Библия » Златоуст Толкование Иоанна Златоуста

Римлянам 8 Послание к Римлянам 8 глава

4(б). «Итак нет ныне, — говорит, — никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе живут не по плоти, но по духу» (8:1). Но (апостол) сказал об этом не прежде, как упомянув еще раз о прежнем состоянии. Сказав сперва: «Итак тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха» (7:25), присовокупил потом: «Итак нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе живут». А так как словам его противоречило то, что многие грешат и после крещения, то он спешит и к этому и не просто говорит: «которые во Христе Иисусе живут», но прибавляя: «не по плоти», чем и показывает, что все происходит уже от нашего нерадения, так как ныне возможно ходить не по плоти, а тогда (до Христа) было трудно. Потом это же самое (апостол) раскрывает иначе, продолжая так: «Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня» (8:2). Под именем закона духа (апостол) разумеет здесь Духа, — как грех назвал законом греха, так и Духа называет законом духа. Но и закон Моисея он наименовал также духовным, сказав: «Ибо мы знаем, что закон духовен». Итак, какое же различие? Большое и бесконечное. Тот есть закон духовный, а этот — закон Духа. Чем же отличается один от другого? Тем, что один только дан Духом, а другой, принявшим его обильно, даровал Духа. Потому (апостол) наименовал его также законом жизни в противоположность закону греха, а не закону Моисея. Когда говорит: «Освободил меня от закона греха и смерти», то разумеет здесь не Моисеев закон, так как нигде не называет его законом греховным (да как он мог и назвать так закон, который неоднократно именовал праведным и святым, разрушителем греха?), но разумеет закон, противовоюющий закону ума. Эту жестокую брань прекратила благодать Духа, умертвившая грех и сделавшая борьбу легкою для нас, сперва увенчавшая, а потом с большою помощью увлекающая на подвиг. И как (апостол) всегда делает, переходя от Сына к Духу, а от Духа к Сыну и Отцу, все наше вменяя Троице, так поступает и здесь; сказавши: «Кто избавит меня от сего тела смерти?» показал, что Отец совершает это чрез Сына; потом опять приписывает это Святому Духу вместе с Сыном, когда говорит: «Закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня»; после снова приписывает Отцу и Сыну. «Как закон, — говорит, — ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной [в жертву] за грех и осудил грех во плоти» (ст. 3). Опять кажется, будто он осуждает закон, но при тщательном внимании открывается, что он очень хвалит его, доказывая, что закон согласен со Христом и предписывает то же самое. Ведь не сказал — худое закона, но — «был бессилен», и опять — «как закон, ослабленный», а не — в нем поступал худо или злоумышлял. Самую немощь приписывает не закону, а плоти, говоря: «Как закон, ослабленный плотию». Плотью же опять здесь называет не самое существо и основание ее, а мудрование плотское, почему и освобождает от обвинения как тело, так и закон, и не только этим, но и следующими словами.

5. Если бы закон был враждебен, то как Христос явился к нему на помощь, выполнил его праведность и протянул руку, осудив грех во плоти? Это именно и оставалось (сделать), потому что закон давно уже осудил грех в душе. Итак, что же? Неужели закон совершил больше, а Единородный Божий меньше? Никак. Ведь и первое совершил преимущественно Бог, давши закон естественный, а потом приложивши и закон писанный; иначе не было бы никакой пользы от большего, если бы не было предложено меньшее. Какая в самом деле польза знать, что должно делать, не делая этого? Никакой, — напротив, за это будет даже большее осуждение. Таким образом, Кто спас душу, Тот и сделал плоть благопокорною. Учить не трудно, но показать путь, которым с удобством можно достигнуть этого, — вот дело достойное удивления. Для того пришел Единородный и не прежде удалился, как освободив нас от того неудобства. Всего же важнее самый образ победы: (Христос) не другую принял плоть, но ту же самую, покоренную, подобно тому, как царский сын, увидев, что на рынке бьют женщину худую и продажную, называет себя ее сыном и таким образом освобождает ее от нападающих. То же самое сделал (Сын Божий): Он исповедал Себя Сыном человеческим, явился на помощь плоти и осудил грех. Итак, грех не осмелился бить ее больше, а, лучше сказать, он уже поразил ее ударом смерти, но всего удивительнее то, что не пораженная плоть, но поразивший грех подвергся за это осуждению и гибели. Если бы победа совершилась не во плоти, это не так было бы удивительно, потому что и закон производил это, но удивительно то, что (Христос), имея плоть, воздвиг победный трофей, и та самая плоть, которая тысячекратно была побеждена грехом, одержала над ним блистательную победу. Смотри же, сколько совершилось необычайного: во-первых, грех не победил плоти; во-вторых, он сам был побежден и притом побежден плотию, — ведь не одно и то же — не быть побежденной и победить того, кто всегда побеждал; в-третьих, плоть не только победила, но и наказала, так как тем, что (Христос) не согрешил, Он явился непобежденным, а тем, что умер, Он победил и осудил грех, сделав для него страшной ту самую плоть, которая была прежде презираема. Так Он уничтожил и силу греха, уничтожил и смерть, введенную в мир грехом. Пока грех встречал грешников, он по справедливому основанию наносил им смерть; когда же, нашедши тело безгрешное, предал его смерти, то, как сделавши несправедливость, подвергся осуждению. Ты видишь, сколько совершилось побед: плоть не была побеждена грехом, но и сама его победила и осудила, и не просто осудила, но осудила, как согрешивший. (Христос) сперва изобличил его в неправде, потом осудил и осудил не просто силой и властью, но и словом правды. Это и выразил (апостол), сказавши о грехе: «Осудил грех во плоти», это тоже значит, что сперва изобличил в тяжком грехе, а потом уже осудил его. Ты видишь, что всюду осуждается грех, а не плоть, плоть же увенчивается и произносит свой приговор над грехом? А если сказано, что (Бог) послал Сына «в подобии плоти», то не думай на основании этого, что плоть Христа была иная: так как (апостол) сказал — «греховной», то и прибавил слово — «в подобии». Христос имел не грешную плоть, а подобную нашей грешной, но безгрешную, и по природе одинаковую с нами. Таким образом, и отсюда видно, что природа плоти не зла. Христос уготовал победу, не принявши другой плоти, вместо прежней, и не изменив эту в существе, но, согласившись пребывать в том же самом естестве, достиг того, что оно приобрело венец за победу над грехом, а после этой победы воскресил его и сделал бессмертным. Но какое, спросишь, имеет отношение ко мне то, что совершилось в той плоти? Для тебя преимущественно это и имеет значение, потому и прибавил: «Чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти» (ст. 4). Что значит «оправдание»? Конец, цель, успех. Чего же закон желал, и что некогда производил? Чтобы человек был безгрешен. Это именно ныне совершено для нас Христом; Его дело было противостать и победить, а наше — воспользоваться победою. Итак, мы не согрешим, если не слишком ослабеем и не падем, почему (апостол) и присовокупил: «В нас, живущих не по плоти». А чтобы ты, услышав, что Христос избавил тебя от греховной брани и что, после осуждения греха во плоти, исполнилось в тебе оправдание закона, не отверг всякое приготовление, апостол, как выше, сказав: «никакого осуждения», присовокупил: «живущих не по плоти», так и здесь то же самое прибавил к словам: «чтобы оправдание закона исполнилось в нас», а лучше сказать, здесь прибавлено и нечто гораздо большее. Сказав: «Чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти», присовокупил: «но по духу», давая тем разуметь, что должно не только воздерживаться от зла, но и украшаться добром. Дать тебе венец — дело Христово, а удержать данное — твое. Христос совершил для тебя то, в чем состояло оправдание закона, именно, чтобы ты не подлежал клятве.

6. Итак, не погуби этого дара, но постоянно сохраняй это прекрасное сокровище. Здесь (апостол) внушает тебе, что для нашего спасения недостаточно крещения, если после него не покажем жизни достойной этого дара. Таким образом, говоря и это, он опять защищает закон. И после того, как мы уверовали во Христа, надлежит все делать и исполнять, так чтобы оправдание закона, исполненное Христом, в нас пребывало, и не было уничтожено. «Ибо живущие по плоти, — говорит (апостол), — о плотском помышляют, а живущие по духу — о духовном. Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир, потому что плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» (ст. 5−7). Но это не есть обвинение плоти. Пока она сохраняет собственное свое значение, не бывает ничего несообразного; когда же мы позволяем ей все, и она, преступив свои пределы, восстанет на душу, тогда все губит и портит не по собственной своей природе, но вследствие неумеренности и происходящего из нее беспорядка. «А живущие по духу — о духовном. Помышления плотские суть смерть». Не сказал: естество плоти или сущность тела, но — «плотские помышления», — то, что можно исправить и уничтожить. А говоря это, он не приписывает плоти собственного помышления, — нет, — но указывает на более грубое стремление ума, которому дает имя, заимствованное от худшей части человека, подобно тому как часто и целого человека вместе с душою обыкновенно называет плотью. «А помышления духовные». Опять и здесь говорит о духовном помышлении, как и ниже пишет: «Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа» (8:27), и показывает многочисленные блага, проистекающие из него для настоящей и будущей жизни. В сравнении со злом, какое производится плотским мудрованием, гораздо более добра доставляет духовное мудрование, что (апостол) и выразил, сказавши: «жизнь и мир». «Жизнь» — в противоположность прежде сказанному — «Помышления плотские суть смерть», а «мир» — в противоположность сказанному после, потому что, сказавши — «мир», присовокупил: «Потому что плотские помышления суть вражда против Бога», что хуже смерти. Потом, показывая, почему плотское мудрование есть смерть и вражда, говорит: «Ибо закону Божию не покоряются, да и не могут». Но не смущайся, слыша: «да и не могут», так как это затруднение легко разрешить. Под именем плотского мудрования (апостол) разумеет здесь помысел земной, грубый, пристрастный к житейскому и к худым делам, о котором говорит, что он не может покориться Богу. Какая же надежда на спасение, если, будучи злым, невозможно сделаться добрым? Но не это говорит (апостол), иначе как же сам Павел сделался столь великим? Как — разбойник? Как — Манассия? Как — ниневитяне? Как восстал Давид после своего падения? Как пришел в себя Петр, отрекшийся (от Христа)? Как блудный сын был причислен к стаду Христову? Как возвратили себе прежнее блаженство галаты, утратившие благодать? Итак, (апостол) не то говорит, что худому невозможно сделаться добрым, но то, что невозможно, оставаясь порочным, покориться Богу; а кто переменяется, тому, конечно, легко сделаться добрым и покориться Богу. Он не сказал, что человек не может покориться Богу, но говорит, что худой поступок не может быть добрым; это то же значит, что сказать: блудодеяние не может быть целомудрием, а порок — добродетелью. Так, когда (Христос) говорит в Евангелии: «Не может … дерево худое приносить плоды добрые» (Мф 7:18), то Он не отрицает этим возможности перехода от порока к добродетели, а говорит только, что пребывание в пороке не может приносить добрых плодов. Он не сказал, что худое дерево не может сделаться хорошим, а говорит, что, оставаясь худым, оно не может приносить добрых плодов. А что худое может измениться, это (Христос) показал и здесь, и в другой притче, когда говорил о плевелах, сделавшихся пшеницею, почему и запрещает их выдергивать, «чтобы, выбирая плевелы, — как сказал Он, — вы не выдергали вместе с ними пшеницы» (Мф 13:29), то есть ту, которая из них будет. Итак, (апостол) плотским мудрованием называет порок, а духовным мудрованием данную благодать и деятельность, одобряемую благою волей, и рассуждает здесь вовсе не о существе и природе, а о добродетели и о пороке. Чего не мог ты сделать, находясь под законом, говорит (апостол), то можешь сделать ныне, — можешь ходить прямо и правильно, если получишь помощь от Духа. Недостаточно ведь еще не ходить по плоти, но должно ходить по Духу, потому что для нашего спасения нужно не только уклоняться от зла, но и делать добро. А это будет, если мы душу предадим Духу, а плоть убедим познавать свое положение. Таким образом, мы и ее сделаем духовной, равно как, если станем предаваться беспечности, сделаем душу плотской.

