной и противоречащей воле Божьей, воли, которая хочет только противного Богу. Природные задатки действительно здоровы, но какие задатки? Человек, утопающий во зле, раб дьявола, имеет волю, разум, свободу выбора, может строить дом, занимать государственный пост, управлять кораблем и производить другие действия — эти возможности, данные человеку в соответствии с Быт 1:28, не были у него отняты. Деторождение, управление и дом не отменяются, а наоборот подтверждаются. Но софисты перетащили их в область духовного. Возможно, они научились этому от отцов. Но, плохо понимая, они исказили смысл этого, применяя к духовным вещам. Они смешали светское и церковное. Наша задача — очистить Церковь. Мы допускаем, что вышеупомянутые утверждения верны, но только на своем месте, то есть в материальном мире. Но мы полностью отвергаем их в духовной области, перед Богом. Мы утонули во грехах. В божественных вопросах любая наша воля — зло, любая наша мысль — ошибка. Человек не имеет ничего, кроме тьмы, заблуждений, злобы, порочной воли и ума. Как может он делать доброе, любить Бога и т. д.?

Поэтому Павел говорит здесь, что начали не мы, а Христос. «Он возлюбил меня, и отдал Себя за меня». Павел как бы говорит: «Он не нашел во мне доброй воли и верного мышления, но Сам сжалился надо мной. Он увидел, что я безбожник, заблудший, отвернувшийся от Бога, сопротивляющийся и борющийся против Бога, что я пленен, направляем и ведом дьяволом. Милостью, превосходящей мое понимание и волю, Он возлюбил меня, возлюбил так, что отдал Себя за меня, чтобы избавить от Закона, греха, дьявола и смерти».

Эти слова: «Сын Божий», «возлюбил меня», «отдал Себя за меня» — гром и небесный огонь для праведности Закона и учения о делах. Мои воля и разум погрязли в таком великом зле, такой великой ошибке, такой тьме и невежестве, что я мог быть освобожден только этой неизмеримой ценой. Так станем ли мы хвалиться господством разума, здоровыми природными талантами, способностью разума решать, что для нас лучше, или тем, что «делаем все возможное»? Почему я предлагаю разгневанному Богу, Который, по словам Моисея, есть «огонь поядающий» Втор 4:24, горсть соломы, а в действительности — мои ужасные грехи, и требую от Него взамен благодать и вечную жизнь? Ведь в данном фрагменте я вижу, что во мне так много зла, что мира и всего творения было бы недостаточно, чтобы умилостивить Бога, и что Сам Сын Божий был принесен в жертву.

Хорошенько поразмысли над этой ценой, взгляни на пленника, Сына Божьего, и увидишь, что Он больше и совершеннее, чем все творение. Что ты будешь делать, когда услышишь от Павла, какой ценой были искуплены наши грехи? Что значат твои капюшон, тонзура, целомудрие, послушание, бедность? Что значат Закон Моисея и дела Закона? Что значат дела всех людей и страдания мучеников? Что такое все послушание святых ангелов по сравнению с Сыном Божьим, «преданным» — и преданным на самую позорную смерть, смерть крестную Флп 2:8, так что пролилась Его драгоценнейшая кровь — за твои грехи? Посмотрев на эту цену, ты непременно похулишь, измараешь, оплюешь, проклянешь и пошлешь в ад все капюшоны, тонзуры, обеты, дела, заслуги congrui и condigni! Потому что недопустимое и ужасное богохульство — выдумывать дела, которыми можно было бы умилостивить Бога, если видишь, что Его нельзя умилостивить ничем, кроме неизмеримой, бесконечной цены — смерти и крови Сына Божьего, одна капля которой драгоценнее всей твари.

...за меня.