7. Так как дар сообщен не по естественной необходимости, но вручен по свободному произволению, то от тебя уже зависит сделаться тем или другим. (Христос) совершил все, что от Него зависело: грех не противовоюет закону ума нашего и не пленяет нас, как прежде, но все это миновало и исчезло, страсти скрылись, страшась и трепеща благодати Духа. Если же ты погашаешь свет, сталкиваешь возницу и изгоняешь кормчего, то самому себе приписывай причину обуревания волнами. А что теперь добродетель сделалась более исполнимой, потому и стремление к любомудрию увеличилось, ты можешь видеть из того, в каком состоянии находился род человеческий, когда господствовал закон, и в каком находится ныне, когда воссияла благодать. Что прежде казалось ни для кого невозможным, как то: девство, презрение смерти и других очень многочисленных страданий, то ныне с успехом исполняется повсюду в мире. Не только у нас, но и у скифов, фракиян, индийцев, персов и у других варварских народов есть лики дев, сонмы мучеников, общины монахов и монахинь, и притом в большем числе, чем живущих в брачном союзе, везде ревностное исполнение поста, обилие нищеты, а жившие под законом, кроме одного или двух примеров, не могли и во сне того себе представить. Итак, видя истину событий, взывающую громогласные трубы, не предавайся изнеженности и не теряй столь великой благодати. Беспечному и по принятии веры невозможно спастись. Подвиги сделались легкими для того, чтобы ты, совершая борьбу, побеждал, а не для того, чтобы дремал и величием благодати воспользовался как предлогом к нерадению, опять погрузившись в прежнюю тину грехов. Потому (апостол) и присовокупляет: «Посему живущие по плоти Богу угодить не могут» (Рим 8:8). Итак, что же? Неужели, скажут, мы будем отсекать тело и станем разлучаться с плотью, чтобы угодить Богу? Неужели ты, ведя нас к добродетели, повелеваешь нам быть самоубийцами? Видишь ли, сколько рождается несообразностей, если сказанное (апостолом) мы станем понимать буквально? Под именем плоти Павел и здесь разумеет не тело, не сущность тела, а плотскую и мирскую жизнь, исполненную роскоши и распутства, которая целого человека делает плотью. Как окрыляемые Духом делают и самое тело духовным, так и удаляющиеся Духа, служащие чреву и удовольствиям, делают самую душу плотью, не изменяя ее сущности, но губя ее благородство. Такой образ выражения часто встречается и в Ветхом Завете и означает под именем плоти грубую и нечистую жизнь, исполненную гнусных удовольствий. Так и Ною было сказано: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть» (Быт 6:3). Хотя и сам Ной облечен был плотью, но быть облеченным плотью не составляло вины, так как это было естественно; преступно же возлюбить плотскую жизнь. Потому Павел говорит: «Посему живущие по плоти Богу угодить не могут», и продолжает: «Но вы не по плоти живете, а по духу» (Рим 8:9). И здесь опять разумеет не просто плоть, но такую плоть, которую увлекают страсти и предают мучению. Для чего же, спросишь, не сказал он именно так и не указал такого различия? Чтобы ободрить слушателя и показать, что не в теле будет жить тот, кто истинно живет. Так как всякому известно, что пребывание во грехе не свойственно духовному, то (апостол) указывает нечто большее, говоря, что духовный человек не только не пребывает во грехе, но даже и не во плоти, — еще здесь делается ангелом, возносится на небо и просто носит только тело. Если же ты осуждаешь плоть за то, что (апостол) по имени ее называет жизнь плотскою, то таким образом будешь осуждать и мир, потому что по имени его часто называется порочная жизнь, как и Христос говорил ученикам: «Вы не от мира» (Ин 15:19); и опять братиям Своим говорил: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня ненавидит» (Ин 7:7). И душу в таком случае придется назвать отчужденною от Бога, потому что (апостол) живущих в заблуждении наименовал душевными. Но не так это, — нет. Везде необходимо обращать внимание не просто на выражения, но на мысль говорящего, и нужно в точности понимать различие сказанного. Одно — добро, другое — зло, иное же — среднее; например, душа или плоть есть нечто среднее, и может сделаться как тем, так и другим. А дух всегда благ и никогда не делается чем-либо иным. Опять, плотское мудрование, то есть, порочное действие, всегда зло, так как не покоряется закону Божию. Итак, если ты отдашь душу и тело лучшему, то и сам будешь принадлежать к той же стороне, а если отдашь худшему, сделаешься участником гибели, происходящей отсюда, не по природе души или плоти, но по настроению, имеющему власть избирать то или другое. А что действительно это имеет такое значение, и в сказанном нет осуждения плоти, мы исследуем это точнее, опять обратившись к тому же выражению. «Но вы не по плоти живете, а по духу», — говорит.

8. Как это? Неужели они не были во плоти, но пребывали бестелесными? Какой же это может иметь смысл? Замечаешь ли, что он разумел плотскую жизнь? Для чего же не сказал: вы не во грехе пребываете? Чтобы ты узнал, что Христос не только угасил мучительство греха, но и плоть сделал более легкою и духовною, не чрез изменение ее природы, но посредством большего окрыления ее. Как железо от пребывания в огне само делается огнем, сохраняя собственную природу, так и у верующих, имеющих Духа, самая плоть перерождается в ту же деятельность, делаясь всецело духовною, во всем распинаемая и окрыляемая вместе с душою. Таково, например, было тело говорящего об этом (апостола), почему оно презирало всякую роскошь и удовольствия, а увеселялось голодом, побоями, узами и, терпя это, не скорбно. Свидетельствуя об этом, (Павел) говорил: «Ибо …легкое страдание наше» (2Кор 4:17), так было ему хорошо, и так он приучил плоть идти наравне с духом. «Если только (понеже) Дух Божий живет в вас». Слово — «если только» (понеже) (апостол) употребляет часто не для обозначения сомнения, но при полной уверенности и вместо «поелику», как, например, говоря: «Ибо праведно пред Богом — оскорбляющим вас воздать скорбью» (2Фес 1:6); и в другом месте: «Столь многое потерпели вы неужели без пользы» (Гал 3:4). «Если же кто Духа Христова не имеет». Апостол не сказал: если вы не имеете, но неприятное отнес к другим — «тот [и] не Его» (Рим 8:9), говорит.

«А если Христос в вас» (ст. 10). Опять говорит, что Христос в них. О неприятном упомянул кратко и в середине, а о приятном говорит и прежде, и после, притом во многих словах, так что смягчает первое. А, говоря об этом, он не называет Духа Христом, — нет, но показывает, что имеющий Духа не только принимает имя Христа, но и имеет в себе Самого Христа. Невозможно, чтобы Христос не находился там, где присутствует Дух. Где находится одно из лиц Троицы, там присутствует и вся Троица, Она Сама в Себе неразделима и теснейшим образом соединена. Что же будет, спрашиваешь ты, если Христос в вас? «То тело мертво для греха, но дух жив для праведности» (ст. 10). Видишь ли, сколько бедствий возникает от того, что не имеем в себе Духа Святого: смерть, вражда на Бога, невозможность угодить Его законам, невозможность принадлежать Христу, как должно, иметь Его в себе обитающим. Смотри также, сколько благ бывает, если имеем в себе Духа: принадлежать Христу, иметь в себе Самого Христа, соревновать ангелам. Это и значит — умертвить плоть, т. е. жить вечной жизнью, еще здесь на земле иметь залог воскресения и с легкостью идти стезею добродетели. (Апостол) не сказал, что тело уже недеятельно в отношении греха, но — мертво для греха, чем и возвышает легкость подвигов. Тот (кто имеет Христа) увенчивается даже без дел и трудов. Потому (апостол) и присовокупил — «для греха», чтобы ты понял, что Он раз навсегда истребил порок, а не естество тела. В противном случае было бы уничтожено многое такое, что может быть полезно для души. Итак, не об этом говорит (апостол), но он желает, чтобы тело, живя и пребывая, было мертво. Когда наши тела в отношении телесной деятельности нисколько не отличаются от лежащих в могиле, это и есть знак того, что имеем в себе Сына, что в нас пребывает Дух. Но ты, услышав о смерти, не страшись, потому что имеешь в себе действительную жизнь, за которою не будет следовать никакая смерть. Такова жизнь Духа, она уже не покоряется смерти, но губит и истребляет смерть, и сохраняет бессмертным то, что получила. Потому (апостол), назвав тело мертвым, не сказал — Дух живит, но наименовал Его жизнью, давая тем разуметь, что Он может дать жизнь и другим. Потом опять, привлекая слушателя, говорит о причине и свидетельстве жизни: это есть праведность. Когда не бывает греха, не является и смерть, а когда нет смерти, бывает вечная жизнь. «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас» (ст. 11). Опять (апостол) начинает говорить о воскресении, потому что надежда воскресения особенно поощряет слушателя и укрепляет его примером Христовым. Не страшись, говорит, того, что ты облечен смертным телом; имей в себе Духа, и тело несомненно воскреснет. Итак, что же? Разве не воскреснут тела, не имеющие Духа? А как же всем должно предстать пред судилище Христово? Как же будет достоверным учение о геенне? Ведь если не имеющие Духа не воскреснут, то нет и геенны. Итак, что значит сказанное (апостолом)? Все воскреснут, но не все в жизнь, а одни — в наказание, другие же — в жизнь. Потому не сказал: воскресит, но: «оживит», что обозначает больше, нежели воскресение, и даровано одним праведным. Указывая же причину этой чести, он прибавил, говоря: «Духом Своим, живущим в вас». Таким образом, если ты, живя здесь, утратишь благодать Духа и умрешь, не сохранив ее в целости, то без сомнения погибнешь, хотя и воскреснешь. Подобно тому, как (Христос), видя, что в тебе сияет Дух Его, не восхощет предать тебя наказанию, так, увидев, что Он в тебе угас, не согласится ввести тебя в брачный чертог, как и юродивых дев. Итак, не позволяй телу жить ныне, чтобы оно жило тогда; заставь его умереть, чтобы оно не умирало впоследствии. Если оно останется живым, оно не будет жить, а если умрет, будет тогда жить. Тоже будет и при всеобщем воскресении: тело сперва должно умереть и быть погребено, а потом сделаться бессмертным. Тоже совершилось и в крещении: сперва человек распят и погребен, а потом воскрес. Тоже было и с Господним телом: и оно было распято и погребено, а потом воскресло.

9. Итак, станем и мы делать это, будем непрестанно умерщвлять тело в делах его. Я говорю это не о сущности тела, — да не будет, — а о склонностях к порочным делам. Не терпеть ничего человеческого и не служить удовольствиям — в этом тоже состоит жизнь, а лучше сказать, это и есть единственная жизнь. А тот, кто покорился удовольствиям, не может уже и жить, вследствие возникающих отсюда беспокойств, страхов, опасностей и бесчисленного роя страстей. Придет ли ему мысль о смерти, он уже прежде смерти умер от страха; представится ли ему в уме болезнь, обида, бедность или что-нибудь другое из неожиданного, он уже погиб и уничтожен. Что может быть несчастнее такой жизни? Но не таков живущий Духом: он стоит выше и страхов, и скорби, и опасностей, и всякой перемены, потому что ничего не терпит, но, — что гораздо важнее, — презирает все, что бы ни случилось. Как же это бывает? Если Дух постоянно живет в нас, как и (апостол) не просто сказал, чтобы Дух на короткое только время пребывал в нас, но всегда жил, вследствие чего и не сказал: Дух живший, но живущий, означая тем постоянное пребывание. Итак, умерший для жизни есть преимущественно таковой (живущий Духом). По этой причине (апостол) и сказал: «Дух жив для праведности». А чтобы сказанное было яснее, представим себе двоих людей — одного преданного роскоши, удовольствиям и житейской прелести, а другого умершего для всего этого — и посмотрим, кто из них больше живет. Пусть один из этих двоих будет весьма богат и знатен, кормит тунеядцев и льстецов, пирует и упивается и проводит в этом целые дни; а другой, живя в нищете, посте, в прочем суровом житии и любомудрии, только к вечеру принимает необходимую пищу, или, если хочешь, не ест по два и по три дня. Кто же у нас из этих двоих преимущественно живет? Хорошо знаю, что многие укажут на того, который веселится и расточает свои имущества, а мы называем того, который удовлетворяется умеренностью. Если же возникает еще спор и противоречие, то войдем в жилище каждого, и именно во время самого веселия, когда богач, по твоему мнению, живет в полном смысле, и, вошедши, посмотрим, в каком состоянии каждый из них находится: из дел их видно будет, кто жив и кто мертв. Итак, одного найдем за книгами, в молитве и в посте или бодрствующим за каким-либо другим необходимым делом, трезвящимся и беседующим с Богом, а другого найдем погруженным в пьянство и в состоянии нисколько не лучше мертвого; если же подождем до вечера, то увидим, что он еще больше бывает объят смертью и в таком состоянии застает его сон, между тем как первый проводит ночь без сна и бодрствует. Итак, о котором мы можем сказать, что он преимущественно живет, о том ли, который лежит в бесчувственном состоянии и служит для всех предметом смеха, или о том, кто трудится и беседует с Богом? Если ты подойдешь к первому и спросишь о чем-нибудь необходимом, то не услышишь ни слова, как от мертвого; а если пожелаешь побеседовать со вторым, хотя бы и ночью, или днем, то увидишь, что он походит более на ангела, нежели на человека, и услышишь, как он любомудрствует о небесных предметах. Видишь ли ты, что один живет выше всех живущих, а другой лежит в состоянии, которое хуже состояния умерших. Последний, если и примется за какое-нибудь дело, видит одно вместо другого и подобен безумным, а лучше сказать — несчастнее и этих. Если кто-нибудь обидит помешанного в уме, то все мы чувствуем сострадание к обиженному и порицаем обидчика, а если увидим, что кто-нибудь издевается над таким человеком, то не только не чувствуем к нему жалости, но и осуждаем самого лежащего. И, скажи мне, это ли жизнь? Не хуже ли она бесчисленных смертей? Видишь ли ты, что предающийся удовольствиям не только мертв, но даже хуже мертвеца и несчастнее сумасшедшего? Один возбуждает к себе жалость, а другой ненависть, один получает прощение, а другой подвергается наказанию за то именно, чем и болеет. Если же и по наружности так смешон человек, у которого течет гнилая слюна и от которого дурно пахнет вином, то представь, каково положение несчастной души, погребенной в таком теле, как в гробе. Видеть это — то же самое, как если бы кто-нибудь дал полную власть служанке варварского происхождения, безобразной и бесстыдной, издеваться и оскорблять девицу скромную, благоразумную, свободную, благородного происхождения и прекрасную. Таково пьянство.