За какого «меня»? Меня, проклятого грешника, которого возлюбил Сын Божий так, что отдал Себя. Если бы я мог возлюбить Сына Божьего и прийти к Нему через дела или заслуги de congruo и condigno, зачем было бы Ему отдавать Себя за меня? Отсюда очевидно, как равнодушно паписты обошлись со Святым Писанием и учением о вере, как они фактически полностью пренебрегли ими. Если бы они только взглянули на слова, что Сын Божий был предан за меня, не возникло бы ни одного ордена и ни одной секты, потому что вера сразу бы ответила: «Зачем избираешь этот образ жизни, этот орден, эти дела? Чтобы умилостивить Бога или оправдаться? Негодяй, разве ты не слышал, что Сын Божий был отдан и пролил Свою кровь за тебя?» Так вера во Христа могла бы очень легко противостоять любым сектам.

Поэтому я говорю, что нет иной силы, способной противостоять сектам, и нет средства от них, кроме учения о христианской праведности. Если это учение пропадет, мы не сможем противостоять заблуждениям и сектам. Сегодня мы видим это у фанатиков, анабаптистов, сакраментариев. Отпав от учения о христианской праведности, они никогда не перестанут падать, заблуждаться и обольщать других. Они обязательно породят бесчисленные секты и выдумают новые дела. Хотя внешне все это может выглядеть очень хорошим и святым, но что это в сравнении со смертью и кровью Сына Божьего, отдавшего Себя за меня? Кто этот Сын Божий? Что есть небеса и земля в сравнении с Ним? Скорее, все фанатики и паписты, даже если весь мир будет на их стороне, пойдут в ад со всей своей праведностью, делами и заслугами, чем затмится истина Писания и пропадет слава Христа. Зачем они хвалятся делами и добродетелями? Если бы я, проклятый грешник, мог быть искуплен какой-либо другой ценой, то для чего бы тогда был отдан Сын Божий? Но поскольку на небе и на земле не было другого искупления, кроме Христа, Сына Божьего, Он отдал Себя за меня. Он сделал это также ради Своей великой любви, как говорит Павел: «…возлюбившего меня».

Слова «…возлюбившего меня» исполнены веры. Любой, кто произносит это короткое местоимение «меня», в вере относя его к себе, как это делал Павел, будет, как Павел, лучшим противником Закона. Потому что Он отдал за меня не овцу и не быка, не золото или серебро. Он, Который всецело был Бог, отдал все, чем был, отдал Себя за меня, повторяю, за меня, презренного и проклятого грешника. Я возвращен к жизни, потому что Сын Божий был «отдан» на смерть, и я применяю это к себе. Применять это к себе — вот настоящая сила веры. Тот, кто делает дела, не говорит: «Христос возлюбил меня и т. д».

Павел противопоставляет эти слова, являющиеся чистейшей проповедью благодати и христианской праведности, — праведности Закона. Он как бы говорит: «Хорошо, пусть Закон — божественное учение и имеет свою славу. И все же он не возлюбил меня и не отдал себя за меня, но обвиняет и пугает меня. Теперь у меня есть Другой, Тот, Кто освободил меня от ужасов Закона, от греха, смерти и привел меня к свободе, праведности Божьей и вечной жизни. Он зовется Сыном Божьим, Который возлюбил меня и отдал Себя за меня».

Как я уже говорил, вера ухватывается за Христа, Сына Божьего, отданного за нас, как учит Павел, и заключает Его в объятия. Ухватившись за Него верой, мы получаем праведность и жизнь. Потому что Христос есть Сын Божий, из чистой любви отдавший Себя ради моего искупления. В этих словах Павел дает прекрасное описание пастырства и деяния Христа, умилостивившего Бога, вступающегося и молящегося за грешников, отдавшего Себя в жертву за их грехи и искупившего их. Поэтому ты должен правильно понимать сущность Христа — не как софисты и фанатики, делающие из Него нового Законодателя, Который, отменив старый Закон, установил новый. Для них Христос — надсмотрщик и тиран. Но ты должен, как Павел, видеть в Нем Сына Божьего, Который не благодаря нашей заслуге или праведности, но исключительно из милости и любви отдал Себя в жертву Богу за нас, презренных грешников, чтобы навсегда освятить нас. Поэтому Христос — не Моисей, не надсмотрщик и не Законодатель. Он — Источник благодати, Спаситель и Сострадающий нам. Другими словами, Он — чистая, бесконечная милость, Дающий и Отданный. Таково верное изображение Христа. Если изображать Его по-другому, можно впасть в искушение. Высочайшее и труднейшее искусство для христианина — уметь видеть Христа таким. Мне очень трудно, даже имея великий свет Евангелия, огромный опыт и обширную практику его изучения, видеть Христа так, как видит Его Павел. Вот насколько это учение и пагубное представление о Христе как о Законодателе проникло, как масло, в мои кости. В этом смысле вы, молодые, счастливее нас, стариков. Вас не заразили теми вредными идеями, которыми заражен я с детства, так что при одном упоминании имени Христа я пугался и бледнел, поскольку был убежден, что Он — Судья. Поэтому я должен прилагать двойное усилие: во-первых, чтобы переучиться и противостоять представлению о Христе как о Законодателе и Судье, постоянно тянущему меня назад; во-вторых, чтобы приобрести новое понимание, а именно — веру во Христа как в Оправдателя и Спасителя. Имея желание, гораздо проще научиться веровать во Христа правильно. Поэтому, если какая-либо печаль и терзание удручают сердце, следует приписывать это не Христу, даже если они приходят под именем Христа, а дьяволу, который часто приходит под именем Христа и принимает вид ангела света 2Кор 11:14.

Научимся же отличать Христа от Законодателя не только на словах, но и на деле и в жизни. Тогда при виде дьявола, притворившегося Христом и изводящего нас под Его именем, мы будем знать, что это не Христос, а дьявол. Потому что Христос — это радость трепещущего и волнующегося сердца. Так учит нас Павел, прославивший Христа чудеснейшим именем — «возлюбивший меня {примечание: здесь и в следующем абзаце слова, выделенные курсивом, в латинском оригинале «Лекций» набраны заглавными буквами.} и отдавший Себя за меня». Поэтому Христос — Любовь для находящихся в скорби, грехе и смерти; Любящий, Который отдает Себя за нас и становится нашим Первосвященником, то есть встает Посредником между Богом и нами, несчастными грешниками. Что, спрашиваю я, может принести больше радости и счастья? Если все это правда — а это должно быть правдой, иначе все Евангелие ложно, — тогда мы, без сомнения, не оправдываемся праведностью Закона, и еще меньше — нашей собственной праведностью.

Читай же слова «меня» и «за меня» с выражением и привыкни с твердой верой принимать это «меня» на свой счет. И не сомневайся, что принадлежишь к числу тех, кто говорит: «Меня». Христос возлюбил и отдал Себя не только за Петра и Павла — та же благодать принадлежит нам и приходит к нам, как и к ним, поэтому мы тоже входим в это «меня». Ибо как мы не можем отрицать, что все являемся грешниками и что своим грехом Адам разрушил нас и сделал врагами Богу, заслуживающими Божьего гнева и суда и достойными вечной смерти, потому что все устрашенные сердца чувствуют и признают это, так мы не можем отрицать, что Христос умер за наши грехи, чтобы оправдать нас. Ибо Он умер не для того, чтобы сделать праведными праведных — Он умер, чтобы сделать грешников праведными, друзьями и сынами Бога, наследниками всех небесных даров. И поэтому отчего, чувствуя и признавая себя грешником из-за греха Адама, я не могу сказать при этом, что праведен благодаря праведности Христа, особенно когда слышу, что Он возлюбил меня и отдал Себя за меня? Павел очень твердо веровал в это и поэтому говорил с такой плерофорией. {Примечание: от греч. πληροφορία — «полнота», «полная уверенность», «полная мера». Возможно, аллюзия на 1Фес 1:5.}