10. Кто из имеющих ум не предпочел бы лучше тысячу раз умереть, чем прожить таким образом один день? На следующий день после такого смешного препровождения времени человек по видимому встает и трезвым, однако, и тогда не имеет совершенного целомудрия, так как его глаза подернуты еще туманом после бури пьянства. Положим даже, что он и совершенно трезв: какая от этого польза? Трезвость его непригодна ни к чему иному, как только заметит порицателей его. Пока он был в безобразном положении, то имел ту выгоду, что не чувствовал насмешек, а с наступлением дня лишается и этого утешения, потому что сам замечает, как слуги перешептываются, жена краснеет от стыда, друзья осуждают и враги насмехаются. Что может быть печальнее такой жизни — в течение дня служить посмешищем для всех, а вечером опять приводить себя в то же безобразное положение? Но что? Ты желаешь, чтобы я представил тебе в пример лихоимца? И лихоимство есть пьянство своего рода, даже более неприятное, а если оно есть пьянство, то, без сомнения, есть и смерть, притом гораздо хуже той смерти, так как и самое опьянение сильнее. Не так гибельно упиться вином, как страстью к деньгам; там вред ограничивается болезнью и оканчивается бесчувственностью и гибелью самого упившегося, а здесь простирается на тысячи душ, всюду возбуждая различные нападения. Итак, противопоставим одно другому, посмотрим, что у них общего и в чем один превосходит другого, и сделаем сейчас сравнение обоих упившихся. Ведь с тем блаженным, живущих по Духу, их нельзя и сравнивать, а можно только рассматривать в отношении друг к другу. Итак, представим еще раз трапезу, за которой тысячи убийств. Что между ними общего и в чем они походят один на другого? В самом характере болезни: хотя вид пьянства различен, так как одно производится вином, а другое деньгами, но страсть одинакова, потому что они оба одинаково одержимы безумной похотью. Как упивающийся вином, чем больше выпьет чаш, тем больше их желает, так и любящий деньги, чем больше приобретает, тем сильнее разжигает пламя страсти и тем большею томится жаждою. В этом они имеют сходство между собою, а в другом сребролюбец, в свою очередь, имеет преимущество. В чем же именно? В том, что один переносит нечто сообразное с природою, потому что вино имеет горячительное свойство и, усиливая врожденную сухость, таким образом производит у пьяных жажду. А лихоимец вследствие чего постоянно желает большого? Отчего происходит, что когда он больше обогащается, тогда живет в большей нищете? Страсть эта неудобопонятна и походит больше на загадку. Но посмотрим на них, если угодно, когда опьянение их прошло; впрочем, сребролюбца никогда и нельзя увидеть по окончании пьянства, он всегда находится в состоянии опьянения. Итак, посмотрим на них обоих в состоянии опьянения, разберем, кто из них смешнее, и изобразим их самыми точными чертами. Представим себе человека, потерявшего рассудок от вина, как он при наступлении вечера смотрит во все глаза и никого не видит, как бесцельно и без причины блуждает кругом, натыкается на встречающихся, изрыгает, как он растрепан и обнажен до бесстыдства, как жена, дочь, служанка и все много смеются над ним. Выведем также на средину и сребролюбца. Здесь поступки достойны не только смеха, но и проклятия, сильного гнева и бесчисленных громов. Впрочем, рассмотрим пока одно смешное. И сребролюбец, подобно пьяному, никого не узнает, ни друзей, ни недругов, также слеп, хотя смотрит во все глаза, и как тот везде видит вино, так этот везде видит деньги. Изрыгаемое им гораздо гнуснее, потому что он извергает из себя не пищу, но слова хулы, оскорблений, вражды и смерти, привлекая тем на свою голову тысячи небесных молний. Как у пьяного тело бывает синее и расслабленное, такова же у сребролюбца душа, а лучше сказать, и самое тело у него не свободно от этой болезни, но подвержено ей в большей степени, потому что хуже вина изъедают и постепенно истощают его заботы, гнев, бессонница. Одержимый пьянством может хотя ночью протрезвиться, а сребролюбец пьян постоянно, и днем и ночью, и в бодрственном состоянии и во сне, подвергаясь наказанию больше всякого узника и работающих в рудниках или даже другому более тяжелому мучению.

11. Скажи же теперь — жизнь ли это, а не смерть ли, или — не хуже ли и всякой смерти? Смерть доставляет покой телу, избавляет от насмешек, стыда и грехов, а эти два рода пьянства ввергают во все это, заграждают слух, ослепляют глаза и держат рассудок в большом мраке. Сребролюбец ни о чем не хочет ни слышать, ни говорить, как только о прибыли и росте на прибыль, о бесстыдных барышах, о ненавистных торговых заведениях, о делах приличных рабам, а не свободному человеку; как собака, он на всех лает, всех ненавидит, от всех отвращается, против всех враждует без всякой к тому причины, восстает на бедных, завидует богатым, ни с кем не водит дружбы. Если он имеет жену, детей и друзей и если из всего этого нельзя извлечь ему для себя выгоды, то они являются ему врагами более злыми, чем враги действительные. Что может быть хуже такого безумия? Что несчастнее того, когда человек сам себе всюду устраивает утесы, подводные камни, стремнины, пучины и бесчисленные бездны, когда он имеет одно только тело и служит одному чреву? Если тебя привлекают к общественным делам, ты избегаешь этого, опасаясь больших издержек, а сам на себя налагаешь тысячи дел, которые гораздо труднее общественных, совершаешь маммоне служения, которые не только более убыточны, но и более опасны, и приносишь этому злому мучителю не только деньги, телесный труд, душевные мучения и скорби, но и самое тело свое, чтобы у тебя, жалкий и бедный человек, от этого варварского рабства что-нибудь прибавилось. А разве ты не видишь, сколько людей относится на кладбище каждый день, не видишь, что они идут в могилу нагими и лишенными всего и не только не имеют возможности взять ничего из своей собственности, но и то, чем прикрыты, должны уступить червям? Смотри же на них ежедневно и, может быть, это укротит твою страсть, если только, вследствие издержек на погребение, не будешь безумствовать еще больше: ведь страсть жестока, болезнь ужасна. Потому-то и мы в каждое ваше собрание беседуем об этом и постоянно оглашаем ваш слух, чтобы хотя вследствие повторения мог получиться какой-нибудь успех. Но не возражайте: эта разновидная страсть готовит вам многие мучения не только в будущий день, но и прежде его. Стану ли говорить о тех, кто постоянно находится в узах, или кто одержим долговременною болезнью, или борется с голодом, или о ком-либо другом, — ни о ком не смогу сказать, что он терпит столько же, сколько сребролюбцы. Что может быть ужаснее — для всех представляться ненавистным и всех ненавидеть, ни к кому не относиться хорошо, никогда не быть сытым, всегда терпеть жажду, непрестанно бороться с голодом, который гораздо тяжелее обыкновенного, иметь ежедневные скорби, никогда не быть в здоровом уме, постоянно находиться в волнении и тревогах? Все это и еще больше этого переносят сребролюбцы: в случае прибыли, хотя бы получили и владеют всем, они не чувствуют никакого удовольствия, потому что желают большего, а в случае ущерба, хотя бы потеряли один оболь, они представляют себе, что ни с кем не случалось большего несчастья, как будто они потеряли и самую жизнь. Какое слово может изобразить это зло? А если такова здешняя участь сребролюбца, то помысли, что ожидает его по смерти: лишение Царства, геенские муки, вечные узы, внешний мрак, ядовитый червь, скрежет зубов, скорбь, теснота, огненные реки, никогда неугасающая пещь. Собразив все это, и сравнив с удовольствием от денег, исторгни с корнем эту болезнь, чтобы, получивши истинное богатство и освободившись от ужасной этой нищеты, достигнуть тебе и настоящих и будущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 14

«Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти; ибо если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете» (8:12, 13).

Побуждения к духовной жизни. — Дух усыновления. — Достоверность воздаяния. — Благодать сопутствует и помогает в трудах и опасностях. — Нужно быть милосердным. — Величие будущей жизни по сравнению с царским великолепием.

1. Показав, какова награда духовной жизни, которая вселяет в нас Христа, оживотворяет мертвенные тела, окрыляет к небу, делает стезю добродетели более удобной, (апостол) необходимо потом представляет увещание, говоря: итак, мы не должны жить по плоти. Впрочем, он не так сказал, а гораздо выразительнее и сильнее, говоря, что мы должники Духу, — словами: «мы не должники плоти» он именно на это указал. И всюду он это раскрывает, доказывая, что все, совершенное для нас Богом, было не по долгу, а по одной только благодати, все же происходящее после этого от нас, есть не дар, а долг. На это он намекает, когда говорит: «Вы куплены [дорогою] ценою; не делайтесь рабами человеков» (1Кор 7:23), и то же самое показывает, когда пишет: «Вы не свои» (1Кор 6:19). И о том же самом упоминает еще в другом месте, говоря: «Если один умер за всех, то все умерли», и: «За всех умер, чтобы живущие уже не для себя жили» (2Кор 5:14, 15). То же подтверждает и здесь словами: «мы …должники». Потом, так как сказал, «мы не должники плоти», то, чтобы ты опять не отнес этого к существу плоти, он не остановился на этом, но присовокупил: «чтобы жить по плоти». Многое обязаны мы делать и для плоти: питать ее, греть, покоить, лечить в болезни, одевать и оказывать ей множество других услуг. Итак, чтобы ты не подумал, что (апостол) запрещает такое служение плоти, он, сказав: «мы не должники плоти», поясняет это, говоря: «чтобы жить по плоти». Запрещаю, говорит он, иметь такое попечение о плоти, которое доводит до греха, а с другой стороны, желаю, чтобы были заботы и о ней, что он и разъяснил впоследствии. А именно, сказав: «и попечения о плоти не превращайте», не остановился на этом, но присовокупил: «в похоти» (Рим 13:14). Тому же и здесь учит, говоря: пусть и плоть будет предметом попечения, потому что мы должники ее в этом, но, конечно, не станем жить по плоти, то есть не станем делать ее госпожою нашей жизни. Необходимо, чтобы она шла позади, а не впереди, чтобы она не управляла нашей жизнью, а принимала законы Духа. Итак, определив это и подтвердив, что мы должники Духа, потом показывая, должниками каких благодеяний мы состоим, (апостол) говорит не о прошедшем, но о будущем, в чем и должно особенно дивиться его благоразумию. Хотя и прежних благодеяний было достаточно, но, однако же, он не представляет их теперь и не говорит о неизреченных тех милостях, а указывает на будущие. Многих обыкновенно трогает не столько оказанное уже прежде благодеяние, сколько ожидаемое и будущее. Намереваясь же (говорить о будущих благодеяниях, апостол) сперва устрашает скорбными и худыми последствиями плотской жизни и говорит так: «Ибо если живете по плоти, то умрете», разумея здесь смерть бессмертную, то есть наказание и мучение в геенне. Лучше же сказать, — если тщательно рассмотреть это, — живущий по плоти мертв даже и в здешней жизни, как было уже вам объяснено нами в предыдущей беседе. «А если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете». Замечаешь ли ты, что он говорит не о природе тела, но о плотских делах? Он не сказал: «если Духом умерщвляете телесное естество, будете живы», но — «дела» и притом не все, а порочные, это ясно и из последующего, где он говорит: если сделаете это, будете живы. Да и как это было бы возможно, если бы он говорил о всех делах вообще? Ведь и видеть, и слышать, и говорить, и ходить — есть плотское дело; и если станем умерщвлять такие дела, то настолько отрешимся от жизни, что подвергнемся обвинению и в самоубийстве. Итак, какие же дела (апостол) повелевает умерщвлять? Те, которые приводят к пороку, клонятся ко злу, которых невозможно умертвить иначе, как Духом. Убивши же другие дела, можно убить и себя самого, что не позволительно, а эти дела умерщвляются только Духом. Если Дух является, все волнения утихают, все страсти усмиряются и ничто не восстает против нас. Заметил ли ты, как (апостол) увещевает нас будущими благами (о чем я сказал выше) и доказывает, что мы должники не в силу только сделанного уже для нас? Благодеяние Духа, говорит он, состоит не только в том, что Он отпустил нам прежние грехи, но и в том, что соделывает нас и в будущем непобедимыми для греха и удостаивает бессмертной жизни. После того, указывая на новую награду, присовокупил: «Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии» (Рим 8:14).

2. Этот венец гораздо важнее прежнего. Потому не просто сказал: все живущие Духом Божиим, но — «Ибо все, водимые Духом Божиим», чем выражает свое желание, чтобы Дух Божий был господином нашей жизни, как кормчий управляет кораблем, или возница парой коней. Не на одно тело, но и на душу (апостол) налагает такую узду. Он не желает, чтобы душа господствовала, но власть ее подчинил силе Духа. Чтобы (римляне), уповая на дар крещения, не пренебрегли последующей своей жизнью, (апостол) говорит, что, хотя ты и принял крещение, однако, если после этого не будешь водиться Духом, то утратишь дарованное тебе достоинство и право усыновления. Потому не сказал — те, которые приняли Духа, но: «Ибо все, водимые Духом Божиим», — т. е., те, которые так живут в продолжение целой жизни, — «суть сыны Божии». А как это достоинство дано было и иудеям, потому что сказано: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы» (Пс 81:6); и еще: «Воспитал и возвысил сыновей» (Ис 1:2); и опять: «Израиль [есть] сын Мой, первенец Мой» (Исх 4:22), а также сам Павел говорит: «Которым принадлежат усыновление» (Рим 9:4 [2]), то он и раскрывает, какое существует различие между той и другой честью. Хотя названия одни и те же, говорит он, но дела не одни и те же. И ясное доказательство этого представляет в сравнении и благоуспевших, и сообщенных даров, и будущих наград. И, во-первых, показывает, какие дары сообщены были иудеям. Какие же именно? — Дух рабства. Потому присовокупил: «Потому что вы не приняли духа рабства, [чтобы] опять [жить] в страхе (Рим 8:15). Потом, не сказавши о противоположном рабству, то есть, духе свободы, указал на то, что гораздо важнее, — именно на дух усыновления, чрез который сообщается и дух свободы, говоря: «Но приняли Духа усыновления». Понятно, что значит Дух усыновления, но что такое дух рабства, это непонятно, а потому необходимо это объяснить, тем более, что сказанное (апостолом) не только неясно, но даже совершенно невразумительно. Ведь народ иудейский не получил Духа, — о чем же говорит здесь (Павел)? Так он назвал письмена, потому что они были духовны, а равно и закон духовен, и вода из камня, и манна: «И все ели, — говорит, — одну и ту же духовную пищу; и все пили одно и то же духовное питие» (1Кор 10:3). И камень называет также духовным, говоря: «Ибо пили из духовного последующего камня» (1Кор 10:4). Так как все эти действия были сверхъестественны, то (апостол) назвал их духовными, хотя участвовавшие тогда в них и не приняли Духа. Почему же ветхозаветные письмена были письменами рабства? Рассмотри всю жизнь иудеев и тогда ясно узнаешь это. У них и наказания воздавались вскоре, и награда следовала тотчас, будучи соразмерной и подобной какому-то ежедневному содержанию, выдаваемому слугам; повсюду пред взором их предносился сильный страх, строго соблюдались телесные омовения, до воздержания в поступках включительно. У нас же не так, но очищается помысел и совесть. (Христос) не говорит только — не убивай, но и — не гневайся, или не только — не прелюбодействуй, но и — не смотри нечистым оком, чтобы мы не из страха настоящего наказания, а из любви к Нему приобретали навык в добродетели и успевали во всем прочем. (Бог) не обещает земли, текущей медом и молоком, но делает нас сонаследниками Единородного, всеми мерами отклоняя нас от настоящих благ и обещая преимущественно даровать такие, какие свойственно получить сделавшимся сынами Божиими; у нас ничего нет чувственного, ничего телесного, но все духовно, иудеи, хотя и назывались сынами, но как рабы, а мы, как сделавшиеся свободными, получили усыновление и ожидаем себе неба; с иудеями (Бог) беседовал чрез других, а с нами Сам лично. Иудеи все делали, побуждаемые страхом наказания, а духовные все делают по желанию и любви и доказывают это тем, что преуспевают сверх предписанного в заповедях. Иудеи, как наемники и неблагодарные, никогда не переставали роптать, а христиане угождают Отцу; те, будучи облагодетельствованы, богохульствовали, а мы и в опасностях благодарим. Хотя грешникам и теперь должно подвергнутся наказанию, но и в этом большое различие, иудеев священники побивали камнями, сжигали и подвергали отсечению членов тела; равно и мы подлежим взысканию, но для нас достаточно отлучения от Отчей трапезы и удаления от созерцания ее на определенное число дней. Для иудеев усыновление было только честью наименования, а у нас за этим следует и дело — очищение посредством крещения, дарование Духа и ниспослание прочих благ. К этому можно прибавить много и других доказательств нашего благородства и их незначительности. Апостол, все это обозначив словами — Дух, страх и усыновление, представляет и другое доказательство того, что мы имеем духа усыновления. Какое же именно? «Которым взываем: "Авва, Отче!"».

3. Насколько это важно — о том хорошо знают просвещенные, так как им в таинственной молитве повелевается прежде всего произносить это изречение. Итак, что же? Разве иудеи не называли Бога Отцем? Не слышишь ли, что говорит Моисей: «Заступника, родившего тебя, ты забыл, и не помнил Бога, создавшего тебя» (Втор 32:18)? Не слышишь ли, как Малахия укоряет и говорит: «Не один ли у всех нас Отец? Не один ли Бог сотворил нас» (Мал 2:10)? Но хотя бы были приведены и другие многие изречения (Писания), однако, мы нигде не найдем того, чтобы иудеи называли Бога именем Отца и молились Ему. У нас же и священникам, и мирянам, и начальникам, и подчиненным — всем повелено так молиться. И это есть первое слово, которое мы произносим после чудесного того рождения и после нового и необычайного порядка вскормления. Притом, если иудеи когда-нибудь называли Бога Отцем, то по собственному разумению, а живущие по благодати называют так, побуждаемые силою Духа. Как есть дух мудрости, посредством которого немудрые сделались мудрыми, что и обнаружилось в учении, как есть дух силы, посредством которого немощные воскрешали мертвых и изгоняли бесов, есть также дух дара исцелений, дух пророчества и дух языков, так есть и дух усыновления. И как о духе пророчества мы знаем, что имеющий его предсказывает будущее, изрекая не от своего ума, но движимый благодатью, так должно сказать и о духе усыновления, что принявши его именует Бога Отцем, побуждаемый Духом. Апостол, желая показать истинное наше происхождение, употребил и еврейское выражение, он не сказал только — Отче, но — «Авва, Отче!», как преимущественно законные дети называют отца. Итак, сказавши о различии в жизни, в дарованной благодати и свободе, (апостол) представляет и новое доказательство превосходства, получаемого от этого усыновления. Какое же именно? «Сей самый Дух, — говорит он, — свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии» (Рим 8:16). Я утверждаю это, говорит он, не только на основании слова, но и на основании причины, порождающей слово, так как произношу это по внушению Духа. Это (апостол) еще яснее выразил в другом месте, сказавши: «Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: "Авва, Отче!"» (Гал 4:6). Что же значит — «Дух свидетельствует духу нашему»? Утешитель, говорит (апостол), свидетельствует о сообщенном нам даровании. Это — не только голос дарования, но и голос Утешителя, подавшего дар; Он Сам посредством дарования научил нас произносить это слово. А когда свидетельствует Дух, какое может быть недоумение? Если бы это обещал человек, или ангел, или архангел, или другая какая-нибудь подобная сила, то для некоторых сомнение, пожалуй, было бы возможно, но, когда высочайшее Существо и даровало это, и свидетельствует нам об этом тем словом, которое повелено произносить в молитве, тогда кто может сомневаться в достоинстве? Когда царь кого-нибудь жалует и пред всеми объявляет о его чести, то осмелится ли кто-нибудь из подданных ему противоречить? «А если дети, то и наследники» (ст. 17), — продолжает (апостол). Замечаешь ли, как он постепенно увеличивает дар? Так как можно быть детьми и не сделаться наследниками (ведь не все дети бывают наследниками), то (апостол) присовокупляет еще: «и наследники». Иудеи, помимо того, что не были усыновлены, как мы, еще лишены были и наследства: «Злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям» (Мф 21:41). А прежде того (Христос) сказал: «Что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном, а сыны Царства извержены будут» (Мф 8:11, 12). Но (апостол) и на этом не останавливается, а прибавляет нечто большее. Что же именно? То, что мы наследники Божии, почему и присовокупил: «наследники Божии». И что еще важные, не просто наследники, но и «сонаследники же Христу». Видишь ли, как (апостол) старается приблизить нас ко Владыке? Так как не все дети бывают наследниками, то он показывает, что мы и дети, и наследники. Далее, так как не все наследники бывают наследниками великих деяний, то он показывает, что мы и это имеем, будучи наследниками Бога. И опять, так как можно быть наследником Бога, но не сонаследником Единородного, то показывает, что мы и это имеем. И заметь мудрость (апостола): когда он говорил о том, что потерпят живущие по плоти, он не распространился в описании скорбей, а сказал только, что они умрут, а, коснувшись обетований, говорит гораздо обширнее, упоминает о воздаянии наград и перечисляет различные и великие дары. Если и быть сыном — неизреченная благодать, то представь, насколько важно быть притом и наследником. А если это важно, то гораздо выше быть сонаследником. Потом, желая показать, что все это не есть дар одной благодати, и вместе придать более достоверности словам своим, (апостол) присовокупил: «Если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» . Если мы, говорит (Павел), участвовали (со Христом) в скорбях, тем более будем участвовать в радостях. Тот, Кто одарил такими великими благами еще не оказавших никаких заслуг, не тем ли более вознаградит их, когда увидит, что они и потрудились, и столько страдали?

4. Итак, доказав, что воздаяние действительно существует, апостол, чтобы речь его получила достоверность и чтобы никто не сомневался, снова доказывает, что оно имеет также силу благодати, — отчасти для того, чтобы и сомневающиеся поверили сказанному, и поверившие не стыдились, будто бы они всегда спасаются по милости, отчасти для того, чтобы ты знал, сколько воздания Божии превосходят труды твои. Первое он выразил, сказав: «Если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться», а относительно второго прибавил, говоря: «Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас» (ст. 18). В предыдущих словах (апостол) требует духовного исправления нравов, когда говорит: вы не должны жить по плоти, то есть должны удаляться похоти, гнева, сребролюбия, тщеславия, зависти; а теперь, после того как напомнил верующему о всем данном ему даре, имеющем значение и для будущего, после того как укрепил и возвысил его упованиями, поставил близ Христа и объявил сонаследником Единородного, теперь смело выводит его на бедствия. Не одно ведь и то же побеждать страсти, в нас возникающие, и переносить внешние искушения — побои, голод, лишение имущества, заточения, оковы, ведение на казнь. Для последнего много нужно благородства души и бодрости. И заметь, как (апостол) вместе принижает и возвышает мудрование подвизающихся. Всякий раз, как он указывает на то, что награды выше трудов, он побуждает к большим трудам и не допускает высоко о себе думать, как побеждаемых воздаянием венцов. И в другом месте он говорит: «Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу» (2Кор 4:17). Эта речь у него была к более любомудрым; здесь же он не признает страданий легкими, а утешает в них воздаянием будущих благ, говоря: «Что нынешние временные страдания ничего не стоят». И не сказал: ничего не стоят в сравнении с будущей радостью, но — что гораздо сильнее — в сравнении с будущею славою. Где радость, там не всегда бывает и слава, а где слава, там, конечно, и радость. Потом, сказав, что слава есть будущая, доказывает, что она уже и существует. Не сказал: в сравнении с тою, которая будет, но: «которая откроется», т. е., она и теперь есть, но скрыта, что яснее он выразил в другом месте, сказав: «Жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (Кол 3:3). Итак, уповай на эту славу: она уже готова и ожидает твоих трудов. Тебя печалит то, что она еще впереди, но это самое и должно радовать тебя, так как там уготована слава великая, неизреченная и превосходящая настоящее твое состояние. (Апостол) не без цели сказал: «Нынешние временные страдания», но с намерением показать, что будущая слава превосходит настоящую, не только качеством, но и количеством. Нынешние страдания, каковы бы они ни были, прекращаются с настоящею жизнью, а будущие блага простираются на бесконечные века. И так как (апостол) не мог подробно исчислить и изобразить их словом, то наименовал их славою, которая в особенности представляется для нас приятною, потому что почитается вершиною и главою всех благ. (Апостол) и другим способом ободряет слушателя и усиливает речь указанием на творение, имея в виду в следующих словах две цели: внушить презрение к настоящему и — желание будущего; вместе с этим он имеет и третью цель, которую правильнее назвать первою, — именно показать, насколько любезным является Богу человеческий род и в какой чести у Него естество наше. Кроме того, одним этим учением (апостол), как паутину и детские игрушки, ниспровергает все толки философов, составленные ими об этом мире. Но, чтобы это было более ясно, выслушаем собственные апостольские слова. «Ибо тварь с надеждою ожидает, — говорит, — откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде» (ст. 19, 20). (Апостол) говорит здесь о следующем: тварь эта сильно мучится, чая и ожидая тех благ, о которых мы теперь сказали — чаяние и есть сильное ожидание. А чтобы речь была выразительнее, (апостол) олицетворяет весь этот мир, как делают и пророки, говоря, что реки рукоплещут, холмы скачут, горы прыгают, — но не затем, чтобы мы считали их одушевленными и приписывали им какой-нибудь помысел, но для того, чтобы мы заключали о преизбытке благ, простирающихся и на самые бесчувственные твари.

5. То же самое (пророки) нередко делают и при изображении чего-нибудь печального, говоря, что виноградник плачет, вино, горы и своды в храмах громко шумят, — чтобы мы опять поняли чрезмерность зол. И апостол, подражая (пророкам), олицетворяет здесь творение и говорит, что оно стенает и мучится не потому, чтобы действительно он услышал стенание земли и неба, но с целью выразить изобилие будущих благ и желание освобождения от настоящих зол. «Тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее». Что значит — «тварь покорилась суете»? Сделалась тленною. Для чего же и по какой причине? По твоей вине, человек. Так как ты получил смертное и подверженное страданиям тело, то и земля подверглась проклятию, произрастила терния и волчцы. А что и небо, обветшавшее вместе с землею, впоследствии будет иметь лучший жребий, послушай, как говорит об этом пророк: «В начале Ты, основал землю, и небеса — дело Твоих рук; они погибнут, а Ты пребудешь; и все они, как риза, обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, и изменятся» (Пс 101:26, 27). И Исаия восклицает: «Поднимите глаза ваши к небесам, и посмотрите на землю вниз: ибо небеса исчезнут, как дым, и земля обветшает, как одежда, и жители ее также вымрут» (Ис 51:6). Понял ли ты, как тварь послужила суете и как она освобождается от тления? Один говорит: «Как одежду, Ты переменишь их, и изменятся», а Исаия говорит: «Жители ее также вымрут», указывая не на совершенную гибель, так как живущие на земле, то есть люди, подвергнутся не конечной, а временной гибели, от которой перейдут в бессмертие; также и тварь. Все это (пророк) и выразил словами: «также вымрут». То же самое говорит и Павел впоследствии, а пока он рассуждает о рабстве и показывает, отчего оно произошло, и причиною считает нас самих. Итак, что же? Неужели тварь, подвергаясь этому из-за другого, оскорблена? Нисколько, потому что она для меня и существует. А если она существует для меня, то каким образом она может подвергаться обиде, как скоро переносит это для моего исправления? Да и вообще, к неодушевленному и бесчувственному не следует и прилагать понятия о справедливом и несправедливом. Но Павел, после того как олицетворил тварь, и не входит в дальнейшие рассуждения по поводу сказанного, а спешит как можно более утешить слушателя другою мыслию. Какою же именно? Что ты говоришь? рассуждает он: неужели тварь чрез тебя потерпела зло и стала тленною? Но ей не причинено этим никакой обиды, потому что чрез тебя же она опять будет нетленною, как это и указано словом — «в надежде». Когда же говорит — «покорилась … не добровольно», то этими словами он вовсе не показывает, что тварь владеет разумом, но вразумляет тебя, что все было делом попечения Христова, а не ее заслуги. Дальше (апостол) говорит, в какой надежде (тварь покорилась суете). «Что и сама тварь освобождена будет» (ст. 21). Что значит: «сама»? Не ты один, но то, что ниже тебя, что не имеет ни разума, ни чувства, — и то будет с тобою участвовать в благах. «Освобождена будет, — говорит (апостол), — от рабства тлению», то есть, не будет уже тленной, но сделается соответственной благообразию твоего тела. Как тварь сделалась тленною, когда тело твое стало тленным, так и тогда, когда тело твое будет нетленным, и тварь последует за ним и сделается соответственною ему. Выражая это, (апостол) прибавил: «В свободу славы детей Божиих», то есть посредством свободы. Как кормилица, воспитавшая царского сына, когда он получит отеческую власть, наслаждается вместе с ним благами, так и тварь, по словам апостола. Видишь ли ты, что человек всюду бывает впереди и что все для него делается? Замечаешь ли, как (апостол) утешает подвизающегося и доказывает неизреченное Божие человеколюбие? Зачем скорбишь по поводу искушений? говорит он. Ты терпишь сам за себя, а тварь за тебя терпит. И не только утешает, но и доказывает достоверность сказанного им. Если надеется тварь, которая из-за тебя стала тем, что она теперь, тем более надейся ты, чрез которого тварь будет наслаждаться всеми теми благами. И люди обыкновенно одевают слуг в лучшее платье ради чести сына, когда ему нужно показаться во всем своем достоинстве. Так и Бог облекает тварь нетлением в свободу славы чад. «Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (ст. 22).