21 Не отвергаю благодати Божией…

Это второй аргумент данного Послания. Особое внимание обрати здесь на то, что желание обрести оправдание делами Закона приравнивается к отвержению благодати Божьей. Что, спрашиваю я, может быть более нечестивым и греховным, чем отвержение благодати Божьей и отказ от оправдания верой во Христа? Более чем достаточно уже и того, что мы нечестивы и преступили все Заповеди Божьи, но мы прибавляем сверх того еще и вот этот грех грехов — самодовольно отвергаем благодать и прощение грехов, предлагаемое нам через Христа. Это богохульство, поверь мне, несказанно больше и страшнее. Никакой иной грех Павел и другие Апостолы не порицают столь яростно, как пренебрежительное отношение к благодати и отвержение Христа. И все же мы очень легко совершаем этот грех. Потому Павел столь резко выступает против антихриста — ведьго Первосвященника, предавшего Себя в жертву за наши грехи. Отрицать Христа таким образом значит оплевывать и попирать Его, ставить себя самого на Его место и говорить: «Я оправдаю и спасу тебя». — «Как?» — «Мессами, паломничествами, индульгенциями, соблюдением [монашеского] устава и т. п.» Посему антихрист воспротивился Богу и вознес себя выше Бога 2Фес 2:4, поставил себя на место Христа, отверг благодать и отказался от веры. Ибо он учит так: «Вера бесполезна, если не имеет дел». Этим ложным представлением он совершенно затмил и закопал благодеяние Христово. А на месте благодати, Христа и Его царства он учредил доктрину о делах и царство обрядов, закрепив это своими легкомысленными и пустыми деяниями. Таким образом он вырвал весь мир из рук Христа, Который лишь один должен править в сердце, и насильно низверг этот мир в преисподнюю.

Из этого очевидно, к чему ведет отречение от благодати Божьей, выражающееся в стремлении к получению оправдания через Закон. Слышал ли кто-либо когда-либо, что, исполняя Закон, мы отвергаем благодать? Разве мы грешим, исполняя Закон? Нет. Но мы отвергаем благодать в том случае, если, исполняя Закон, полагаем при этом, будто посредством него получаем оправдание. Закон добр 1Тим 1:8, свят и полезен. Но он не оправдывает. Посему тот, кто исполняет Закон, имея намерение таким путем оправдаться, аннулирует благодать, отвергает Христа и Его жертву, отказывается получить спасение как бесценный дар, но вместо этого пытается искупить свои грехи праведностью Закона, заслужить благодать собственной праведностью. Такой человек, несомненно, богохульствует и отвергает благодать Божью. Ужасно и прискорбно говорить, что человек может быть столь извращен и скверен, что даже отвергает Божье милосердие и благодать. Тем не менее весь мир поступает подобным образом, хотя и не хочет выглядеть так поступающим, но говорит, что высоко чтит Бога. Далее следует второй аргумент:

...А если законом оправдание, то Христос напрасно умер.

Здесь я вновь предупреждаю, что Павел говорит не о церемониальном законе, как все время полагают софисты. Начало данному заблуждению положили Ориген и Иероним. Их учения на этот счет были особенно опасны. За ними последовали все схоласты, и в наши дни Эразм одобряет и подтверждает их заблуждения. Но благочестивые люди должны просто избегать вздора, который несут те, кто настолько извратили мысль Павла своими глупыми толкованиями. Они говорят о том, чего не познали и не испытали. Как будто церемонии и обряды не были также благими и святыми! Конечно же, рукоположение священников, обрезание, жертвоприношения, культ, богослужение и тому подобные святые дела также относились к церемониям. Поэтому Павел говорит обо всем Законе.

Эти слова Павла следует обдумать и тщательно взвесить со следующих позиций: разве неправда, что Христос умер? Разве Он умер напрасно? Если мы не относимся к явно умалишенным, то нам придется ответить, что Он умер, и умер не напрасно, не за Себя, а за нас. Но если Он умер не напрасно, значит праведность — не от Закона.

Итак, здесь имеются в виду оба Закона — Закон церемониальный [обрядовый] и Закон моральный, или Декалог. Представь себе, что посредством заслуги congrui ты добился такого продвижения, что тебе был дарован Дух и ты имеешь любовь. Конечно, все это было бы небывальщиной и, по природе вещей, никогда не могло бы произойти. Но вообрази, говорю я, что, делая «то, что в тебе есть», ты обретаешь благодать, становишься праведным и получаешь Духа. На каком основании? На основании заслуги congrui? Значит Христос тебе не нужен, Он для тебя бесполезен и умер напрасно.

Далее, возьми даже сам Декалог. Он заповедует высшую форму поклонения, а именно — страх Божий, веру, любовь к Богу, а также любовь к ближнему. Если ты можешь показать кого-то, кто оправдан на основании Закона Декалога, значит по-прежнему выходит, что Христос умер напрасно. Ибо всякий, кто оправдан на основании Закона Декалога, имеет внутри себя силу для обретения праведности. Ибо, исполняя естественным образом то, что свойственно ему [«есть в нем»], он наверняка заслуживает благодать, и Святой Дух вселяется в него, и потому он способен любить Бога и ближнего своего. Если это правда, то отсюда неизбежно следует вывод, что Христос умер напрасно. Ибо зачем человеку нужен любящий его и предающий Себя за него Христос, когда и без Христа, благодаря заслуге congrui, он способен обрести благодать, а затем, поступая добропорядочно, заслужить вечную жизнь de condigno, или воистину оправдаться посредством исполнения Закона? Тогда давайте полностью удалим Христа со всеми Его благодеяниями, потому что [в таком случае] Он совершенно бесполезен. Но зачем же Христос родился, был распят и умер? Зачем Он стал моим Первосвященником, любящим меня и принесшим за меня неоценимую жертву — Себя самого? Зачем Он совершил все это? Да просто так, безо всякой надобности, если верен тот способ оправдания, о котором говорят софисты, потому что я нахожу праведность в Законе или в себе самом, помимо благодати и без Христа.

Но разве можно сносить и покрывать такое богохульство, что, не щадя собственного Сына, предавая Его за всех нас Рим 8:32, Всевышний делал это несерьезно, просто ради забавы? Чем допустить такое, по мне, пусть лучше святость не только всех папистов и фанатиков, но даже всех ангелов навеки будет отвергнута и осуждена вместе с самим дьяволом! Я не желаю видеть никого, кроме этого Христа. Он должен быть для меня таким сокровищем, чтобы по сравнению с Ним все остальное являлось грязными отбросами. Он должен быть для меня таким светом, чтобы, когда я ухватываюсь за Него верой, я не знал — существуют ли вообще в этом мире такие явления, как Закон, грех или неправедность. Ибо что есть все сущее на небе и на земле по сравнению с Сыном Божьим?

Таким образом, отвержение благодати Божьей — это великий и широко распространенный грех. Это грех, совершаемый всеми «поборниками праведности». {Примечание: людьми, уповающими на собственную праведность.} Ибо, стремясь оправдаться заслугой congrui, или своими собственными делами и скорбями, или посредством Закона, они, как мы уже говорили выше, отвергают благодать Бога и Христа. И папа был учредителем всех этих мерзостей. Затмив, а фактически — полностью похоронив Благовестие Христово, он наполнил и обременил мир своими нечестивыми традициями. Доказательством этого, помимо прочего, являются его индульгенции и буллы, в которых он отпускает грехи не тем, кто верует, но тем, кто раскаивается, исповедуется и протягивает руку помощи. {Примечание: очевидно, намек на три шага католического таинства покаяния: сокрушение, исповедь и сатисфакция [удовлетворение за грехи].} По сути, тем самым утверждается, что Христос умер напрасно, а благодать тщетна и бесполезна. Таким образом, мерзости и богохульства папства бесчисленны. И все же даже сейчас, в ярком свете истины, софисты отстаивают свои нечестивые и тщетные суждения. Они по-прежнему утверждают, что естественные наклонности человека являются здравыми и что своими собственными добрыми делами и заслугами люди способны подготовить себя к [принятию] благодати. Они столь далеки от признания своего нечестия и заблуждения, что защищают их даже против собственной совести.