6. Замечаешь ли, как (апостол) стыдит слушателя, говоря как бы так: не будь хуже твари и не прилепляйся к настоящему. Тебе не только не должно прилепляться, но и нужно воздыхать по поводу замедления в твоем преселении отсюда. Если и тварь так делает, тем более прилично это тебе, одаренному разумом. Но этого еще мало, чтобы пристыдить тебя, потому (апостол) присовокупил: «И не только [она], но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем» (ст. 23), то есть как предвкусившие уже будущих благ. Хотя бы кто был и каменным человеком, все же дарованного нам уже достаточно, чтобы возбудить, отвлечь от настоящего и сугубо окрылить к будущему, — как тем, что дарованное велико, так и тем, что эти столь великие и многие дары только начаток. Если же начаток таков, что чрез него можно освободиться от грехов и достигнуть праведности и освящения, а (апостолы) изгоняли бесов и своею тенью, и одеждами воскрешали мертвых, то представь, каковы все будущие блага. И если воздыхает тварь, которая лишена разума и дара слова и которая о всем этом не имеет никакого познания, то тем более должны воздыхать мы. Но, чтобы еретики не имели повода думать, что (апостол) осуждает все настоящее, он говорит далее: мы воздыхаем не потому, что осуждаем настоящее, но потому, что желаем большего. Это самое выразил он словами: «ожидая усыновления». Что ты говоришь, Павел? Почему ты постоянно обращаешься взад и вперед, то восклицаешь, что мы стали уже сынами, то опять причисляешь это благо к предметам надежды и пишешь, что нам еще должно получить его? Итак, исправляя это последующим, (апостол) прибавляет: «искупления тела нашего», то есть совершенной славы. Теперь участь наша, до последнего нашего издыхания, находится в тайне, потому что многие из сынов делались потом псами и пленниками. А когда мы переселимся отсюда с доброю надеждою, тогда дар сделается неотъемлемым, более явным и великим, тогда не будет и страха, что грех и смерть могут изменить его. Тогда только благодать сделается безопасною, когда и тело наше освободится от смерти и бесчисленных страданий. Слово — «искупления» значит не простой выкуп, но такой, после которого уже нельзя возвратиться в прежний плен. А чтобы ты не впадал в недоумение, непрестанно слыша о славе и не имея о ней ясного понятия, (апостол) в подробности раскрывает будущие блага, указывая на изменение твоего тела и соответственно с тем и всей твари. Это он яснее выразил в другом месте, сказав: «Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Флп 3:21). И в другом послании он пишет: «Когда же …смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (1Кор 15:54). А в доказательство того, что вместе с разрушением тела последует изменение в состоянии и всех предметов, участвующих в жизни, (апостол) написал в другом месте: «Ибо проходит образ мира сего» (1Кор 7:31). «Ибо мы спасены в надежде» (Рим 8:24), — продолжает он. Так как (апостол) доселе вел речь об обетовании будущих благ, а для более немощного слушателя казалось прискорбным иметь лишь надежду на благо, то он сперва раскрыл, что будущие блага гораздо достовернее настоящих и видимых, много беседовал и о дарах уже сообщенных, и доказал, что мы получили начаток будущих благ, а затем, чтобы мы не искали всего здесь и не погубили своего благородства, приобретенного чрез веру, говорит: «Ибо мы спасены в надежде». Смысл этих слов следующий. Не нужно здесь всего искать, но нужно и надеяться. Ведь мы и принесли Богу только один тот дар, что поверили Ему в обетование будущих благ, и только одним этим путем мы спаслись. Если мы потеряем этот путь, то погубим свое приношение. Спрашиваю тебя, говорит: не был ли ты виновен в бесчисленных худых делах? Не погибший ли ты человек? Не подлежишь ли ты приговору? Не все ли оказались бессильными спасти тебя? Итак, что спасло тебя? Одна только надежда на Бога, одна вера в то, что Он обещал и даровал: ты ничего большего не мог и принести в дар Богу. А если надежда спасла тебя, храни ее и теперь. Как скоро она доставила тебе столько благ, то очевидно, что не обманет тебя и относительно будущего. Если она, нашедши тебя мертвым, погибшим, пленником и врагом, сделала другом, сыном, свободным, праведным и сонаследником и доставила тебе столько благ, сколько никто никогда не ожидал, то, после столь великой щедрости и благосклонности, неужели она оставит тебя в последующих обстоятельствах? Итак, не говори мне: опять надежды, опять ожидания, опять вера. Таким образом ты спасся в начале и этот единственный дар ты принес жениху. Потому соблюдай его и храни. Если ты будешь требовать здесь всего, то погубишь свою заслугу, при посредстве которой ты прославился. Вот почему (апостол) и присовокупляет: «Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться» (ст. 24)? «Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении» (ст. 25), то есть, если всего будешь искать здесь, к чему тогда и надежда? Что же такое надежда? Твердая уверенность в будущем. Большего ли требует от тебя Бог, после того как Сам Он даровал тебе все Свои блага? Он требует от тебя одного только — надежды, чтобы и ты сам мог сколько-нибудь содействовать своему спасению. На это именно и намекает (апостол), говоря: «Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении». Бог венчает надеющегося так же, как и того, кто трудится, бедствует и переносит бесчисленные напасти. Слово — «терпение» указывает на усилие в трудах и большое постоянство. Но однако, Бог и это даровал надеющемуся, чтобы утешить утружденную душу.

7. Потом, доказывая, что и для этого легкого труда мы пользуемся сильной помощью, (апостол) присовокупляет: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших» (ст. 26). Одно принадлежит тебе — именно терпение, а другое есть дарование Духа, поощряющего тебя к надежде и посредством ее облегчающего и труды твои. Потом, чтобы ты знал, что благодать не только сопутствует тебе в трудах и опасностях, но и содействует в самых легких, по-видимому, делах и во всем оказывает свою помощь, (апостол) присовокупил, говоря: «Ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно». Этими словами (апостол) указывает на великое о нас промышление Духа и научает римлян не считать полезным все то, что таковым представляется по человеческому суждению. Так как христианам того времени, которых били и изгоняли и которые терпели бесчисленные бедствия, естественно было искать покоя, считать его полезным для себя и испрашивать у Бога такой благодати, то (апостол) говорит: не считайте для себя действительно полезным того, что вам таковым представляется. Ведь и в том, чтобы знать полезное для себя, мы имеем нужду в Божией помощи: настолько человек слаб и ничтожен сам по себе. Потому (апостол) и сказал: «Ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно». А чтобы ученик не стыдился неведения, (апостол) открыл, что и сами учители находятся в неведении. Он не сказал: вы не знаете, но: «мы не знаем». И что он сказал это не из скромности, обнаружил в других обстоятельствах. Он непрестанно просил Бога в молитвах своих о том, чтобы увидеть Рим, однако, это исполнилось не вдруг после его молитвы; также и о жале, данном ему во плоти, то есть о бедствиях, он часто молился и вовсе не получил просимого. Так и в Ветхом Завете не получили желаемого Моисей, просивший увидеть Палестину, Иеремия, молившийся за иудеев, Авраам, ходатайствовавший за содомлян. «Но сам дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными». Сказанное неясно, вследствие того, что чудеса, которые были тогда многочисленны, теперь прекратились. Потому необходимо сказать вам о тогдашнем состоянии, и таким образом, речь будет более ясной. Каково же было тогдашнее состояние? Всем тем, кто тогда принимал крещение, Бог сообщал различные дарования, которые вообще назывались духом. «Духи пророческие послушны пророкам» (1Кор 14:32). Один имел дар пророчества и предсказывал будущее; другой — дар мудрости и учил народ; иной — дар врачевания и исцелял больных; иной — дар силы и воскрешал мертвых; иной — дар языков и говорил на разных наречиях. Кроме всех этих даров, был и дар молитвы, который также назывался духом; кто имел этот дар, тот молился за весь народ. Так как мы, не зная многого полезного для нас, просим бесполезного, то дар молитвы нисходил на кого-нибудь одного из тогдашних христиан, который один за всех просил общеполезного для всей Церкви и учил других молиться. Итак, (апостол) называет здесь духом как самый дар, так и душу, которая получает его, ходатайствует пред Богом и воздыхает. Удостоенный такой благодати, встав с великим сокрушением, с сильными внутренними воздыханиями припадая к Богу, просил о том, что полезно для всех. Теперь знамением этого служит диакон, который приносит молитвы за народ. Указывая на это, Павел и говорил: «Сам дух [3] ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными. Испытующий же сердца знает, какая мысль у Духа» (Рим 8:27). Видишь ли, что идет речь не об Утешителе, а о духовном сердце? В противном же случае надлежало бы сказать: испытующий же Духа. Но чтобы ты понял, что говорится о духовном человеке, имеющем дар молитвы, апостол и присовокупил: «Испытующий же сердца знает, какая мысль у духа», то есть духовного человека. «Потому что Он ходатайствует за святых по [воле] Божией». Ходатайствует не для того, рассуждает (апостол), что Богу неизвестны наши нужды, но чтобы мы научились молиться о том, о чем нужно, и просить у Бога угодного Ему: это и значит — «по [воле] Божией». Таким образом, это делалось и для утешения присутствующих, и для наилучшего наставления, так как Тот, Кто сообщает дары и подает бесчисленные блага, был Утешитель. «Все же сие, — говорит (апостол), — производит один и тот же Дух» (1Кор 12:11). И это бывает для нашего научения и для того, чтобы явить любовь Духа, Который нисходит к нам до такой степени. Потому молящегося слушали все, так как молитва совершалась по воле Божией. Видишь ли, сколько уроков преподает им (апостол) о любви Бога к ним и о чести, им оказываемой.

8. В самом деле, чего не сделал для нас Бог? Для нас Он создал мир тленный, для нас и нетленный; для нас соизволил, чтобы пророки терпели напасти, для нас послал в пленение, для нас попустил впасть в пещь и претерпеть бесчисленные страдания. Для нас самих создал пророков, для нас — и апостолов; для нас предал Единородного, для нас наказывает диавола, нас посадил одесную, за нас терпел поругания, потому что говорит: «Злословия злословящих Тебя падают на меня» (Пс 68:10). Но, однако, если мы и после этого отступаем от Него, Он не оставляет нас, но опять призывает и располагает других просить за нас, чтобы даровать нам благодать Свою, как и было при Моисее, которому Бог сказал: «Оставь Меня, … и истреблю их» (Исх 32:10), чтобы тем побудить его ходатайствовать за иудеев; и теперь Он делает то же самое, почему и сообщает дар молитвы. (Бог) делал это не потому, что Сам нуждается в нашей молитве, но для того, чтобы мы, спасаясь без молитв, не сделались худшими. По этой, конечно, причине Он неоднократно говорит, что примиряется с иудеями для Давида, для того или другого, делая опять и это с той целью, чтобы примирению дать вид законности, хотя Он более показывал бы Себя человеколюбивым, если бы говорил, что прекращает гнев Свой на иудеев Сам по Себе, а не для того или другого. Но (Бог) не столько об этом заботился, сколько о том, чтобы самая причина примирения не послужила для спасаемых поводом к беспечности. Так, сказав Иеремии: «Не возноси за них молитвы и прошений; ибо Я не услышу» (Иер 11:14), Он желал не того, чтобы (пророк) перестал молиться (ведь Бог весьма желает нашего спасения), но чтобы устрашить иудеев; потому пророк, узнавши это, не перестал молиться. А чтобы тебе убедиться, что это сказано с намерением пристыдить (иудеев), а не (пророка) отклонить от молитвы, послушай, что говорит (Бог): разве не видишь, что делают они? И когда говорит городу (Иерусалиму): «Хотя бы ты умылся мылом и много употребил на себя щелоку, нечестие твое отмечено предо Мною» (Иер 2:22), то не в отчаяние хочет ввергнуть, но побудить к покаянию. Как ниневитян Он устрашил и расположил к покаянию больше всего тем, что изрек о них неопределенный приговор и не подал им доброй надежды, так поступает и здесь, возбуждая (иудеев) и внушая им почтение к пророку, чтобы хотя таким путем послушали его. А так как они пребывали в неисцелимой болезни и нисколько не вразумились тем, что другие были отведены в плен, то (Бог) сперва увещевает их остаться там, а когда они не выдержали этого и стали убегать в Египет, то (Бог) попустил это, но требовал от них, чтобы они не предавались египетскому нечестию. Когда же они и в этом не послушались, Он посылает к ним пророка, чтобы не развратились совершенно. И так как они не пошли на зов Его, Он Сам идет за ними, исправляет их, удерживает их от большего нечестия и постоянно сопутствует и следует за ними, как нежно любящий отец за сыном, во всем терпящем неудачи. Для этого (Бог) посылал не только Иеремию в Египет, но и Иезекииля в Вавилон. Пророки не противились этому, потому что знали, как много Владыка любит иудеев, даже охотно делали это, подобно благодарному рабу, который исполняется жалости к беспутному сыну (своего господина), когда видит, что отец о нем скорбит и сокрушается. И чего (пророки) не терпели от иудеев? Они были перепиливаемы пилою, гонимы, поносимы, подвергались бесчисленным напастям и после всего этого опять приходили к ним. Самуил не переставал сокрушаться о Сауле, хотя жестоко был оскорблен им и понес нестерпимые обиды; впрочем, он и не помнил ни об одной на них. Иеремия даже написал плач для иудейского народа, а когда персидский военачальник дал ему полную свободу безопасно жить, где хочет, то он предпочел терпеть зло со своим народом и бедствовать на чужой стороне, нежели пребывать в отечестве. Так и Моисей, оставив царский дворец и придворную жизнь, поспешил разделить несчастия израильтян. Даниил в течение двадцати шести дней не вкушал хлеба и томил себя самым строгим постом, чтобы умилостивить Бога к иудеям. Три отрока, находясь в пещи и в сильном огне, возносили усердные молитвы об иудеях, а о себе не сокрушались, потому что были невредимы; и так как надеялись тогда иметь особенное дерзновение, то и молились о них, говоря: «С сокрушенным сердцем и смиренным духом да будем приняты» (Дан 3:39). Ради них Иисус Навин растерзал ризы свои, ради них Иезекииль проливал слезы и сетовал, видя, что их убивали, а Иеремия говорил: «Оставьте меня, я буду плакать горько» (Ис 22:4). А прежде того, не осмеливаясь ходатайствовать о совершенном прекращении бедствий, спрашивал, когда они окончатся, говоря: доколе, Господи? Так был исполнен любви весь сонм святых мужей. Потому и Павел говорил: «Итак облекитесь, как избранные Божии, святые и возлюбленные, в глубины сочувствия [4], благость, смиренномудрие» (Кол 3:12).

9. Замечаешь ли всю выразительность слов, а также то, как (апостол) хочет, чтобы мы постоянно были милостивы? Не сказал просто — будьте милосерды, но — «облекитесь», давая тем знать, что милосердие, подобно одежде, всегда должно быть при нас. Не сказал также просто — облекитесь в милосердие, но — «в глубины сострадания», чтобы мы подражали естественному чувству нежной любви. Но мы поступаем напротив. Если кто-нибудь подойдет с просьбой о самой малой монете, то мы укоряем его, поносим, называем обманщиком. И ты не содрогаешься, человек, ты не стыдишься того, что за кусок хлеба называешь обманщиком? Если он и притворяется, то по одному тому заслуживает сожаления, что до такой степени мучится голодом, что вынужден принимать на себя такую личину. И это — доказательство нашей жестокости. Так как мы нелегко подаем добровольно, то бедные поневоле должны выдумывать бесчисленные хитрости, чтобы обмануть наше бесчеловечие и смягчить жестокость. Иное дело, если бы он просил у тебя серебряной или золотой монеты, тогда ты имел бы основание подозревать; если же он подходит к тебе за необходимым пропитанием, то зачем тебе без нужды любомудрствовать и с излишней точностью исследовать, обвиняя его в бездействии и лености? Если нужно говорить об этом, то не других, а нас самих следует укорять. Потому, когда приходишь к Богу просить помилования во грехах, вспомни об этих словах и ты поймешь, что справедливее тебе самому слышать их от Бога, нежели нищему от тебя. И однако Бог никогда не говорил тебе таких слов, не сказал: иди прочь, ты ведь лицемер, хотя ты постоянно ходишь в церковь и слушаешь Мои законы, но на площади и золото, и свое желание, и дружбу, словом — все предпочитаешь заповедям Моим; теперь представляешься смиренным, а после молитвы бываешь дерзок, жесток и бесчеловечен; итак, уходи отсюда и никогда ко Мне не приходи. Это и даже большее мы достойны бываем слышать, однако же Бог никогда не укорил нас ничем подобным, но и долготерпит, все выполняет с Своей стороны и дает нам больше того, что просим. Размыслив об этом, избавим от нищеты просящих и, хотя бы они притворялись, не станем расследовать этого. Ведь мы и сами имеем нужду в спасении, притом с снисхождением, с человеколюбием и многою милостью. Если по нашему входить в строгое расследование, то невозможно когда-либо и спастись, но все должны подвергнуться наказанию и погибнуть. Итак, не будем строгими судьями других, чтобы и у нас не потребовали строгого отчета: а мы ведь обременены грехами, превышающими всякое помилование. Будем иметь больше сожаления к тем, которые грешат, не заслуживая снисхождения, чтобы и мы сами могли надеяться на такую к себе милость, хотя, сколько бы мы ни старались, никогда не будем в состоянии оказать такое человеколюбие, в каком имеем нужду от человеколюбивого Бога. Отсюда, не безрассудно ли, когда мы сами находимся в столь великой нужде, строго разбирать дела своих собратий и все делать против самих себя? Таким образом, не столько ты выставляешь его недостойным твоего благодеяния, сколько самого себя — недостойным Божия человеколюбия. Кто строго взыскивает с своего собрата, с того гораздо строже взыщет Бог. Потому не будем говорить против себя, но, подойдет ли кто-нибудь по беззаботности, или по лености, станем подавать. Ведь и мы сами часто, а вернее сказать, всегда грешим по нерадению, и однако, Бог не тотчас требует от нас отчета, но дает нам срок для покаяния, — каждый день питает нас, вразумляет, учит и снабжает всем прочим, чтобы и мы подражали Ему в таком милосердии. Отложим и мы жестокость, свергнем с себя зверство, так как этим мы благодетельствуем больше себе самим, чем другим. Другим даем деньги, хлеб, одежду, а себе самим уготовляем величайшую славу, которую и невозможно изобразить словом, потому что, облекшись в нетленные тела, мы прославимся и воцаримся со Христом. На сколько это велико, узнаем из последующего, а лучше сказать, ныне мы не можем никак получить о том ясного понятия. Но чтобы составить некоторое об этом понятие на основании настоящих наших благ постараюсь, сколько могу, изобразить то, что я сказал. Скажи мне, если бы кто-нибудь тебя, достигшего старости и живущего в бедности, обещался вдруг сделать молодым, привести в цветущий возраст, устроить крепким и красивым больше всех, дать тебе царскую власть над целою землею на тысячу лет и царствование твое оградить совершеннейшим миром, то чего не согласился бы ты сделать и вытерпеть за такое обещание? Но вот Христос обещает не это, но гораздо более важное. Ведь не так велико различие между старостью и молодостью, как между тлением и нетлением, и не так велика разность между царством и нищетою, как между славою будущею и настоящею, между которыми такое же различие, какое между сновидением и действительностью.

10. Но я и этим еще ничего не объяснил, да и, вообще, нет слов изобразить великость различия между будущим и настоящим, так как, по причине времени, умом совсем невозможно постигнуть всего различия. В самом деле, как сравнить с настоящим жизнь, не имеющую конца? А мир будущей жизни столько же отличен от мира настоящей жизни, сколько мир от войны, нетление столько же превосходнее тления, сколько чистая жемчужина лучше куска грязи, а лучше — чтобы ни сказал кто-нибудь, нисколько не изобразить вполне этой разности. Если красоту будущих тел я сравню со светом солнечного луча или с самой яркой молнией, то не скажу еще ничего достойного той блистательности. Каких же земных сокровищ, каких тел, или лучше, каких душ не должно презреть ради будущего? Если бы кто-нибудь теперь ввел тебя в царский дворец, доставил тебе возможность говорить с царем в присутствии всех, даже находиться с ним и вкушать с одного стола пищу, то ты, конечно, признал бы себя счастливее всех. А намереваясь взойти на небо, предстать самому Царю вселенной, соревновать в блистательности с ангелами, наслаждаться тою неизреченной славой, ты еще колеблешься, нужно ли тебе презирать деньги, тогда как, хотя бы предстояло тебе лишиться и самой жизни, тебе следовало бы ликовать, радоваться, окрыляться восторгом. Для получения должности начальника, которая доставляет тебе поводы к воровству (я не могу назвать этого честным прибытком), — ты отдаешь все, что имеешь, одолжаешься у других, а если нужно, не пожалеешь заложить жену и детей, а когда тебе предстоит Небесное Царство, такая власть, в которой не будешь иметь преемника, когда Сам Бог вверяет тебе в управление не уголок земли, но целое небо, ты медлишь и отказываешься, жалеешь денег и не понимаешь, что если видимая нами сторона неба так прекрасна и привлекательна, то сколько превосходнее высшая его часть и небо небес?

Но так как телесными очами пока невозможно увидеть этого, то вознесись умом и, ставши выше видимого неба, воззри на то небо, которое выше этого, на бесконечную высоту, — на свет, вселяющий ужас, на сонмы ангелов, на бесчисленные лики архангелов и на прочие бестелесные силы. И потом, спустившись с этой высоты, возьми нашу картину и представь то, что вокруг нашего царя, как то: мужей в одеждах, вышитых золотом, пары белых мулов с золотыми украшениями, колесницы с дорогими камнями, белоснежные ковры, бляхи, зыблющиеся на колесницах, драконов, изображенных на шелковых одеждах, щиты с золотыми выпуклостями на средине, ремни от них, испещренные по направлению к окружности множеством камней, коней, убранных в золото, и золотые узды. Но как только мы увидим самого царя, то перестанем смотреть на все это. Он один обращает на себя наше внимание, его порфира, диадема, седалище, пояс, обувь и необыкновенный блеск внешнего вида. В точности объединив все это, опять возведи от этого свой ум горе, к тому страшному дню, в который явится Христос. Тогда увидишь не пары мулов, не золотые колесницы, не драконов и щиты, но то, что полно великого ужаса и производит такое поражающее впечатление, что и сами бесплотные силы приходят в изумление, как сказано: «Силы небесные поколеблются» (Мф 24:29). Тогда все небо откроется, отворятся врата небесного свода, снизойдет единородный Сын Божий в сопровожден не двадцати или ста человек, но в сопровождении тысяч и тем ангелов, архангелов, херувимов, серафимов и прочих сил, все исполнится ужаса и трепета, земля рассядется, и сколько ни было на свете людей — от Адама и до того дня, все восстанут из земли, все будут восхищены, а Христос явится в такой славе, что и луна, и солнце, и всякий свет скроется при этом блеске. Какое слово изобразит то блаженство, тот блеск и славу? Бедная душа моя! Мне и теперь приходится плакать и тяжело воздыхать при мысли, каких мы лишились благ, какого отчуждены блаженства, именно отчуждены (я и о себе говорю тоже), если не совершим чего-либо великого и удивительного. Пусть никто не говорит мне здесь о геенне, так как лишиться столь великой славы — мучительнее всякой геенны, а быть отчужденным от этого жребия — хуже бесчисленных наказаний. Но однако, мы еще стремимся к настоящему и не помышляем о кознях диавола, который за малое отнимает у нас большее, дает нам грязь, чтобы похитить золото, или правильнее сказать, небо; показывает тень, чтобы отогнать нас от истины и обольщает сновидениями (таково и есть настоящее богатство), чтобы при наступлении того дня мы оказались беднее всех.

11. Итак, размыслив об этом, станем, пока не поздно, избегать обмана и стремиться к будущему. Ведь нельзя сказать, что мы не знали о кратковременности настоящей жизни, когда дела ежедневно громче трубы возглашают о настоящей малоценности, смехе, позоре, опасностях и гибели. Какое извинение будем мы иметь, как скоро с великой ревностью гоняемся за тем, что соединено с опасностями и стыдом, как скоро убегаем того, что безопасно и доставляет нам славу и блеск, как скоро предаемся в полную власть сребролюбия? Рабство богатства тяжелее всякого мучения, о чем хорошо знают все те, которые удостоились освободиться от него. Потому, чтобы и вам узнать эту прекрасную свободу, разорвите узы, бегите от сетей; пусть у вас в доме хранится не золото, но то, что дороже бесчисленных богатств, — милостыня и человеколюбие. Это дает нам дерзновение пред Богом, а золото покрывает нас великим стыдом и много содействует диаволу влиять на нас. Но зачем же ты вооружаешь своего врага и делаешь его более сильным? Вооружи против него свою десницу, всю красоту собери в свою душу, все богатство свое сложи в уме, пусть небо, а не кивот и дом, хранит твое золото, а мы облечемся во все свое, потому что мы сами гораздо лучше стен и важнее основания дома. К чему нам, забывши о самих себе, все свое попечение обращать на то, чего, уходя отсюда, нельзя взять с собою, а часто нельзя удержать и оставаясь в здешней жизни, тогда как представляется возможность обогатиться так, что не только здесь, но и там окажемся всех достаточнее? Кто носит в душе и поля, и дома, и золото, тот, куда бы ни явился, приходит со всем этим богатством. Но как, спросишь, это возможно? Возможно с большим удобством. Если ты руками нищих перенесешь это на небо, то все сложишь в свою душу, так что, хотя бы и смерть пришла к тебе, никто не отнимет у тебя этого, но ты и в будущую жизнь переселишься с богатством. Таким сокровищем владела Тавифа, которую прославили не дом, не стены, не камни, не колонны, но прикрытые ею тела вдовиц, пролитые слезы, убежавшая от нее смерть и возвратившаяся жизнь. Станем и мы приготовлять себе такие хранилища, станем и мы строить себе такие дома. В этом мы будем иметь сотрудником Бога и сами будем Его сотрудниками. Бог привел нищих из небытия в бытие; ты же тех, которые приведены уже в бытие и существуют, не допустил погибнуть от голода и других несчастий, врачуя и исправляя их и всеми мерами поддерживая храм Божий: что со стороны пользы и славы может сравняться с этим? Но если ты неясно еще понял, какое украшение даровал тебе Бог, повелев снабжать нищих, то размысли сам с собою о следующем. Если бы Бог даровал тебе такую власть, что ты мог бы восстановить обрушивающееся небо, то не признал ли бы ты этого такою честью, которая гораздо выше тебя? Но Бог удостоил тебя еще большей чести. Он поручил тебе исправлять то, что для Него дороже самых небес: а пред лицом Бога ничто видимое не может сравниться с человеком. Для человека Он сотворил и небо, и землю, и море; в нем Он желает обитать больше, чем на небе. Но мы, хотя и знаем это, однако же нимало не имеем старания и заботы о Божиих храмах, но, оставив их в небрежении, строим для себя великолепные и огромные дома. За это мы и лишаемся всех благ, делаемся беднее всякого нищего, потому что украшаем те дома, которых, переселясь отсюда, мы не можем взять с собою, и не радеем о тех, которые можно перенести вместе с собою и туда. Ведь истлевшие тела нищих, без сомнения, воскреснут. И тогда Бог, заповедавший любить нищих, собравши их, похвалит тех, которые заботились о них, и подивится тому, что они всякими способами старались поддерживать их жизнь, которая готова была угаснуть то от голода, то от наготы и холода. А мы, когда предлежат нам столь великие похвалы, все еще медлим и не хотим принять на себя этого прекрасного попечения. Хотя Христос не имеет для Себя пристанища, но ходит странен, наг и голоден, однако же, ты без нужды и пользы строишь загородные дома, бани, галереи и множество чертогов, Христу же не даешь и малого крова, а украшаешь верхние части дома для ворон и коршунов. Что может быть хуже такого легкомыслия? Что ужаснее этого безумия? Это действительно признак крайнего безумия, а лучше сказать — нечто такое, что и нельзя выразить достойным образом. Но, однако, если пожелаешь, то, конечно, возможно вылечиться от этой, хотя и тяжкой болезни, и не только можно, но даже легко, и не только легко, но гораздо легче освободиться от этой опасности, нежели от телесных страданий, насколько и Врач лучше. Итак, станем привлекать Его к себе, станем просить прикоснуться к нам и приложим и с своей стороны все потребное, я разумею желание и готовность. Он ничего другого не потребует, но как скоро примет от нас только это, принесет с Своей стороны все остальное. Принесем же Ему все, что можем, чтобы и здесь наслаждаться совершенным здоровьем и получить будущие блага благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 15

«Знаем, что любящим Бога, все содействует к благу» (Рим 8:28).