Мы же постоянно утверждаем вслед за Павлом — ибо мы не хотим отвергать благодати Божьей, — что либо Христос умер напрасно, либо Закон не оправдывает. Но Христос умер не напрасно, поэтому Закон не оправдывает. Христос, Сын Божий, оправдал нас Своей чистой благодатью и Своим милосердием. Следовательно, Закон не мог бы достичь этого. Ибо если бы Закон сделал это, то Христос, предавая Себя за наши грехи, чтобы мы могли быть оправданы, действовал бы тогда безумно. Таким образом мы заключаем, что мы оправдываемся не заслугой congrui или condigni, не крестом или скорбями и не самим Законом, но целиком и полностью верой во Христа.

Но если мое спасение стоило Христу так дорого, что Он вынужден был даже умереть за мои грехи, то мои дела и даже праведность Закона представляют собой нечто крайне малоценное и вообще ничто по сравнению с такой великой ценой. Ибо я не могу купить на свое ничтожное жалованье того, что стоит многих тысяч золотых талантов. {Примечание: из рукописного конспекта «Лекций» можно заключить, что Лютер процитировал эту пословицу на немецком языке.} Итак, не говоря уже о меньших вещах, Закон, со всеми его делами и всей его праведностью, — это лишь ничтожное жалованье, подачка, в сравнении со Христом, чьими смертью и воскресением побеждена моя смерть и дарованы мне праведность и вечная жизнь. Так неужели же, презрев и отвергнув эту несравненную цену, я стану посредством Закона и дел congrui и condigni (этих нечистот и навоза, как выражается Павел, особенно если сравнишь их со Христом) добиваться праведности, которую, как удостоверяет здесь Павел, Христос уже ниспослал мне даром и исключительно из любви, и это стоило Ему того, что Он должен был предать Себя за меня? Как я уже говорил, так поступает весь мир и особенно те, кто желают считаться в мире самыми лучшими и самыми святыми. Тем самым они ясно утверждают, хотя устами они исповедуют иначе, что Христос умер напрасно. Этим они сверх всякой меры хулят Христа, плюют Ему в лицо, попирают Сына Божьего ногами, оскверняют Кровь завета и т. д.

Следует особо заметить, что, говоря здесь о праведности {примечание: в зависимости от контекста, лат. iustitia также означает «справедливость», «правосудие», «право», «юстиция». — Ред.}, Павел имеет в виду сферу не государственную или семейную, но высшего порядка. То есть он обсуждает вопрос не о гражданской праведности. Бог действительно одобряет ее, требует ее осуществления и вознаграждает ее, и разум до некоторой степени способен ее осуществлять. Но Павел рассматривает праведность пред Богом, которой мы освобождаемся от Закона, греха, смерти и всякого порока, становимся причастны благодати, праведности и жизни и, в конце концов, будем поставлены господами неба, земли и всех творений. Эту праведность не может создать ни человек, ни божественный Закон.