Обилие благодатных даров. — Избрание есть знамение добродетели. — Не нужно бояться искушений. — Любовь Павла ко Христу. — Приверженность к земным предметам несовместна с любовью ко Христу. — Милостыня требуется любовью ко Христу.

1. Мне кажется, что все это место обращено у апостола к тем, которые находятся в опасностях, лучше же сказать, к ним относится не только это, но и то, что было сказано несколько выше. Так, слова: «нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас», также и то, что «вся тварь совокупно стенает и мучится», а равно сказанное выше, что «мы спасены в надежде, ожидаем в терпении, не знаем о чем молиться как должно» (Рим 8:24−26), — все это относится к людям, находящимся в напастях. (Апостол) учит их избирать не то, что сами они почитают для себя полезным, но то, что внушает Дух. Ведь многое им представляется полезным, а, на самом деле, приносит великий вред. Так, покой, освобождение от опасностей и безмятежная жизнь кажутся для них полезными. И удивительно ли, что они так думают, как скоро и самому блаженному Павлу представлялось то же самое? Но, однако, он впоследствии понял, что полезное совершенно противоположно этому и, поняв, возлюбил. После того, как он три раза молил Господа освободить его от бед и услышал в ответ: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи» (2Кор 12:9), то стал уже радоваться, когда был гоним, терпел обиды и невыносимые страдания. «Посему я благодушествую», — говорит он, — «в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях» (2Кор 12:10). Потому он и говорил: «не знаем о чем молиться как должно», и всех убеждал предоставить это Духу, потому что Святой Дух весьма о нас печется, и это угодно Богу. Итак, подготовив их всех этим, он присовокупляет и теперь сказанное, употребляя довод, достаточный к тому, чтобы ободрить их. «Притом знаем», — говорит он, — «что любящим Бога, все содействует к благу». Когда же говорит — «все», разумеет и то, что нам кажется прискорбным. Хотя и постигла тебя скорбь или нищета, узы или голод, смерть и другое подобное, но Бог властен изменить все это в противоположное, так как Его неизреченной силе свойственно делать для нас легким и обращать нам на помощь то, что кажется тяжелым. Потому (апостол) не сказал, что с любящими Бога не случается что-либо неприятное, но говорит, что им все содействует к благу, то есть Бог самые бедствия употребляет для прославления бедствующих, а это гораздо важнее, чем воспрепятствовать наступлению несчастья или отвратить его, когда оно случилось. Так сделал (Бог) и с печью вавилонской: Он не воспрепятствовал ввергнуть святых отроков в печь, и, когда они были ввержены, не угасил пламени, но, оставив его гореть, посредством этого пламени сделал отроков более достойными удивления. И на апостолах показал Бог разные подобные чудеса. Если люди, умеющие любомудрствовать, могут из вещей делать употребление, противоположное их природе и, живя в бедности, казаться достаточнее богатых и сиять даже в бесчестии, то тем более Бог на любящих Его покажет не только что-нибудь подобное, но и гораздо большее. Нужно только одно — любить Его искренно, а все остальное последует само собой. Как для любящих Бога и то, что, по-видимому, вредно, обращается в пользу, так не любящим Его вредит и полезное. Иудеям все служило во вред — и явление чудес, и правота догматов, и любомудрие учения; за одно называли они Христа беснующимся, за другое богопротивным, а за чудеса покушались убить Его. Напротив, разбойник распятый, пригвожденный, поносимый, претерпевающий бесчисленные страдания, не только не понес никакого вреда, но еще получил от этого величайшую пользу. Видишь ли, как «любящим Бога, все содействует к благу»? Итак, сказав об этом великом благе, превышающем всецело человеческое естество, так как оно для многих казалось невероятным, (апостол) удостоверяет в этом, на основании происшедшего, так: «призванным по Его изволению» (Рим 8:28). Заметь, что благо это начинается со времени призвания. Почему же (Христос) не призвал всех сначала, и самого Павла призвал не вместе с прочими, тогда как такая отсрочка представлялась вредной? Но, однако, самые дела показали, что она была полезна. Говорит же здесь (апостол) о предвидении для того, чтобы не все приписать званию, потому что в таком случае стали бы спорить и язычники, и иудеи. Ведь если достаточно было одного звания, то почему не все спаслись? Потому он и говорит, что спасение званных совершено не одним призванием, но и предвидением, призвание же не было вынужденное и насильственное. Итак, все были призваны, но не все послушались. «Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего» (Рим 8:29). Замечаешь ли высоту чести? Чем был Единородный по естеству, тем они стали по благодати. Однако (апостолу) было недостаточно сказать — «подобными», но он присовокупил еще: «дабы Он был первородным». И этим не ограничился, но и после этих слов прибавляет еще: «между многими братьями», — желая всеми способами показать явное родство. Впрочем, все это должно разуметь относительно воплощения (Сына Божия), потому что по Божеству Он есть Единородный.

2. Видишь, сколько сообщено нам благодатных даров? Итак, не сомневайся и относительно будущих даров, тем более что (апостол) представляет и другое доказательство Божьего человеколюбия, говоря, что это было прообразовано так издревле. Люди делают о других заключения на основании дел, но Богу изначала все известно и Он издревле имеет к нам расположение. Потому (апостол) и говорит: «а кого призвал, тех и оправдал» (Рим 8:30). Оправдал баней возрождения. «А кого оправдал, тех и прославил». Прославил благодатью, усыновлением. «Что же сказать на это?» (Рим 8:31) (Апостол) как бы так говорит: не упоминай мне более об опасностях и злоумышлении против тебя всех. Если некоторые и не верят будущему, но они ничего не могут сказать против благ уже дарованных, например, об изначальной к тебе Божьей любви, оправдании, славе. (Бог) дарует тебе это посредством того, что для тебя казалось прискорбным. Ты считал позорным крест, побои, узы, а все это послужило к исправлению целой вселенной. Как ни жестоко тебе кажется, что претерпел (Христос), но Он обратил это в свободу и спасение всей природы; так и то, что переносишь ты, твои страданья (Бог) обыкновенно обращает во славу тебе и похвалу. «Если Бог за нас, кто против нас?» Но кто же не против нас, спросишь ты? Против нас целая вселенная, и мучители, и народы, и родственники, и граждане, но, однако, все те, которые против нас, так далеки от возможности вредить нам, что невольно делаются для нас виновниками венцов, ходатаями бесчисленных благ, так как Божья Премудрость обращает все козни к нашему спасению и славе. Видишь ли, как никто не оказывается против нас. И Иова сделало знаменитым то, что против него вооружился дьявол. Дьявол воздвиг против него друзей, жену, раны, домашних и бесчисленные другие ухищрения, однако же, ничто не было против него. И это еще не велико было для Иова, хотя само по себе и было весьма велико, а для него гораздо важнее было то, что все кончилось в его пользу. Так как за него был Бог, то все то, что, по-видимому, было против него, оказалось в его пользу. Тоже случилось и с апостолами. Иудеи, язычники, лжебратья, правители, народы, голод, нищета и бесчисленные бедствия восставали против них, но ничто не было против них. Все это сделало их особенно знаменитыми, славными и достойными похвалы перед Богом и перед людьми. Итак, пойми, что то слово, которое произнес Павел о верных и истинно распявшихся, не мог бы сказать о себе и увенчанный диадемой. Против последнего вооружаются многие иноплеменники, делают покушения враги, злоумышляют телохранители, часто восстают многие из подданных, а против верующего, строго исполняющего закон Божий, не может восстать ни человек, ни демон и ничто другое. Если ты лишишь его имущества, то доставишь этим награду; если худо отзовешься о нем, то своим злоречием сделаешь его блистательнее перед Богом; если доведешь его до голода, тем большая для него слава и большее воздаяние; а если предашь смерти, что всего ужаснее, тем сплетешь ему мученический венец. Что может сравниться с жизнью человека, против которого ничто не может стоять, которому и намеревающиеся причинить зло не менее приносят пользы, чем и сами благодетели? Потому (апостол) говорит: «если Бог за нас, кто против нас?» Потом, не довольствуясь этими словами, представляет и здесь тот величайший признак Божьей к нам любви, к которому он всегда обращается, — именно смерть Сына. Не только, говорит, оправдал и прославил и сделал соответственными тому образу, но и Сына не пощадил для тебя, — потому и присовокупил слова: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?» (Рим 8:32) (Апостол) говорит с выразительностью и большой горячностью, чтобы показать любовь Божью. Как Бог оставит нас, ради которых не пощадил Сына Своего, но за всех нас предал Его? Пойми же, насколько велика благость — не пощадить Своего Сына, но предать, предать за всех ничтожных, неблагодарных, врагов, богохульников. «Как с Ним не дарует нам и всего?» (Рим 8:32) Слова эти означают следующее: если Бог даровал нам Сына Своего и не просто даровал, но предал закланию, то, приняв в дар Самого Владыку, почему ты еще сомневаешься во всем прочем? Имея Господа, почему ты недоумеваешь относительно прочих даров? Кто даровал врагам более важное, тот, неужели не дарует друзьям менее важного? «Кто будет обвинять избранных Божьих?» (Рим 8:33)

3. Это сказано против утверждавших, что вера нисколько не приносит пользы, и против сомневающихся в возможности мгновенного изменения. И смотри, как быстро (апостол) заградил им уста, при помощи достоинства избравшего. И не сказал: кто будет обвинять рабов Божьих, но: «избранных Божьих», потому что избрание есть знамение добродетели. Если занимающийся объезживанием молодых коней признает их способными к бегу, то никто не может опорочить его, и всякий, кто станет обвинять его, становится смешным; тем более смешны те, которые обвиняют, когда Сам Бог избирает души. «Бог оправдывает их. Кто осуждает?» (Рим 8:33−34) (Апостол) не сказал: Бог отпускает грехи, но, что гораздо важнее: «Бог оправдывает». Если приговор судьи, и притом такого судьи, объявляет кого правым, то чего заслуживает обвинитель? Итак, не должно бояться ни искушений, потому что за нас Бог, Который и доказал это Своими делами, ни иудейского пустословия, потому что Бог и избрал, и оправдал нас, а что еще удивительнее, оправдал смертью Сына. Кто нас осудит, когда Сам Бог венчает, когда Христос за нас закалается и не только закалается, но и после этого ходатайствует за нас? «Христос Иисус умер, но и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас» (Римл, 8:34). Явившись в собственном Своем достоинстве, Он не прекратил Своего о нас промышления, но ходатайствует о нас и постоянно сохраняет к нам ту же самую любовь. Он не ограничился просто закланием, но, что особенно доказывает величайшую любовь, не только совершает все, что от Него зависело, но и умоляет об этом другого. Это одно (апостол) и пожелал выразить словом — «ходатайствует», беседуя человеколюбиво и снисходительно, чтобы показать любовь; равным образом, из слова — «не пощадил», если принять его не в таком смысле, будет следовать много несообразного. А чтобы ты понял, что именно это (апостол) хочет раскрыть, он, сперва сказав, что Христос «одесную», потом присовокупил: «ходатайствует за нас», чем и доказал равночестие и равенство, так что ходатайство надобно уже представлять проявлением не меньшего достоинства, но одной только любви. Когда Он Сам есть жизнь, источник всех благ, имеет равную с Отцом власть, воскрешает мертвых и животворит, и все прочее делает, то как Он может нуждаться в ходатайстве для оказания нам помощи? Кто лишенных надежды и осужденных освободил от осуждения собственной властью, сделал праведными и сынами, возвел их на высочайшую степень чести и осуществил на деле то, чего и ожидать было невозможно, Тот, после совершения всего этого и после возведения естества нашего на царский престол, нуждался ли в ходатайстве о том, что более легко? Видишь ли, как все служит доказательством, что слово — «ходатайствует» (апостол) употребил лишь для того, чтобы выразить горячность и силу любви Его к нам, так как и Сам Отец представляется умоляющим людей о примирении с Ним: «как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим» (2Кор 5:20). Но, однако, когда Бог увещевает и когда люди бывают от имени Христа посланниками к людям, то мы не представляем при этом ничего унизительного для такого достоинства, но из таких выражений заключаем только об одном, именно о силе любви. Так поступим и здесь. Потому, если Дух ходатайствует воздыханиями неизглаголанными, если Христос умер и ходатайствует за нас, если Отец не пощадил ради тебя Сына Своего, избрал тебя и оправдал, то чего ты боишься, чего трепещешь, пользуясь такой любовью и таким попечением? И (апостол), показав великое о нас промышление свыше, со всей уже свободой продолжает речь свою и не говорит, что и вы должны столько же любить Бога, но, как бы приведенный в восторг этим неизреченным Промыслом, восклицает: «кто отлучит нас от любви Божией?» (Рим 8:35) И не сказал — Божьей: так безразлично ему называть и Христа, и Бога. «Скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» Обрати внимание на мудрость блаженного Павла. Он не упомянул о том, что ежедневно уловляет нас в плен, — о любви к деньгам, о страсти к славе, о власти гнева, но перечисляет то, что гораздо мучительнее этого и способно победить самую природу, указывает на то, что часто против нашей воли потрясает крепость ума, именно говорит о скорбях и тесноте. И хотя легко перечислить все сказанное, но каждое слово заключает в себе бесчисленные ряды искушений. Когда (апостол) говорит о скорби, то разумеет и темницы, и узы, и доносы, и изгнания, и все прочие бедствия, — одним словом указывает на беспредельное море опасностей и в одном выражении открывает перед нами все человеческие злоключения. И, несмотря на это, он отваживается на все эти бедствия. Потому (апостол) и употребляет образ речи вопросительный, как бы нимало не сомневаясь, что, кто так любим и находится под таким промышлением, того ничто не может отлучить от любви.

4. Потом, чтобы ты не подумал, что эти бедствия являются признаком оставления, (апостол) приводит слова пророка, который за долгое время предвещал это и говорил: «за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Рим 8:36; Пс 43:23), то есть нам определено терпеть зло от всякого. Но при столь многочисленных и великих бедствиях, среди этих необычайных несчастий для нас служит достаточным утешением самая причина подвигов, или правильнее сказать, не только достаточным, но и гораздо большим, так как мы терпим это, говорит (апостол), не для людей и не для чего-либо житейского, но для Царя всяческих. И не этим одним, но и другими многоразличными и многоцветными венцами он опять украсил подвижников. Так как им, как людям, невозможно подвергнуться смерти много раз, то (апостол) доказывает, что от этого награды нисколько не уменьшаются. Хотя по природе человеку дарован жребий умереть только однажды, но, если захотим, Бог даровал нам возможность ежедневно подвергаться этому, по своей воле. Отсюда ясно, что мы переселимся, имея столько венцов, сколько проживем здесь дней, или даже число венцов будет больше, потому что в один день можно умереть и однажды, и дважды, и много раз. Тот, кто уготован на это, всегда получает совершенную награду. Это разумел и пророк, сказав: «всякий день». Апостол же привел слова его для большего ободрения слушателей. Если жившие в Ветхом Завете, говорит он, имевшие наградой трудов своих землю и то, что разрушается вместе с настоящей жизнью, настолько презирали настоящую жизнь, искушения и бедствия, то какое извинение можем иметь мы, которые и после неба, горнего царства и неизреченных благ, пребываем в лености и не достигаем даже той меры, какой достигали ветхозаветные? (Апостол) однако же, не сказал этого, но, предоставив это совести слушателей, довольствуется одним свидетельством и доказывает, что тела их суть жертва и что они не должны страшиться и смущаться, потому что так устроил Сам Бог. (Апостол) предлагает им и другого рода увещание. Чтобы кто-нибудь не сказал, что он просто любомудрствует вопреки действительному опыту, он и присовокупил: «считают нас за овец, обреченных на заклание», означая этим то, что апостолы ежедневно подвергались смерти. Замечаешь ли мужество и кротость? Как овцы не противятся, когда их закалают, так и мы, говорит (Павел). Но так как человеческий разум и после стольких примеров по своей немощи страшился множества искушений, то смотри, как (апостол) снова восстанавливает слушателя, возвышает его и возвеличивает, говоря: «но все сие преодолеваем силой Возлюбившего нас» (Рим 8:37). То и удивительно, что мы не только побеждаем, но побеждаем тем самым, посредством чего злоумышляют на нас, и не просто побеждаем, но преодолеваем, то есть со всей легкостью, без трудов и пота. Повсюду мы воздвигаем памятники побед над врагами, не только тогда, когда, в самом деле, терпим, но даже тогда, когда лишь подготавливаем к тому душу. И весьма справедливо, потому что Бог нам споборствует. Итак, поверь, что мы, будучи подвергаемы побоям, одолеваем наносящих их, будучи изгоняемы, побеждаем гонителей и, умирая, поражаем живых. Когда примешь во внимание Божью силу и любовь, то увидишь, что нет никакого препятствия для совершения таких чудесных и необыкновенных действий и для чрезвычайного воссияния победы. Апостолы не просто побеждали, но со многими чудесами, так что можно было понять, что у них была брань со злоумышляющими не против людей, но против той неодолимой силы. Смотри, как иудеи, окружив их, недоумевают и говорят: «что нам делать с этими людьми?» (Деян 4:16) То и удивительно, что те, которые задерживают их и требуют отчета, связывая их, подвергая избиению, недоумевали и были в затруднении, будучи побеждены тем, кого они надеялись победить. Ни мучитель, ни палачи, ни полчища бесов, ни сам дьявол не могли победить их, но, напротив, все они совершенно побеждены и видят, что все то, что они замышляли против них, обращается в их же пользу. Потому и сказал (Павел): «преодолеваем». Это был новый способ победы — одолевать посредством противоположного, никогда не быть побеждаемым и выходить на состязания, как бы имея в своей воле окончание битвы. «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 6:38−39).

5. Велико сказанное, но мы не понимаем этого, так как не имеем настолько великой любви. Но хотя сказанное и велико, апостол, желая показать, что оно ничто в сравнении с той любовью, какой возлюбил Бог, о своей любви говорит после любви Божьей, чтобы никто не подумал, что он превозносит самого себя. И смысл слов его таков. К чему говорить о настоящем и о неразлучных с этой жизнью бедствиях? Хотя бы кто-нибудь мне указал на будущие состояния и силы, каковы жизнь и смерть, ангелы, архангелы и все горние твари, — и этого для меня мало в сравнении с Христовой любовью. Если бы кто стал угрожать мне будущей нескончаемой смертью, чтоб отлучить меня от Христа, или обещал бы мне бесконечную жизнь, я не согласился бы. Зачем же нужно говорит о земных царях и о народных правителях, и именно о том или другом из них? И если ты мне укажешь на ангелов, на все горние силы, на все существующее и на все будущее, то, в сравнении с любовью Христовой, все для меня мало, — все, что находится на земле, что на небе, что под землей, что превыше небес. Потом, так как и этого было недостаточно для изображения сильной любви, которую (апостол) имел, он представил нечто другое, насколько же великое, и говорит: «ни другая какая тварь». Это означает следующее: если бы существовала другая подобная тварь, как видимая, так и постигаемая умом, и тогда ничто не отвлекло бы от той любви.

Выразился же так (апостол) не потому, чтобы ангелы или другие небесные силы действительно отвлекали его от Христа, — нет, — но, желая представить в высшей степени ту любовь, какую имел он к Христу. Он любил Христа не ради принадлежащего Христу, но ради Самого Христа, к Нему устремлял взор свой и одного страшился — отпасть от этой любви. Отпасть от любви Христовой для него было ужаснее самой геенны, равно как пребывать в любви вожделеннее царства. Итак, чего же можем быть достойны мы, как скоро (апостол) в сравнении с Христовой любовью не удивлялся тому, что на небесах, а мы предпочитаем Христу лежащее в грязи и в пыли? Он из любви к Христу готов был подвергнуться геенне и лишиться царства, если бы ему предстояло то и другое, а мы не можем пренебречь и настоящей жизнью. Неужели мы достойны даже обуви апостола, будучи так далеки от величия духа его? Он и самое царство вменял ради Христа ни во что, а мы презираем Христа и придаем большое значение тому, что принадлежит Христу. И хорошо было бы, если бы мы высоко ценили хотя бы принадлежащее Христу, но теперь, оставив и это, а также царство, которое предложено было нам, мы каждый день гоняемся за тенями и призраком, хотя Бог, по Своему человеколюбию и величайшей кротости, сделал то же самое, что делает чадолюбивый отец, который, видя, что частые наставления его не нравятся его сыну, благоразумно предлагает их иным образом. Так как мы не имеем надлежащей любви к Богу, то Он предлагает нам многое другое, чтобы удержать нас при Себе; при всем том, мы не остаемся с Ним, но бежим от Него к детским играм. Не таков был Павел, но как благородный, свободный и любящий отца сын, он ищет только одного — быть вместе с Отцом, остальному же не придает большого значения, а лучше сказать, он во многом превосходит такого сына. Он не одинаково ценит отца и принадлежащее отцу, но когда обращает взоры на отца, ни во что считает принадлежащее ему и предпочел бы терпеть с ним наказания и побои, нежели веселиться вдали от него.

6. Итак, ужаснемся мы, которые не можем презреть денег для Бога или, лучше сказать, не можем презреть денег для самих себя. Один Павел терпел все подлинно для Христа, — не для царства, не для чести, но из любви к Христу. А нас ни Христос, ни все Христово не отвлекает от житейских занятий, но, как змеи, как ехидны или свиньи, или как все это вместе, мы пресмыкаемся в грязи. Чем мы лучше этих животных, когда, имея столь многие и великие примеры, все еще смотрим вниз и даже немного не можем посмотреть на небо? Бог за тебя предал Сына, а ты не даешь и хлеба Ему, за тебя преданному, за тебя убиенному. Отец для тебя не пощадил Его, не пощадил, притом, истинного Своего Сына, а ты не обращаешь и внимания на Него, когда Он томится голодом, и притом готовясь растратить Его собственность и растратить для себя. Что может быть хуже такого беззакония? Ради тебя предан, ради тебя умерщвлен, ради тебя странствует, терпя жажду, ты даешь из Его же собственности, чтобы получить от этого пользу, но ты, несмотря и на это, не даешь ничего. Не бесчувственнее ли всякого камня те, которые при стольких побуждающих обстоятельствах остаются в такой дьявольской жестокости? Христос не ограничился только смертью и крестом, но благоизволил сделаться нищим, странником, бесприютным, нагим, быть заключенным в темницу, терпеть болезни, чтобы, хотя бы этим привлечь тебя к Себе. Если ты не воздаешь Мне за то, что Я страдал за тебя, говорит Он, то сжалься надо Мной ради нищеты. Если не хочешь сжалиться над нищетой, тронься Моей болезнью, умилосердись ради уз, если же и это не склоняет тебя к человеколюбию, обрати внимание на легкость просьбы. Я не прошу ничего дорогого, но хлеба, приюта и утешительного слова. А если и после этого остаешься жестоким, то сделайся добрее хотя бы ради царства, ради наград, которые Я обещал тебе. Но и они не имеют для тебя значения? Так склонись жалостью хотя бы к самому естеству, видя Меня нагим, и вспомни о той наготе, какую Я терпел за тебя на кресте. А если не хочешь вспомнить о ней, представь наготу, какую терплю в лице нищих. И тогда нуждался Я для тебя, и теперь для тебя же нуждаюсь, чтобы ты, тронувшись тем или другим, захотел оказать какое-нибудь милосердие; для тебя Я постился и опять для тебя же терплю голод, жаждал, вися на кресте, жажду и в лице нищих, только бы тем или другим привлечь тебя к Себе и для твоего же спасения сделать тебя человеколюбивым. Потому, хотя ты обязан Мне воздаянием за бесчисленные благодеяния, но Я не прошу у тебя, как у должника, а венчаю тебя, как за дар, и за это малое дарю тебе царство. Я не говорю: избавь Меня от нищеты или дай Мне богатство, хотя именно для тебя Я обнищал; но прошу только хлеба, одежды, небольшого утешения в голоде. Когда нахожусь в темнице, Я не принуждаю снять с Меня узы и вывести из темницы, но ищу только одного, чтобы ты навестил связанного за тебя, и это принимаю за большую милость, и за это одно дарю тебе небо. Хотя Я избавил тебя от самых тяжких уз, но для Меня достаточно и того, если ты захочешь увидеть Меня связанного. Конечно, Я и без этого могу увенчать тебя, однако же, хочу быть должником твоим, чтобы венец принес тебе и некоторое дерзновение. И потому, имея возможность пропитать Сам Себя, Я хожу и прошу, стою у дверей твоих и простираю руку. Я желаю от тебя именно получить пропитание, потому что сильно люблю тебя, Я стремлюсь к твоей трапезе, как это и бывает у друзей, и хвалюсь этим перед лицом целой вселенной, возвещаю о тебе постоянно во всеуслышание и показываю всем Своего кормильца. Мы, когда у кого-нибудь питаемся, стыдимся этого и обыкновенно скрываем, но сильно нас любящий Христос, хотя бы мы и молчали, всем рассказывает о случившемся со многими похвалами и не стыдится сказать, что мы одели Его, когда Он был наг, накормили, когда Он был голоден. Размыслив обо всем этом, не остановимся на одних только похвалах, но исполним слова наши на деле. Какая польза от этих рукоплесканий и этого шума? Я требую от вас одного только — доказательства на деле, повиновения в действительности: это моя похвала, это ваше приобретение, это блистательнее для меня диадемы. Итак, выйдя отсюда, вы и себе, и мне приготовьте венец руками нищих, чтобы и в настоящей жизни питаться нам доброй надеждой и, переселившись в будущую жизнь, достигнуть бесчисленных благ, получить которые да будет дано всем нам благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Нашли в тексте ошибку? Выделите её и нажмите: Ctrl + Enter

Толкования Иоанна Златоуста на послание к Римлянам, 8 глава. Толкование Иоанна Златоуста.


Public Domain

Public Domain.
Общественное достояние.

ПОДДЕРЖИТЕ НАС

Римлянам 8 глава в переводах:
Римлянам 8 глава, комментарии:
  1. Новой Женевской Библии
  2. Толкование Мэтью Генри
  3. Комментарии МакДональда
  4. Толковая Библия Лопухина
  5. Комментарии Баркли
  6. Комментарии Жана Кальвина
  7. Комментарии Мартина Лютера
  8. Серия комментариев МакАртура
  9. Толкования Августина
  10. Толкование Иоанна Златоуста
  11. Толкование Феофилакта Болгарского
  12. Новый Библейский Комментарий
  13. Лингвистический. Роджерс
  14. Комментарии Давида Стерна
  15. Библия говорит сегодня
  16. Комментарии Скоуфилда


2007–2024. Сделано с любовью для любящих и ищущих Бога. Если у вас есть вопросы или пожелания, то пишите нам: bible-man@mail.ru.