Закон добавлен к разуму, чтобы просвещать и помогать человеку, показывая ему — чтó он должен делать, а чего избегать. Тем не менее, стараясь изо всех своих сил и всего своего разума, и даже с добавлением к этому великого света и божественного благословения Закона, человек все же не может быть оправдан. Итак, если самое лучшее, что мир имеет на этой земле, — Закон, который, как солнце, добавляется к немощному разуму, земному свету, свету человеческого пламени, чтобы освещать и направлять его — не может оправдывать, то что может делать разум без Закона? Что? То же самое, что сделал папа со своими университетами и монахами. Своими человеческими традициями они затмили даже свет Первой заповеди. Никто из них не может правильно понять ни одной буквы Закона, но все они ходят во тьме разума. Это намного более ужасное заблуждение, чем то, что происходит из доктрины о делах Закона.

Посему это очень могущественные слова: «А если законом оправдание…» и т. д. Он ничего не говорит о могуществе, разуме и мудрости человека, как бы велики они ни были. Ибо чем они больше, тем проще и быстрее они вводят человека в заблуждение. Он просто говорит: «А если законом оправдание…» и т. д. Таким образом, человеческий разум с помощью законов, пусть даже божественных, не может достичь праведности, уводит человека прочь от праведности и отвергает Христа. Но если бы он мог достичь праведности, то Христос умер напрасно. Итак, противопоставляй смерть Христа любым законам и вместе с Павлом не знай ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого 1Кор 2:2, — так чтобы ничто, кроме Него, не могло сиять. Тогда ты будешь просвещенным, праведным и святым и примешь Святого Духа, Который сохранит тебя в чистоте Слова и веры. Но как только Христос теряется из виду, все становится бесцельно.

Здесь снова мы видим, что восхваление праведности Закона или собственной праведности человека, согласно Павлу, является неуважением и отвержением благодати Божьей, а также отрицанием и принижением значения смерти Христовой. Павел не является великим оратором, но взгляните на те красноречивые аргументы, которые он приводит в свою защиту. Где еще, спрашиваю я, встречается такое красноречие, которое можно поставить рядом со словами: «Отвержение благодати» или «Благодать Христова» или «Христос напрасно умер»? Этими словами выражается столь великое негодование, что красноречия всего мира не хватило бы, чтобы выразить его. «Умер напрасно» — немногословное изречение. Но сказать, что Христос умер напрасно, значит полностью зачеркнуть Его. Всякий, желающий поупражняться в красноречии, имеет здесь достаточно материала, чтобы развить и углубить мысль о том, каким отвратительным богохульством является учение о праведности Закона и дел. Что может быть более ужасным или более богохульным, чем услышать, что я делаю смерть Христа ненужной и бесполезной, соблюдая Закон для того, чтобы оправдаться им? Но делать бесполезной смерть Христа значит делать бесполезными Его воскресение, Его победу, Его славу, Его царство, небеса, землю, Самого Бога, короче говоря — все сущее. Разве это пустяки? Если бы ты сказал, что Галльское королевство или Римская империя были учреждены напрасно, тебя сочли бы безумным. А ведь это не идет ни в какое сравнение, если скажешь, что напрасно умер Христос.

Сии небесные громы и молнии у Павла, обращенные против праведности Закона и собственной праведности человека, должны были по справедливости удержать нас от этого страхом. Сей гром повергает и осуждает всякую монашескую жизнь, религию и праведность, содержащиеся в культовых служениях, заповеданных Законом или самочинных. Кто бы не наплевал на свои обеты, тонзуру, капюшон, человеческие традиции и даже на Закон Моисеев, если бы услышал, что ради всего этого он отвергает Божью благодать и делает бесполезной смерть Христа? Когда мир слышит это, он не верит, что это действительно так, ибо не думает, что в сердце человеческое может войти такая порочность, чтобы оно отвергло Божью благодать и считало смерть Христа бесполезной. И все же этот ужасный грех является весьма и весьма распространенным. Ибо всякий, кто ищет праведности в стороне от веры во Христа — будь то через дела, через сатисфакции или страдания, или через Закон Божий, — отвергает Божью благодать и выказывает презрение к смерти Христа, даже если устами утверждает противоположное.